же аксакал с орденскими планками, — или нам надо одобрить то, что о нем рассказал участковый милиционер?
— То, что вы знаете, уважаемый.
Тут со скамейки поднялся массивный мужчина с обветренным, загорелым лицом, с живыми проницательными глазами, которые молодо поблескивали из-под густых седых бровей. Он дружески улыбнулся Глейзеру и протянул ему широкую сухую ладонь:
— Я Рустамбай Имашев. Всю жизнь работал кочегаром на электростанции. Сосед Иргашева. Могу о нем много чего рассказать. Если желаете, перейдем на пустую скамейку. Но мои товарищи все равно знают, что я скажу…
Степенные аксакалы дружно закивали, выражая согласие.
Когда они отошли, Глейзер включил диктофон и спросил:
— Кто он такой, Иргашев?
— Он хороший, честный человек, — сказал Рустам-бай убежденно. — Ты видел честных людей? Если не видел, то надо было познакомиться с Таштемиром. Ему дай мешок денег, попроси отнести и не завязывай. Он бумажки себе не возьмет. Такой у нас Иргашев.
— А эти разговоры, что он преступник?
— Э! — Рустамбай смачно сплюнул. — Когда вор украдет барана и его ловят, он бежит и кричит: "Держи вора!"
— Значит, вы считаете, что какой-то вор мажет грязью Иргашева?
— Разве я так считаю? Так думают все. Сокол не может стать вороной, даже если его окунуть в черную краску. Все, что говорят о Таштемире, слухи, а они бывают только грязными. Чиста одна истина.
— Так почему Иргашев скрылся? Ему бы выйти к людям и крикнуть: вот я, предъявите мне обвинения и докажите, что виноват.
— Э-э, сынок, — протянул Рустамбай с горькой улыбкой. — Если просишь копейку, то не подставляй подающему целый сундук.
— Мудрость вашего совета, уважаемый Рустамбай, столь велика, что я не сумел разгрызть скорлупы ореха, в который она заключена.
Глейзер произнес это смущенно, он знал, как надо себя вести в таких случаях.
— Ты пожелал услышать правду? Я ее произнесу. Но только для тебя. Чужие уши нам не нужны.
— Мы вдвоем, уважаемый.
— А тот третий, что в твоей черной коробке? Разве он нас не слышит? — Глаза бывшего кочегара превратились в узенькие щелки. — И разве кто-то запретит ему повторить то, что я предназначаю только для твоих ушей?
— Вы что, боитесь меня? — удивился Зяма.
— Не тебя, сынок. Я боюсь слова. Мой дедушка Асадулла пропал в Сибири из-за пустяка. Он вернулся с войны и рассказал, как хорошо жили в своей стране немцы. Это было при Сталине. Ты думаешь, те люди, которые сегодня травят Иргашева, как зайца, чем-то лучше?
Поздно вечером, не пожалев для подарка банку немецкого пива, Глейзер вызвал на откровенный разговор Арсланбека Мохтарова, милиционера, дежурившего в гостинице. И выяснил, что в деле Иргашева есть много необъяснимых странностей. Оказывается, дежурный по управлению Мирзабек Рыскулов поделился с товарищем некоторыми сомнениями. Как получилось, что майор Бакалов и капитан в отставке Калмыков были застрелены из табельного пистолета Иргашева? Ведь сам капитан оружия в тот день не брал, и его изымал из оружейного ящика Абдували Рузибаев. Непонятно также, зачем Иргашев застрелил уголовника Шамшира. Того нашли в подвале у лифта, который обрушился с верхнего этажа. Что делал Шамшир в доме, где жил Калмыков, и почему никто не назначил следствия о причинах обрыва кабины?
Материалов для размышлений оказалось так много, что Зяма в ту ночь не спал. К утру перед ним уже лежала статья с броским стреляющим заголовком "Капитан Иргашев: убийца или жертва заговора?"
