– Этого человека вы не встречали там?
Нахмурив брови, Казанков уставился на карточку. Поднес ее к свету. Брови его удивленно поднялись.
– Так это же он… Григорий Петрович. Только помоложе. А мальчика не знаю.
– Вы уверены, что на фотографии снят Тарантул?
– Насчет Тарантула не уверен, потому что слышал случайно, а насчет Мальцева Григория Петровича уверен. Это он и есть.
Иван Васильевич взял фото и положил в папку.
– Что вам говорил Мальцев про Завьялова? Вспомните хорошенько.
Казанков подумал, потер рукой лоб.
– Ничего такого… Только чтобы письмо передать.
– Не говорил он вам, что это человек «свой», надежный… или что-нибудь в этом роде?
– Наоборот. Он сказал, чтобы я с Завьяловым вообще ни о чем не распространялся. Если дома его не застану, то это даже лучше. Если домработница есть или дети дома, то письмо отдать им, а самому лучше не показываться старику. Главное, нужно узнать, живет ли он на своей квартире или где в другом месте, и туда передать письмо.
Иван Васильевич посмотрел на часы и встал.
– Так. Я должен уйти. Завтра вызову еще раз. А сейчас допрос будет продолжать мой помощник. Начинайте с начала.
Он собрал записки, кивнул стенографистке и ушел в свой кабинет. Здесь он первым делом позвонил по телефону и доложил:
– Арестованный сознался и дал ценные показания. Мы опять встречаемся с Тарантулом… Да. Дело с аммиаком. Казанков узнал его на фотографии. Завтра утром собираюсь к Завьялову, а уж потом разрешите доложить подробно план… Нет. Думаю, что Завьялов ни при чем… Выводов еще никаких.
В утренние часы, когда рассвет еще только приближался, Ленинград был оживленнее и люднее, чем во все остальные часы дня. Люди торопились на работу. Трамвайные остановки перенесены. Гитлеровцы пристрелялись к ним и часто начинали свои бессмысленные обстрелы в эти часы.
– Живешь, а смерть за тобой по пятам ходит, – пробормотала какая-то женщина на остановке, прислушиваясь к далекой артиллерийской канонаде.
Недалеко раздался звонок, и трамвай вынырнул из темноты. Через единственное стекло около кондуктора, при свете синих лампочек, была видна внутренность вагона. Остальные окна забиты фанерой.
Иван Васильевич вошел в вагон. Он собрался ехать на завод, но по дороге передумал и решил сначала побывать на квартире у Завьялова, адрес которого стоял на конверте. «Может быть, застану дома», – подумал он. Кроме того, в голове созревал интересный план операции, и нужно было самому выяснить возможности его осуществления.
Несмотря на темноту, трамвай бойко бежал, и вожатый только изредка позвякивал на перекрестках, которые угадывал по каким-то ему известным приметам. Синие лампочки над воротами домов, карманные электрические фонарики, приспособленные для регулировщиков, изредка узкие полоски света в фарах встречных автомобилей – это все, что видел вожатый. Остальное – чернота, словно они ехали в туннеле. Удивительнее всего было то, что несчастных случаев, столкновений в эти темные часы было меньше, чем в другое время. Пешеходы на себе испытывали неудобства затемнения и были осторожны.
Иван Васильевич смотрел на пассажиров и думал, что вчера он встречал нарядных женщин, у мужчин были надеты галстуки, а сегодня снова все в ватниках, в старых пальто, на головах простые шапки, платки. Праздник кончился, и вновь начиналась напряженная работа. Некоторые спали, положив головы на плечи соседей, и те не протестовали.
У Сампсониевского моста Иван Васильевич сошел и зашагал по набережной. Где-то здесь недалеко жил Завьялов. Он скоро разыскал дом, вошел под арку ворот и, споткнувшись, остановился. Двор оказался заваленным кирпичом, балками. Было ясно, что сюда упала бомба. Сбоку показался силуэт женщины. Она медленно пробиралась через кучи мусора.
– Скажите, гражданка, здесь кто-нибудь живет?
– В том флигеле живут. А вам кого нужно?
– Где у вас тут управхоз*?
– А управхоз во втором дворе. Вот здесь есть тропочка. Идите сюда.
Женщина обстоятельно рассказала, как найти газоубежище, где разместился объект МПВО* после попадания бомбы. Управхоз был начальником объекта. Там же помещалась и контора жакта*. Женщина объясняла так подробно, словно они встретились в дремучем лесу и Ивану Васильевичу предстояло идти по звериным тропам много километров.
Второй двор был заполнен поленницами дров, покрытых сверху старым железом. У входа в жакт горела синяя лампочка, о которой женщина забыла сказать.
