Я подсыпала герыча ему в шампанское, которым он попытался меня споить, а когда он уснул, вколола ему в вену чуть не пятерную дозу – и стала ждать. То ли героин оказался некачественным, то ли здоровье у актерыча было крепкое… Или, может, человека убить не так просто, и он изо всех сил цепляется за жизнь… Как бы то ни было, кончался Селиверстов долго, он не приходил в сознание, бредил. Отчаявшись, под утро я сделала ему новый укол, и только тогда он отдал концы.
Каковым же оказалось мое удивление, когда я день спустя открыла желтые газеты и узнала, что мой несостоявшийся папенька скончался, оказывается, тихо-мирно, чуть ли не в своей постели от сердечного приступа! Вот это номер! Почему?! Откуда?! Здраво поразмыслив, я решила, что свое слово сказала вдова: несмотря на следы, которые недвусмысленно свидетельствовали, что последнюю ночь актер провел в объятиях женщины в наркотическом бреду, она выставила его перед публикой белым-белым и пушистым-пушистым. Дура! Небось и денег за это заплатила! И второе разочарование, которое я испытала в связи с Селиверстовым, заключалось в том, что он тоже оказался не моим папашей. А было бы неплохо, честно говоря. Отец – герой сериалов, красиво звучит. Но нет так нет.
Зато с Марцевичем, не знаю почему, мне снова захотелось сыграть сиротинушку. Возможно, оттого, что он, несмотря на свои крупные габариты, выглядел – я понаблюдала за ним издалека – несчастненьким, беззащитным. Я знала, что он алкоголик в завязке, и подозревала, что все мужики со столь трудной судьбой именно так недоделанно и выглядят. (Ведь человек не станет пить как лошадь, если шкура у него дубленая, а жизнь – шоколадная.) И Антона Борисовича я обрадовала тем, что я его дочь, привела несколько тому свидетельств – и он, в отличие от Кутайсова, не стал отрекаться от меня или требовать доказательств. Сразу признал, и на первую нашу встречу пришел приподнято-взволнованным, и начал строить планы, как он будет заботиться обо мне, и куда мы с ним поедем в отпуск. Мне даже стало жалко его (первого из всех), но это не помешало мне подбить его выпить рюмочку за нашу встречу – и понеслось! Если честно, я не ожидала столь резвого старта – как и того, что выпивка со мной для него окажется, как и для Питера Горланина, роковой. Спустя три дня я прочла в московском выпуске «Комсомолки», что Марцевич скончался.
Итак, у меня оставался один: художник Баринов.
В моем общении с Леной закоперщицей всегда выступала она: звонила, предлагала, вытаскивала. Вот и сегодня сказала по телефону в утвердительном тоне: «Буду у тебя в четыре». Я не то чтобы впервые – нет, я задумывался и раньше, но в первый раз поразмыслил всерьез: а зачем я ей вообще нужен? Что она нашла в мужчине старше ее лет на двадцать? Откуда взялась такая тяга ко мне и напористость? Настойчивость Лены впервые насторожила меня. Я подумал, что не знаю, кто она и откуда, и у нас нет ни единого общего друга или хотя бы знакомого, а возникла она в моей жизни внезапно и случайно – и теперь, смотрите, она прямо-таки цепляется за меня. Я хоть и хотел ее видеть, стал отнекиваться почти инстинктивно: сегодня не могу, мол, с тобой встретиться. Однако она в ответ начала наступать вроде бы шутейно – но в каждой шутке, как известно, только доля шутки: «Что случилось, сударь? Как вы себя ведете? Манкируете прекрасной дамой? Я ведь могу и обидеться! Я и тортик купила, и вечер для тебя освободила!» Я слабый человек, поэтому в итоге согласился, чтобы она приехала. Единственное, назначил встречу не в четыре часа дня, а в семь вечера: нужно, дескать, работать. Но мысль: зачем я ей нужен – засела у меня в голове, и я решил задать ей этот вопрос напрямую сегодня же. Порой удивительных результатов можно достичь, спрашивая человека в лоб. Он, конечно, может и соврать – да только вранье все равно обычно бывает видно.
А буквально следом за Леной мне позвонил Данилов – я его даже в первый момент не узнал, потому что раньше с ним по телефону не разговаривал и не думал, что он станет беспокоить меня по мобильному. Все-таки не дружеские у меня с ним отношения, а, скорее, деловые: клиент и заказчик, какие тут внезапные звонки. И разговор у меня с ним пошел странный.
– Скажите, Кирилл, – спросил он осторожно, – в вашей жизни в последнее время не появлялось новой женщины?
– Появлялась, – брякнул я, пребывая в некотором смущении, – и не одна. Вас какая из них интересует?
– Та, что моложе. Точнее, в возрасте лет тридцати.
