– Эх! Необразованная молодежь нынче пошла! – Бабушка любовно потрепала внучку по волосам.
– Ну как же, Татка! – тут же засмущался отец. – Разве не помнишь? Когда ты была маленькая, я читал тебе забавный стишок Плещеева!
– Что-то не припоминается…
А мама, ничуть не смущаясь неведением дочери, тут же весело процитировала:
Дедушка, голубчик, сделай мне свисток!
Дедушка, найди мне беленький грибок!
Ты хотел мне нынче сказку рассказать!
Посулил ты белку, дедушка, поймать!
Ладно, ладно, детки, дайте только срок,
Будет вам и белка, будет и свисток!
Это означает, Татуся, что всему свое время! Все, что обещано, будет исполнено. Раз папа сказал, что мы скоро снова будем есть пирожные, значит, не напрасно!
– Ну… как хотите… было бы предложено… Пойду-ка куплю пирожное себе, раз такое дело! – заявила бабушка и гордо удалилась.
– Наверное, обиделась, – предположила Наташа.
– Ничего… – ответил отец, все еще выглядевший смущенным. – Все образуется, вот увидите…
Так что деньги у бабули имеются, но как их попросить? Можно, конечно, сказать правду – нужны на Габи. Но понравится ли это бабушке? Скажет, ишь какие: на пирожные не взяли – обидели, а на куклу подавай! Пирожные – это, конечно, условность, иносказание. Смешно переживать именно из-за пирожных. Но все-таки она явно обиделась, что семья сына отказалась принять ее помощь. Еще бабуля может обидеться на то, что, имея прекрасную Марту – ее подарок, внучка собирается купить еще какую-то Габи. Объяснить свою страсть к куклам Наташа не в состоянии. Ее могут понять только те люди, которые ходят на кукольные выставки, – коллекционеры и мастера. Остальным кажется, что куклы – детское увлечение. Им не доказать, что взрослые в них не играют, а любуются их совершенной красотой.
Увлеченная своими мыслями Наташа не заметила, как забрела во двор, где в старом доме сталинской постройки жила бабушка. Заходить к ней или не заходить? Просить денег или не просить? Впрочем, если не просить, то с Габи придется распрощаться, а этого, кажется, уже не перенести…
Девушка уселась на скамейку у подъезда и уставилась на куст сирени. Цветочные грозди так набухли, что было ясно – не сегодня-завтра непременно «вылупятся» цветы. Возле этого дома росла необыкновенная сирень. Бабушка, смеясь, говорила, что ее кисти цвета бешеной фуксии. Наташа была с ней вполне согласна. Нигде больше она такой не видела.
Возможно, посидев на скамейке, девушка все же ушла бы домой, так и не решившись подняться на четвертый этаж, но тут из подъезда вышла бабушка собственной персоной.
– Наташка! – удивленно воскликнула она. – Ты что тут сидишь? Чего не поднимаешься?
– Так… – растерялась девушка. – Погода хорошая… На сирень вот… смотрю…
– Да! Скоро распустится! Ну… пошли, что ли?
– Куда?
– Как куда? Ко мне, разумеется!
– Ты ж вроде куда-то собиралась… в магазин, наверное…
– Вообще-то… на почту… Но… попозже схожу! Живо поднимайся! У меня пирог с капустой испечен! Тебе ж нравится! И чай заварен как раз твой любимый – с жасмином!
Наташа постаралась подавить вздох, который слишком явно продемонстрировал бы ее озабоченность отнюдь не сиреневым кустом, и, еле переступая ногами, ставшими почему-то вдруг ватными, принялась подниматься вслед за бабушкой по лестнице.
Бабушка жила в коммунальной квартире, каковых в городе уже почти не осталось. И их квартиру давно расселили бы, если бы соседи хотели расстаться. Они прожили вместе больше сорока лет душа в душу, что редко случается в коммуналках, сроднились и уже не представляли себя друг без друга. Стоило Наташе появиться в кухне, как одна из бабушкиных соседок, абсолютно седая, но моложавая и очень интеллигентная Роза Максимовна, тут же поставила перед ней вазочку с шоколадными ассорти.
– Розочка, ты перекормишь мою внучку сладостями, – моментально отреагировала бабушка, но весьма вяло. Наташа знала почему. Бабушка обожала шоколад и первой выудила из вазочки конфетку.
