Вячеслав Кондратьев - Отпуск по ранению

"Надо сейчас и сказать, – думал Володька, – надо сейчас и сказать… Рубить – так сразу! Чем дальше, тем трудней будет это". Он измученным взглядом обвел всех, и когда встретился с глазами матери – та вздрогнула, сжалась, отвела глаза, а потом вдруг выпрямилась и сказала тихо, но очень отчетливо:

– По-моему, мы все заблуждаемся… Володя… Володя… кажется, принял другое решение…

– Мама! – вырвалось у Володьки облегченно, и сразу же прошла боль, сдавливавшая его голову.

– Володька! – вскрикнула Тоня.

Сергей каким-то мертвым голосом, глухо спросил:

– Это правда, Володька?

– Мама… значит, ты поняла… Тоня… Простите меня, но по-другому я не могу. Я должен… должен к своим ребятам… Ждут же меня… Им, только им я должен доказать… Понимаете? Должен!

– Нет, нет! Володька! Ксения Николаевна! Сергей! Да скажите же ему! Нельзя так, нельзя! Он ни о ком не подумал – ни обо мне, ни о матери! Ни о ком!

– Он и обо мне не подумал, – странно усмехнувшись, сказал Сергей.

– Вы-то здесь при чем? – почти грубо и в упор спросила Тоня.

– Во мне тоже есть эта… психология. – Он пожал плечами. – И я тоже воспитан на этой самой… святой… – Он оглядел всех с той же непонятной усмешкой, а потом, буркнув "Салют!", быстро вышел из комнаты.

Володька бросился за Сергеем, но в коридоре уже хлопнула входная дверь, и он вернулся. Не входя в комнату, он услышал, как мать что-то говорила Тоне…

Он повернулся и пошел в свою комнату, бросился на кушетку вниз лицом. Самое главное позади. Он закрыл глаза, и перед ним поплыла дорога… Замелькали телеграфные столбы, побежали поля, перелески, березовые рощи, бедные серые деревни – русская, родная, политая потом и кровью земля, которую должен он во что бы то ни стало защитить и спасти…

И покой, особенно ощутимый после разлада и разброда последних дней, сошел на него: он возвращается "на круги своя", на свой, выбранный им самим путь, путь, по которому идет его народ, и ему остается только одно – пройти этот путь достойно, без тех ошибок и недогадок, которые допустил по неопытности и по мальчишеству.

Он сразу словно вырубил себя из московской жизни… Он был уже там, подо Ржевом, рядом со своими ребятами.