Мефодий притянул Дафну к себе и стал целовать ее в мокрые глаза. Несколько мгновений она еще оставалась сердитой, а потом вдруг обхватила его так крепко, словно боялась, что его у нее отнимут.
– Я не знала, где ты… не знала, что с тобой… на что-то надеялась, но и не надеялась уже ни на что… чуть не умерла, когда увидела тебя сегодня… – прошептала она.
Неподалеку, уткнувшись в мох и прижимая к груди кота, надрывно рыдал Варсус, припоминая все свои неурядицы. Дафну и Мефодия он не видел и не слышал. Даже свое имя, скорее всего, забыл, а вот Депресняка не отдавал, продолжая рыдать в него и вытирать слезы.
– Может, отберем? – предложил Меф.
Дафна отказалась:
– Бесполезно. Будет кусаться, но не отдаст. Ему нравится растравлять себя.
– Почему?
– Это все проделки Депри. Вампиры – они хитрющие. Делают так, чтобы ковыряться в ранке было приятно. У, рожа хитрая! Хорошо, хоть у меня иммунитет!
И она погрозила коту кулаком. Депресняк лениво прищурился на кулак и зевнул. Постепенно Варсус перестал рыдать и словно заснул, даже не шевелился. Депресняк, выпивший всю его энергию, выскользнул у Варсуса из рук и погнался за жар-птицей. Вот он вцепился ей в сверкающий хвост и с ней вместе скрылся за деревьями. Жар-птица несла его на себе, разбрызгивая искры, от которых сухо вспыхивала трава.
Через полчаса Варсус открыл глаза и, пошатываясь, поднялся. Мефодий и Дафна сидели рядом и смотрели на Чащу Нежити. Пастушок подошел к ним. Глаза у него были еще красные, но лицо он уже вытер насухо.
– Прошу прощения за свое поведение! Я должен был догадаться, что кот вампир. Я не говорил ничего лишнего? – спросил он будто вскользь.
– Нет, – сказала Дафна.
– А ты не помнишь, что ли, ничего? Не-а, не говорил! – сказал Меф.
Варсус с облегчением кивнул и сел с ними рядом. Ветки в парке затрещали, и показался Депресняк. Поджимая уши и шипя, кот выделывал в воздухе невероятные петли. За Депресняком гналась жар-птица, била его крыльями и долбила клювом.
Глава девятая
Свет первотворения
Люди делятся на две группы – созидатели и разрушители. Особенно явно это прослеживается в литературе. Другое дело, что некоторые разрушители кажутся нам почти созидателями, потому что разрушали они еще на фундаменте относительно твердой нравственности, будучи людьми более чистыми, чем мы сейчас.
Йозеф Эметс
В темноте Арей шел по лесу, когда кто-то с дерева прыгнул ему на спину и попытался вцепиться зубами в шею. Арей, закинув руку, сорвал с себя это существо. С силой швырнул на землю. Сапогом придавил шею. Это оказался большеротый хмырь с острыми зубами, голова которого откидывалась как на шарнире.
– Агух больше не будет! Агух ош-ш-шибся в темноте! Агух не знал, что ты такой сильный! – зашипел хмырь.
Несколько мгновений Арей брезгливо разглядывал его. Ничего не мешало ему нажать сапогом сильнее. Услышать треск позвоночника. Он имел на это полное право. Он не свет, он изгнан. Не все ли равно, что он будет делать теперь? Но что-то внутри Арея, что-то, чему удивился он сам, помешало совершить убийство. Он убрал сапог и, переступив через существо, пошел дальше. Агух, догнав его, дернул за одежду.
– Чего тебе? Снова хочешь напасть?
Хмырь поспешно замотал головой. Желтоватые рожки, правый из которых был недоразвитым, задергались.
– Будет ли позволено Агуху повсюду следовать за вами? Я буду ваш-шим спутником! Ваш-шим паж-жом!
– Зачем это тебе? – удивился Арей.
– Вы особенный! Вы будете много убивать! У меня на это нюх-х! А я буду перегрызать горло раненым и обгладывать кости у трупоф-ф-ф-ф! – воскликнул Агух.
Арей представил, что у его ног всегда будет копошиться зубастое жирное существо.
– Кем ты был раньше? Мне кажется, я видел тебя когда-то прежде!
В красных глазках хмыря мелькнуло нечто забытое, погрузившееся на дно памяти.
– Агух-х был дух-х корней! Он следил, чтобы корни деревьев не переплеталис-сь и сильные не отбирали влагу у слабых. Деревья – они такие! Не всем объясниш-шь! Есть очень непослуш-шные… Особенно клены, ели, осины… А есть послуш-шные: рябины, ясени, березы… Но Агух объяснял всем! Деревья слуш-шались Агуха! Любили его!