Пока пожилые женщины взахлеб обсуждали пользу и вред шоколада, а заодно и всего сладкого, Наташа выпила свою чашку чая и, дожевывая кусок пирога, отправилась в бабушкину комнату. Она любила бабулино жилье. Комната была наполнена старыми вещами, которые уже не найдешь ни в одном магазине. На полированном комоде у окна стояли удивительные финтифлюшки, как называла их бабушка. Во-первых, круглая музыкальная шкатулка. Она напоминала собой здание театра. Окна, заклеенные фотографиями из балета «Лебединое озеро», казались маленькими экранчиками старых черно-белых телевизоров. Тоненькие золоченые колонны поддерживали крышку шкатулки, на которой были изображены две балерины в ролях Одетты и Одиллии, то есть белого лебедя и черного. Когда крышка откидывалась, шкатулка играла танец маленьких лебедей. Звук был такой необычный, что сразу вспоминалась сказка Одоевского «Городок в табакерке», где злые дядьки-молоточки обижали мальчиков-колокольчиков, из чего и рождалась странная механическая музыка. В шкатулке бабушка хранила брошки, единственные украшения, которые носила. Это была всего лишь бижутерия, но совершенно не похожая на современную. Особенно Наташе нравилась квадратная брошь, составленная из ажурных золотистых цветков, похожих на лилии. В серединке каждого цветка сверкали прозрачные коричневые стеклышки, ограненные под драгоценные камни, а в центре брошки испускал искры крупный золотистый кристалл. Бабушка иногда прикалывала эту брошку к шелковому платью медового цвета, и тогда, высокая, с горделивой осанкой и высокой прической из абсолютно белых волос, которые никогда не красила, казалась внучке чуть ли не герцогиней.
Рядом со шкатулкой стоял золоченый термометр в виде Спасской башни Московского Кремля. На ее шпиле поблескивала рубиновая эмалевая звезда. Завершал композицию на комоде кувшин из какого-то сплава цвета тусклого старого золота. Его длинное горлышко прихотливо изгибалось, а ручку украшали три розы с переплетенными стебельками и отполированные до блеска. Кувшин напоминал Наташе экзотическую птицу, потерявшую крылья и бесконечно вытягивающую шею, чтобы лучше видеть недоступное ныне небо за окном.
Бабушка хранила деньги прямо в верхнем ящике комода. Для этого она приспособила старую жестяную коробку, на крышке которой были изображены «три девицы под окном» и царь Салтан на заднем плане. Стоя в дверях, он молодецки подкручивал усы. В детстве Наташа была убеждена, что он непременно выберет девицу с нежным профилем и наряженную в ярко-зеленый сарафан. Неделю назад Наташа решила, что ей гораздо больше нравится девушка в красном с лицом иконописной красоты. Сегодня же почему-то показалось, что красавица в желтых одеждах лучше всех. Вот ведь как, оказывается, относительна красота.
Отец все время ругался, что бабушка держит деньги, где их легче всего найти грабителям, но та уверяла, что ни один нормальный вор не забредет в коммуналку, где нечего брать, кроме старушечьих пенсий да никому не нужных, потертых от времени вещей. Крутя в руках золотистую брошку, Наташа вдруг поняла, что собирается украсть у бабули деньги, как самая настоящая воровка… Уж внучки-то своей бабушка точно никогда не опасалась. Они часто вдвоем любовались чудесной миниатюрой на крышке жестянки. А внутри всегда лежали деньги…
Но, может быть, все же не стоит называть себя воровкой? Она же не заберет эти деньги навсегда! Она же обязательно вернет! Накопит свои и вернет! Через два месяца у нее день рождения. Родители уже привыкли дарить деньги – вот их-то она и отдаст бабушке. Это, конечно, будет далеко не вся сумма, но она сумеет собрать и всю! Постепенно!
Девушка бросила брошку в шкатулку и захлопнула ее крышку, оборвав танец маленьких лебедей. Потом решительно выдвинула ящик, вытащила из коробки с девицами пачку купюр, сунула в карман и задвинула ящик обратно. Затем снова открыла шкатулку и под возобновившийся лебединый танец принялась раскладывать на крышке комода старинные брошки. Именно в этот момент бабушка вошла в комнату.
– Все любуешься? – совершенно беспечно и с улыбкой спросила она.
– Да… – тихо отозвалась Наташа. – Ни у кого таких больше не видела.
– Я бы тебе подарила, но не девчачьи это украшения. Вот станешь взрослой – заберешь! Хоть это и не драгоценности, но штучные вещицы. Действительно красивые. Сейчас таких не делают.
Бабушка подошла к внучке и за подбородок повернула ее лицо к себе.
– Что-то ты какая-то странная, Татуся… – сказала она, вглядываясь в Наташины глаза.
Та с трудом заставила себя с самым честным выражением лица посмотреть в бабулины ореховые глаза. Какая же она все-таки красивая женщина, хоть и пожилая…
– У тебя все в порядке? – спросила Галина Константиновна.
Наташа кивнула.
– А почему щеки пылают?
– Не знаю… Наверное, от чая… горячего… Наелась твоего пирога…
