– Надо было так сразу и сказать. – Тетя Таня вздохнула. – К кому мне нужно обратиться?
Домой дядю Лешу везли на машине «Скорой помощи». Мы с санитаром на носилках снесли его вниз, к машине. Казалось, что дядя Леша спит: глаза его были закрыты, и дышал он ровно и глубоко, как во сне. Тетя Таня шагала рядом с носилками и держала мужа за руку.
– Эдичка! – говорила она, вытирая свободной рукой слезы со своего лица. – А он совсем не бледный, правда? Даже вроде румянец на щеках – или мне это только кажется? Господи, как хорошо, что все обошлось!
У машины нас поджидал доктор. Он отвел меня в сторону и сказал, глядя себе под ноги:
– Попробуйте все-таки договориться с участковым врачом. Трижды в день она ходить к вам не сможет, но хотя бы раз или два в день…
– Я поговорю с ней, – кивнул я.
– Вам, видимо, придется нести какие-то расходы при этом, – продолжал доктор. – Ведь то, о чем вы ее попросите, не входит в круг ее прямых обязанностей.
– Я прилично зарабатываю.
– Ну что ж, мое дело – предупредить вас.
Он хотел уйти, но я остановил его:
– И все-таки хочу спросить вас напоследок: чем все это кончится, по-вашему?
Он поднял глаза и медленно произнес:
– Поймите же наконец: то, что с ним происходит, – это уже вне досягаемости человеческого разума. Поэтому никто не сможет вам сказать, чем все кончится. Никто. Потому что мы бессильны перед этим.
Светка была дома. Она посторонилась в дверях, пропуская носилки и во все глаза глядя на лицо дяди Леши.
– Вот мы и дома, – сказала тетя Таня, словно муж мог ее услышать. И это прозвучало так естественно, что у меня как-то сразу отлегло от сердца, да и Светка вроде повеселела. Мне показалось, что даже дядя Леша облегченно вздохнул, когда мы внесли его в квартиру.
– Тут ему будет лучше, – сказала тетя Таня. – Дома и стены помогают.
В спальне мы переложили дядю Лешу на кровать.
– Эдичка, распахни пошире окно, пожалуйста, – попросила тетя Таня. – Леше сейчас нужно как можно больше свежего воздуха, а у вас за окном сосны.
Я подошел к окну и раскрыл створки. Слабо качались верхушки сосен. Откуда-то издалека доносился шум трамвая. По асфальтовой дорожке, удаляясь от наших окон, шел какой-то человек. Прежде чем повернуть за угол, он обернулся, и я узнал его. Это был «волейболист». Мы встретились взглядами, и он усмехнулся. Где мне довелось видеть такую усмешку раньше, я вспомнил уже потом, когда «волейболист» исчез за углом. Такая усмешка была на физиономии черта с медальона. Нагловатая и неприятная была усмешка.
Вечером за ужином тетя Таня сказала:
– Мы не стесним вас надолго, ребята. Хотя бы недельку поживем у вас – хорошо?
Я поперхнулся.
– Что вы такое говорите, тетя Таня? – возмутилась Светка. – Живите здесь сколько потребуется. Правда, Эдик?
Я, беспрерывно кашляя, закивал головой.
– Спасибо вам, ребята. Но долго мы здесь все равно не пробудем. Если через неделю Леша не придет в себя, я повезу его к нам домой. Там у меня племянница – врач, там будет легче.
– Я завтра заеду в районную поликлинику, вызову участкового врача, – сказал я. – Нужно его привести сюда, и здесь уже договоримся с ним, чтобы приходил к вам ежедневно. Светка, что у тебя завтра с занятиями?
– Зачет у меня завтра.
– Ну тогда, тетя Таня, вы завтра будете здесь одна.
– Да не одна я буду, – сказала она и улыбнулась впервые за несколько последних дней. – Вдвоем мы будем, с Лешей.
Фамилия участкового врача была Папрыкина.
– Зайдите в седьмой кабинет, она сейчас должна быть там, – сказала мне медсестра из регистратуры.
Папрыкина оказалась немолодой полной женщиной с простым лицом. Я рассказал ей все как есть, она молча, не перебивая, выслушала меня, потом вздохнула и сказала:
– Зря вы его забрали из больницы, не надо было этого делать. Ходить я к вам буду, конечно. Помогу, чем смогу. В обед сегодня вас устроит?
– Устроит, – кивнул я. – Вы время подскажите, я подъеду за вами на машине.
– В двенадцать приезжайте. Я уже обойду к этому времени всех своих постоянных пациентов и вернусь сюда. Сколько ему лет-то?
– Пятьдесят шесть.
Папрыкина опять вздохнула:
– Господи, ему же еще жить и жить.
– Как, по-вашему, это надолго?
Она пожала плечами.