– А зачем вам?!
– Я должен с ней познакомиться.
– Зачем?
– Возможно, вам угрожает опасность. Довольно серьезная.
– От этой женщины?
– Повторяю: чтобы понять это, мне надо с ней повидаться и поговорить.
Данилов оказался весьма настойчив, и в итоге мы условились, что он приедет ко мне как бы внезапно часам к девяти. В итоге ко мне ввечеру набились в гости сразу два человека – практически супротив моего желания и воли. Я выругал сам себя за слабохарактерность – но что мне оставалось делать, какой есть.
Весь сегодняшний день я пребывала в предвкушении: сегодня все решится. Моя миссия, наконец, завершается. Цель моего предприятия – можно сказать, цель всей моей жизни, тем паче ее, вероятно, не так много осталось – вот-вот будет достигнута. В последнее время я чувствовала себя нехорошо. Просыпалась по-прежнему рано, однако уже не в бодром состоянии, а ровно наоборот. У меня болело сердце, крутило руки. Я думала о тщете всего живого, и о собственной бесполезной жизни и усилиях, и о том, что я, вероятно, скоро умру.
Я пока не знал, кто конкретно расправился с Петром Горланиным в Нью-Йорке, Антоном Марцевичем и Виталием Селиверстовым в Москве. И имеет ли этот человек отношение к смертям Харченко, Пильгуя и Кутайсова. Но довольно того, что в трех первых исследованных мной случаях фигурировала девушка лет тридцати. И особа того же возраста появилась теперь в жизни моего клиента. Я не очень-то верил, что такие совпадения происходят случайно.
Баринов объяснил мне, как его найти. Самый центр Москвы, дом кирпичный, брежневских времен, улучшенной планировки. Кирилл человек обеспеченный, а газеты немало сообщали о случаях, когда людей убивали, чтобы мошеннически завладеть их имуществом. Я обязан подстраховать своего клиента.
Кирилл встретил меня в прихожей. Один. Шепнул: «Она здесь. Я сказал ей, что вы – покупатель. Покажу вам свои картины». Мне подумалось: странно, зачем ему шифровать меня – я его о том не просил. Почему я должен притворяться перед этой девушкой? Я пожал плечами, но согласно кивнул: «Как вам будет угодно».
В кухне гостья мирно резала салатик. Нас представили. Она явно была не рада моему визиту, однако делано улыбнулась и протянула руку. Я пожал ее – и не почувствовал ничего. Я имею в виду, ничего угрожающего.
– Вы – модель? – улыбнулся я.
Она напряглась: «В смысле?»
– Извините, – мило улыбнулся я, – сработал стереотип: раз вы встречаетесь с художником – значит, вы модель и он вас пишет.
И тут она улыбнулась достаточно лучезарно: «Я бы хотела, чтобы мой портрет написал настоящий художник. Очень. Просто очень-преочень. Да Кирилл вот не предлагает». Баринов загудел: «Да что ты такое говоришь? Для тебя я всегда готов. Просто к слову не пришлось предложить». Чувствовалось, что он очарован молодайкой.
– Я бы обязательно использовал такой повод! – воскликнул я. – Почему вы, Кирилл Палыч, до сих пор не продемонстрировали Лене своего таланта художника?
– У меня много других талантов, которые я демонстрирую Лене, – с типичной мужской горделивостью недвусмысленно заявил Баринов. Девушка сделала вид, что слегка смутилась, и засмеялась. Я смотрел на нее, и на сердце становилось легче: это не она. То есть у нее, конечно, могут быть тайные мысли и далеко идущие в отношении художника планы, но она НЕ убийца. Это я видел и чувствовал всей своей шкурой. Однако никогда не мешает проверить и убедиться. Я всмотрелся в лицо девушки и бросил:
– Вы очень похожи на одну мою знакомую, Лилю Харченко. Вы ее не знаете?
Лицо Елены при звуке ключевого имени не дрогнуло ни единым мускулом.
– Первый раз слышу.
– А вы такого артиста, Селиверстова Виталия, знаете?
– Видела по телевизору, он, кажется, умер недавно?
– Да, было такое, недавно умер – как и Питер Горланин, и Антон Марцевич. Вы никогда с ними не встречались?
– Не понимаю, что за расспросы? – рассердилась девушка. – Я должна их знать?
– Вовсе нет. Они все – друзья Кирилла Павловича. Я думал, он вас с ними знакомил. Хорошие ребята были.
Или я ничего не понимаю в физиогномике и человеческих реакциях, или девушка и впрямь никогда раньше не слышала имен Селиверстова, Марцевича, Горланина.
Все время нашего разговора Баринов довольно индифферентно копался в кухонной стенке, доставал чашки, заваривал чай. Я извинился перед девушкой за чрезмерное любопытство и повернулся к художнику.