В газоубежище, куда спустился Иван Васильевич, было жарко, светло и даже уютно. Столы покрыты белыми простынями, стены побелены. Висели портреты, лозунги. Начальник объекта составляла какие-то ведомости. Это оказалась крупная, полная женщина с мужскими энергичными чертами лица, с грубым голосом.
– Вам чего, гражданин? – спросила она, не глядя на пришедшего.
– Вы управхоз? Мне нужно с вами поговорить.
– Говорите.
– Нас никто не слышит?
При этих словах женщина повернулась всем корпусом и оглядела Ивана Васильевича с ног до головы. Перед ней стоял пожилой мужчина в штатском пальто и военной фуражке без звезды, в сапогах. Опытный глаз управхоза сразу определил, что перед ней офицер, вернувшийся с фронта или выписавшийся из госпиталя. Пытливые глаза человека пристально смотрели на нее и, казалось, видели больше того, чем ей хотелось.
– Кто вы такой?
Посетитель передал свой документ и сел на табуретку у стола.
– Говорите смело, товарищ. Нас никто не слышит, – сказала она, возвращая документ.
Иван Васильевич не торопился. Он достал портсигар и угостил управхоза. Она взяла папиросу, нагнулась к «буржуйке»*, вытащила уголек, прикурила и, продолжая держать красный уголек все теми же пальцами, протянула его Ивану Васильевичу:
– Прикуривайте, товарищ.
– Вы же пальцы сожжете!
– Ничего не будет. У меня на руках подошва.
Минуту молчали. Иван Васильевич смотрел на нее и думал, что, наверное, эта женщина физически очень сильная, а судя по манере держаться, независимая и деловая. Задуманный план требовал сотрудничества управхоза, и нужно было определить, в какой мере можно доверять ей тайну.
– Как вас зовут? – спросил он.
– Мария Андреевна.
– Вы давно работаете управхозом?
– С финской войны.
– Семья ваша здесь?
– Муж на фронте убит, под Ленинградом, сын воюет, а две дочери в госпитале работают.
– Вы член партии?
– Беспартийная.
Иван Васильевич положил окурок в пепельницу и медленно спросил:
– Пока что меня интересует следующее: в вашем доме много жильцов?
– По сравнению с прежним – десять процентов. В голодную зиму перемерли, выехали, разбомбило.
– Новых вам не вселяли?
– Есть. Из Московского района переселены.
– Жилые квартиры только на этой стороне?
– Нет. Есть и на той. Дом разрушен слева, а правая сторона в целости. Там кое-где живут.
В это время вошла низенькая женщина в мужском романовском полушубке*, с красным обветренным лицом.
– Ну что?
– Марья Андреевна, она говорит, что лопаты не выписывают. Рано еще. Когда снег пойдет, говорит, тогда и выпишем.
– А ты что молчала? – грозно спросила управхоз. – Они знают, когда снег пойдет? Снег по ихнему плану, что ли, пойдет? Иди снова и без лопат не приходи. Скажи этой фитюльке, что, если я сама спикирую на нее, худо будет. Чертова бюрократка! А потом мы же виноваты будем… Тебе же сгребать придется. Понятно? Руками будешь скоблить мостовую. Я не позволю, чтоб на моем участке нынче снег лежал. Понятно? Обязана выписать!
– Она говорит, что лопат хватит, а только нарядов еще не выписывают…
– Должна выписать, если требование есть. Скажи ей, что, если сегодня не выпишет, завтра в «Ленинградской правде» ее продернут. Сама фельетон напишу, если на то пошло. Иди, не разговаривай!
Женщина потопталась на месте и ушла. Начальник объекта повернулась к Ивану Васильевичу и, как ни в чем не бывало, сказала совершенно другим тоном:
– Я слушаю вас, товарищ.
– В седьмой квартире у вас живет Завьялов?
– Нет. Сергей Дмитриевич там не живет. Квартира пустая.
– Почему?
– Взрывной волной сильно тряхнуло. Все стекла вылетели, штукатурка осыпалась.
– А другие квартиры в окружности?
– Вверху живут. Напротив живут. Внизу пустая.
– Почему же квартиру не ремонтируют?
– После войны, говорит, отремонтирую. А то опять снаряд залепит. Многие так делают. Одну, две комнаты сохраняют, топят, и ладно… Не знаю, что с водопроводом делать. Заморозят.
– А ремонт в квартире сложный?
– Да как вам сказать… Недели на две, если по-настоящему.
– Он платит за квартиру?
– А то как же. Человек аккуратный.
– Квартира закрыта?
– Закрыта. Ключи у меня. Мы там водопровод чинили.
– А кто живет напротив?
– Там временные. Две женщины переселены из Московского района.