– Будем надеяться, что не навсегда. К тому же вы должны быть готовы, что, даже придя в сознание, он не будет тем прежним человеком, которого вы знали раньше. Возможно, что за время, которое он находился в состоянии клинической смерти, в его мозгу произошли какие-то необратимые изменения. Он, например, может потерять память или утратить какие-то накопленные ранее навыки, да мало ли что еще может произойти.
– Вы говорите о клинической смерти – это когда у него сердце не билось?
– Да. Первые несколько минут после остановки сердца организм еще жив, он не погиб окончательно, хотя процесс разрушения уже начался. Речь идет об очень маленьком отрезке времени – буквально пять-десять минут. Это тот период, когда изменения в организме еще не приняли необратимый характер и можно спасти человека, заново запустив его сердце. Вот это и есть состояние клинической смерти. Строго говоря, в этот период человек еще не мертв.
– Но и не жив? – спросил я.
– Да, но его еще можно спасти. Если же время упущено, наступает смерть биологическая. Здесь уже ничего нельзя поправить.
– Но случаи такие известны – когда умершего человека оживляли, успевали оживить?
– Сколько угодно. Самый простой пример: человек утонул, купаясь в реке. Когда его вытаскивают на берег, он уже не дышит, но если ему делают искусственное дыхание, непрямой массаж сердца, он приходит в себя. Лишь бы все это делалось своевременно. Ваш случай сложнее. Что-то произошло с организмом вашего родственника, но что? Будем надеяться на лучшее.
Я привез Папрыкину в час дня. Тетя Глаша одиноко сидела на скамейке у подъезда.
– Как здоровье дяди? – поинтересовалась она.
– Пока без изменений, – сказал я.
У двери я позвонил, но никто не открыл нам.
– Странно, – сказал я, отвечая на немой вопрос Папрыкиной. – Тетя Таня должна быть дома. Не оставит же она мужа без присмотра.
Порывшись в карманах, я нашел ключ и отпер дверь. В квартире было тихо, только на кухне что-то позвякивало.
– Там, в спальне, – я показал на дверь, а сам отправился на кухню.
Позвякивала крышка чайника. Вода уже закипела, но газ по-прежнему горел, и крышка чайника подпрыгивала, издавая характерный звук. Я выключил газ и тут услышал шорох за своей спиной. Я обернулся. Папрыкина стояла, ухватившись обеими руками за косяк двери. Лицо ее было белее мела.
– Какой кошмар! – выдохнула она. – Быстрее вызывайте милицию.
Тетя Таня лежала на полу спальни, неловко подвернув под себя левую руку. У ее головы я заметил небольшую лужицу крови.
– Вы можете посмотреть ее? – спросил я Папрыкину, не сводя глаз с тети Тани. – Возможно, она жива. Я пока вызову милицию.
Я посторонился, пропуская ее, и тут мой взгляд упал на распахнутое окно.
– Она жива, – сказала Папрыкина, поднимаясь с колен. – Только без сознания. Милицию, может, и не надо, а «Скорую» вызовите обязательно. Это несчастный случай.
– Нет, – качнул я головой. – Это не несчастный случай, это нападение, – и пошел к телефону.
Через минуту в прихожую вышла Папрыкина. В руке она держала чугунную сковородку.
– Вы правы, – сказала она. – Ее ударили этой сковородкой, вот здесь кровь и прилипшие волосы.
– А это кто? – спросил милицейский капитан, показывая на лежащего в кровати дядю Лешу.
Мне пришлось вкратце рассказать ему о событиях последних дней.
– И все эти дни он без сознания? – с удивлением спросил капитан. – И неизвестно, когда придет в себя?
Я покачал головой.
– Ну надо же, – капитан подошел к кровати и вгляделся в лицо дяди Леши, – а впечатление такое, будто человек спит.
– А это и есть такое состояние – что-то вроде сна, – пояснил я.
Он повернулся ко мне:
– Вы кого-нибудь подозреваете?
– Нет, – сказал я. – Они только что приехали к нам в гости из другого города – откуда же у них здесь враги?
Из соседней комнаты появился врач «Скорой помощи».
– Мы забираем ее с собой, – сказал он мне.
– Что с ней?
– Скорее всего, сотрясение мозга. Но угрозы жизни нет, хотя удар и был очень сильным.
– Удар или удары? – уточнил капитан.
– Возможно, удары, – после небольшого раздумья сказал врач. – Но не более двух или трех. Иначе череп просто не выдержал бы.
– В какую больницу вы ее сейчас везете?
– В двадцатую.
– Она все еще без сознания?
– Без сознания, но это вполне естественно.
Я повернулся к капитану:
– Я могу поехать с ней?
– Нет, вы мне нужны здесь.
– Ну, я поехал, – сказал врач.
– А ограбление возможно? – спросил меня капитан.
– Все более-менее ценные вещи на месте, я уже посмотрел.
