Я вспомнила Акиру, моего учителя и отца, последнего представителя древней японской секты, мудреца, который высвободил во мне Пантеру и наделил способностью время от времени проявлять совершенно невероятные для обычного человека качества, благодаря которым я могла выживать там, где гибли даже сильнейшие. Недаром доктора удивлялись той быстроте, с какой затягивались там, в больнице, полученные в автокатастрофе раны… Я вспомнила моих братьев, которые были способны на очень многое. Я вспомнила тот страшный день, когда Акира и трое моих братьев ушли из жизни и мне пришлось подвергнуть их зловещему, но необходимому ритуалу обезглавливания. Пережиток самурайского Средневековья? Пусть так, но такова была воля Акиры, пусть жестокая, пусть варварская на взгляд человека начала двадцать первого века. Но пойти против воли учителя я не могла.
– Я права? – переспросила Ксения.
– Да.
– Я так и думала. Ты только не сочти, что я выпила и теперь несу чушь. Я никогда не пьянею, у меня врожденная трезвость, потому что мой отец был алкоголиком. – Ксения отвалилась на спинку дивана и продолжала: – А вот мне только предстоит принести жертву. Ты меня не понимаешь, да и я сама себя не понимаю. Ладно, Мария. Ты лучше пока иди. Зайди сегодня вечером, я еще много интересного тебе расскажу. А теперь иди. Знаешь анекдот, мне его любил пересказывать Алексей, причем всякий раз забывал, что он уже мне рассказывал его…
– Какой же анекдот?
– Грузин сидит на скамье подсудимых. Судья спрашивает: «Подсудимый, почему вы изнасиловали девушку?» – «Панравылась, гражданын судья». – «Ну хорошо. А зачем вы изнасиловали мальчика?» – «Панравылся, гражданын судья». – «Подсудимый, а почему вы на меня не смотрите, когда отвечаете на мои вопросы?» – «Боюс, щьто панравытэс, гражданын судья…»
Я невесело улыбнулась. Ксения вдруг резко прянула ко мне со словами:
– Нет, ты не поняла. И не смейся над этим нелепым анекдотом. Я действительно не смотрю на тебя и говорю: иди пока, Мария, боюсь, что понравишься.
Я даже поперхнулась дымом табачным. Ксения искоса глянула на меня и вновь откинулась назад на спинку дивана со словами, которые она почти пропела на высокой, звучной ноте:
– Да ты не волнуйся. Это я так. Шутка. Я на самом деле женщин больше люблю, чем мужчин. Надеюсь, что у меня родится девочка.
– Значит, все-таки – беременна, – произнесла я, решительно гася сигарету в пепельнице, хотя она не была докурена и до половины.
– Да, беременна. От него, от Лешки.
– Будешь рожать?
– Да. Всем назло – ему, этой мамаше его, дряни… Рожу. Для себя рожу, я так хотела. Хоть что-нибудь, хоть что-нибудь доброе сделать.
– Ты, Ксения, вообще мастер неожиданностей, – сердито проговорила я.
– Ну, это еще что, – заявила она, – главные неожиданности еще впереди.
И Кристалинская, встав с дивана, накинула на себя халат, решительно затягивая пояс. Ведь все это время она была только в нижнем белье: порванный костюм сняла сразу, а блузку содрала, когда показывала мне следы от побоев. Я видела: она дает мне понять, что пора уходить. Но я не могла заставить себя сделать это. Ведь она пообещала, что главные неожиданности еще впереди. Какие еще неожиданности после всего, что связано с ее именем. А ведь я еще не поняла главного: почему она решила изменить показания? Зачем ей понадобилось губить Алексея?
– Вот что, Ксения, – проговорила я, заставляя себя преодолеть легкую хмельную расслабленность и вернуться к своим обязанностям частного детектива, – мы вроде бы говорили откровенно, а ты так и не объяснила, почему так скоропалительно изменила показания? На суде ты сказала, что на тебя оказывали давление. Но мне почему-то кажется, что тебе не угрожали. Я ошиблась?
– Нет, не ошиблась, – после паузы ответила она, – и давай пока не будем об этом. Пока не будем.
Я не нашла в себе сил настаивать или просить ее быть полностью откровенной. А Ксения прошлась по комнате и вдруг, повернувшись на каблуках, сказала:
– Если честно, я подумала, что не могу оправдывать преступника. Ведь я не невинного мальчика оговорила, а рассказала правду о человеке, который способен на такое коварство – убить Таннер – свою покровительницу, а потом через третьих лиц убрать своего если не друга, то хорошего знакомого. Я имею в виду Куценко. – Такой человек не может жить рядом со мной. Даже если он отец моего будущего ребенка. Он перебрал. К тому же, – она присела на краешек дивана и положила ладонь на колено, – к тому же они решили убрать тебя, Мария, и им это почти удалось. Кукины, Каладзе, Каманины – это его люди. А ты еще решила, да и твой босс Шульгин, верно, тоже… что они работают по моей наводке, и до сих пор ты еще не отбросила эту мысль окончательно.