В полдень Глейзер связался с Москвой. Грибовик узнал его сразу. Выслушал, оценил смелость и оперативность, сказал:
— Переключаю на диктофонную. Читай материал…
6
Генерал Умар Хамдамов не любил генералиссимуса Сталина. Разве может нормальный человек любить скорпиона или тарантула? Тем не менее, получив назначение на должность министра внутренних дел республики, генерал приказал обшить стены нового кабинета дубовыми панелями, как то было, судя по воспоминаниям современников, у генералиссимуса. Хорошие привычки, даже если это привычки тирана, перенимать невредно.
Подчиненные сразу ощутили деловой размах и энергию нового министра. Он вникал в такие тонкости, о которых его предшественники и понятия не имели.
Жизнь города и целой республики во всех ее тайных и явных проявлениях интересовала и занимала министра. Деловую явь он изучал по документам и специальным сводкам, которые в изобилии попадали на его стол.
Хамдамов легко выделял и запоминал впрок отработанные в тайных канцелярских недрах формулировки и четко отличал случаи, когда беседы значительного лица с кем-либо проходили в деловой обстановке, а когда они носили характер внеслужебной сердечности и дружеского взаимопонимания.
Жизнь тайную Хамдамову раскрывали иные источники. Каждое утро в кабинет министра легким скользящим шагом входил лощеный полковник Рувим Борисович Цейтлин. Приблизившись к столу шефа, он со стуком сдвигал каблуки и несколько раз кивал головой, как конь, отгонявший назойливых мух. Хамдамов откладывал дела, откидывался на спинку кресла и вопросительно смотрел на зеленую сафьяновую папку, которую Цейтлин почтительно держал в вытянутых руках.
— Что у нас сегодня нового?
Нового оказывалось достаточно много, но тем и был ценен Рувим Борисович, что докладывал лишь сведения, имевшие непосредственное отношение к делам внутренним.
— Вчера к Фикрату Хамзаевичу на вторую дачу приезжала Ляля…
Умар Хамдамович задумчиво кивал. Фикрат Хамзаевич — это президент республики. Ляля — актриса оперетты Браславская, яркая, темпераментная дамочка, изо всех сил рвущаяся в народные… Факт вроде бы пустяковый, но требовал осмысления. Долгое время, по сведениям Цейтлина, актрисочка регулярно посещала дачу профессора Ахтара Биктемировича Саидходжаева. Теперь министру предстояло угадать, что же произошло. Любой поворот романа имел значение. Если сам Саидходжаев уступал даму сердца президенту — это одно, если тот увел ее самолично — совсем другое. Но возможен и третий вариант: Ляля учуяла ветер перемен и сделала новую ставку.
— Приехала в девять вечера, — шелестел вкрадчивый голос Цейтлина. — Уехала утром… Министр народного образования в загородном ресторане встречался с Алимжановым…
Алимжанов слыл крупным спекулянтом, по нему плакала тюрьма, но сам он не плакал по тюрьме во многом потому, что часто встречался не только с министром народного образования.
Внутренние дела требовали огромного внутреннего напряжения.
В десять, когда в приемной Хамдамова скопились сотрудники министерства, ждавшие назначенного приема, в кабинет генерала без всякой очереди проследовал народный депутат Ахтар Биктемирович Саидходжаев.
— Умар Хамдамович, здравствуйте! — громко сказал он, открывая дверь. — Ассалом алейкум, мой генерал! Ехал мимо, решил заглянуть к вам.
— Всегда рад гостю!
Хамдамов вышел из-за стола и протянул Саидход-жаеву обе руки.
— Я ненадолго, Умар Хамдамович, — предупредил тот. — Всего один вопрос. Собирается интересная группа. Человек пять-шесть, не более. Маршрут: Франция, Англия, ФРГ. Тур на две недели. Вас включить?
Лицо Хамдамова омрачилось.
— Рад бы, Ахтар Биктемирович, но