Хмырь протянул ладонь к ближайшему боярышнику и произнес что-то неуловимое, почти нежное, похожее и на шелест ветвей, и на звук ветра в кроне, и на журчание ручья. Боярышник, наклонившись, доверчиво коснулся созревшей гроздью ладони Агуха. Агух улыбнулся, лицо его смягчилось, но тут боярышник, вздрогнув, отдернул ветвь, точно зверь, по ошибке пришедший на чужой зов.
На лице у хмыря возникла обида. Он зашипел и, бросившись на боярышник, стал грызть его ствол. Через десять секунд дерево было измочалено и уничтожено. Ягоды Агух растоптал:
– Ненавиж-жу! Убеж-жал от меня! Раньше Агух-х-ха деревья не боялись! И ц-цветы меня любили!
Арей кивнул:
– Я вспомнил тебя. Это ты ужасно быстро рыл рожками землю. Просто фонтаны вылетали!
– Агух-х рыл! Без этого нельзя! Порой корень выходит на поверхность, а его надо направить вниз-з!.. Так вы позволите мне быть ваш-шим спутником?
Арей посмотрел на растоптанный боярышник.
– Нет, – решительно сказал он. – Такой шустрый малый сам найдет себе трупы!
Хмырь недовольно завозился на земле.
– Вы пож-жалеете об этом! Я был бы хорош-ший паж-ж! Я бы грыз ваш-ших врагов! Вас бы боялись! Там, где нет любви, правит только страх-х! – прошипел он, повернулся и заковырял в заросли.
– Трупофф будет много, очень много… Пока ж-животные, но с-скоро появятся и люди, – донесся из зарослей его голос.
Арей похолодел. Слова, которые хмырь только что произнес, показались ему абсолютным безумием. Люди?! При чем тут они? Но почему существо говорило об этом так уверенно?
– Люди в Эдеме. Их берегут как зеницу ока! И их всего двое! – крикнул Арей вслед хмырю. Тот забулькал из кустов ржавым смехом.
Арей поднялся на холм, на котором не был уже давно. С холма открывался вид на равнину. Кое-где на равнине начинали появляться бревенчатые строения, окруженные заостренным частоколом. Частокол удивил Арея. Он как минимум означал, что кто-то кому-то не до конца доверяет. Или, возможно, у стражей появились враги.
Отыскав среди костров тот, что был ему нужен, Арей направился к нему. Шел он долго, почти до рассвета. Шаг был тяжеловат: Арей начинал грузнеть.
Кводнон сидел у костра в окружении самых близких своих соратников. Привстал, вгляделся в Арея, поманил его поближе к костру:
– Давненько не виделись, Арей! Сколько? Года два?
– Три, – сказал Арей.
– Три года… – протянул Кводнон. – В Эдеме это были бы три тысячи лет! Ну-ка дай на тебя взглянуть! Что-то в тебе изменилось! Повернись!
Арей, помедлив, повернулся. Услышал, как у костра изумленно выдохнули. Да, он знал, что так произойдет.
– Ну и где твои крылья, Арей? – задал вопрос Кводнон.
Лигул собрался подхалимски хрюкнуть, но не решился. И правильно. Жизнь одна.
– Я их отрезал, – сказал Арей. – Мне было противно смотреть, как выпадают перья.
Лицо-половинка пришло в движение. Правая, прекрасная сторона выразила тоску и сочувствие. На левой же оттиснулось неприкрытое торжество.
– Сам отрезал? Серьезно? – спросил Кводнон.
– Да. Взял раскаленный клинок, отмахнул себе крылья и прижег раны.
Лигул, благоразумно перебежавший на другую сторону костра, не то зашипел, не то засмеялся:
– Бескрылый Арей! Никак не привыкну, что ты такой!.. Прижег культяпки! – прошипел он.
– Зато у меня никогда не будет горба, – сказал в сторону Арей.
Лигул перестал улыбаться и оскалился как хорек.
– И еще у меня есть это! Я назвал это «меч»! – Арей закинул за плечо правую руку, потянул вверх, и в руке возникла прямая длинная полоса металла.
Металл был еще темным, без блеска, со следами удара молота, гарда отсутствовала, но в руках у Арея оружие уже дышало силой. Первым эту силу ощутил Хоорс. Подбежал, уставился с искренним восхищением, прижимая к груди руки, точно опасался, что они помимо воли схватят и не смогут с этим расстаться. Когда-то такими же сияющими глазами Хоорс смотрел на цветущие вишни в Эдеме.
– А это что? Почему здесь он плоский, а здесь сужен? – спросил Хоорс, отважившись протянуть палец.
– Острие. А по бокам заточка. Я додумался до этого только через год. Так он лучше режет. Смотри!