Мне показалось, что нельзя, невозможно так дьявольски притворяться. Голос ее звучал искренне. Да, искренне. Я встала и сказала:
– Я постараюсь, чтобы все было хорошо. Приложу все усилия, будь уверена.
Она кивнула, а потом сказала холодным мелодичным голосом, вернувшим в комнату прежнюю Ксению Кристалинскую, великолепную женщину с лицом и царственностью Клеопатры:
– Не сомневаюсь, что ты будешь стараться. Мне надо остаться одной. Я хочу подумать. Все так повернулось… интересно повернулось. Иди. Да, зайди сегодня в одиннадцать вечера. Раньше, извини, не могу. Ты, кажется, просила у меня о встрече. Я тебе ее устрою.
– С Тумановым?
– Да. Тем более надо же выяснить, кто нас едва не угробил. Он поможет.
– А ты?
– Я? А я займусь своим делом. Между прочим, Мария, я веду дневник, – сказала она. – У меня такой способ успокаиваться. Покопаешься внутри, то есть в самой себе, и легче как-то становится. Наверно, такой же способ успокоения у патологоанатомов – покопаешься в челове… ладно!
– Значит, сотрясаешь клавиатуру? – спросила я.
– Да нет. Не на компьютере. От руки. Глупо в наше время, правда, Мария? Как пылкая тургеневская девушка или пушкинская Татьяна: «…она писала на стекле заветный вензель О да Е». Ну так что, придешь? Если боишься, можешь не приходить. Но это ведь ты ведешь расследование, не я. Так что тебе решать, куда идти, а куда нет.
– Да, конечно. Я буду в двадцать три ноль-ноль, говоря военным языком. Ну, я пойду.
– Босиком? – засмеялась она. – Ты же туфли переломала о железные ноги моей несостоявшейся свекрови. У тебя какой размер?
У меня начинала болеть голова. Я мотнула ею и сказала, запинаясь:
– Тридцать… семь с… половиной.
– А у меня тридцать шесть с половиной. Вот есть тридцать седьмой. Примерь. Будет немного жать, но потерпишь. Кстати, Мария, на улице прохладно, а твоя одежда, кажется, порвалась. Взгляни-ка на рукав.
– Черт! Действительно. Это когда мы с тобой кувыркнулись в котлован.
– Я дам тебе свой пиджак, – сказала Ксения. – Фигуры у нас с тобой примерно одинаковые, так что ничего страшного. А идти налегке – простудишься.
– У меня хорошее здоровье.
– Не спорь, – перебила она меня. – Хорошее здоровье – вещь, к сожалению, не пожизненная, как пэрство в Англии. Так что не выдумывай. Вот, надевай. Если хочешь, можешь вообще не возвращать этот пиджак. Я его еще ни разу не надевала, сдуру купила.
Я поблагодарила и вышла. И только на лестничной клетке у меня окончательно уложилось: те люди, которые могли организовать взрыв Ксениной машины, – это не ККК; Кукины, Каладзе, Каманины, бывшие тумановские бойцы, – все убиты. Давно, еще три недели назад.
Так что сегодняшний взрыв – дело совсем других людей.
Сколько же их, господи?..
Но главные сюрпризы этого чудного вечера, плавно перешедшего в ночь, еще ожидали меня впереди.
Во-первых, объявился босс. То есть позвонил. Хотя нет, это было во-вторых. Во-первых было другое.
Когда я пришла домой и, почти не отвечая на вопросы Валентины, по-быстрому перекусила и поднялась в свою комнату, я поняла, что мне сильно не хватает босса. Казалось бы, все уже ясно, Ксения дала понять, кто преступник, кто направляет отстрел свидетелей… но что-то не давало мне покоя. Если даже Алексей убил Таннер, что в принципе я уже допускала, для меня оставалось непонятным другое: кто отдал приказ взорвать машину Ксении? Ведь не может же быть, что Ельцов распорядился об этом из СИЗО? Он же не вор в законе, в конце концов, за него никто «малявы» передавать не станет и в стены отстукивать тоже.
Ладно. Утро вечера мудренее. Я разделась и бросила Ксенин пиджак, которым она меня великодушно снабдила, на стул. Тонкое металлическое позвякивание привлекло мое внимание.
Что это? Мелочь, ключи? Но я-то точно знала, что все деньги и ключи от офиса, а также уйма отмычек лежат у меня в сумочке, и никогда я не перекладываю их в другое место. Проверим.
Я ощупала пиджак и из одного из карманов потянула… Да, в самом деле – это была связка ключей. Я осмотрела их. Этих ключей я никогда не видела.
Ну что же… Я для верности пошарила в сумочке и убедилась, что мои собственные ключи по обыкновению лежат там.
