Окаянные - Вячеслав Павлович Белоусов

Трубка запиликала, Луговой, словно сбросив с плеч мешок с песком, охнул, опустился в кресло. Лицо его разгладилось; смахнув капельки пота со лба, он поманил Осинского к себе:

— Чуешь, чем пахнет?

— Ордена чую, Яков Михайлович, — расплылся в широкой улыбке тот.

— Благодарность от самого товарища Ягоды и его хорошее отношение дороже стоит, глупец, — лениво пожурил его Луговой. — Лишь бы проверяющего не прислали, да Буланов сам бы не примчался.

— А чего же? Познакомились бы лично, — облизнул губы Осинский.

— Зубы бы не глотать после его приезда! — отмахнулся Луговой.

— Это за что ж?

— Они ж ему всё расскажут про ту пристань и монастырь. Скольких там оперодовцев полегло? Они ж об этом ещё ничего не знают.

— А заткнуть глотки нашим арестантам?

— Кому? Сакурову глотку заткнуть? Буланов приказал, чтобы дочку Корновского берегли пуще собственных родичей, чтоб ни один волос с её головы!.. Во, как наказывал!

— Что же это за орёлики к нам залетели?

— Готовь поезд для срочного их этапирования в столицу, Марк Эдуардович. И позаботься, чтоб на станциях эшелон не торчал, а мчался пулей.

— Пустой состав?! — вытаращил глаза тот.

— В одном вагоне по-отдельности с охраной разместишь арестантов, — пресёк его недоумение Луговой. — Корновского можно с Сакуровым и санитаром, а бабу с немым и нашими двумя бойцами. Для видимости прицепи несколько вагонов, кому до самого конца ехать. И чтоб в пути пассажиры не шастали по вагонам! Сегодня чтоб отправились. Мне ещё докладывать Павлу Петровичу.

VII

Нервно покусывая кончики усов, Коба перебрасывал листки в куче бумаг на столе, выискивая интересующие его. Нужные найти не удавалось, и он раздражался всё более и более. А разозлил с утра нарушивший его планы напросившийся на срочный визит Назаретян, несмотря на его возражения и плохое настроение. Что можно было ждать от него, Коба наверняка не знал, но догадывался — накануне ночью внезапным звонком потревожил Ягода, никогда не позволявший себе подобных вольностей, не случись чепе; разговор касался неприятностей Паукера, оперодовцы которого угодили в засаду бандитов где-то у монастыря близ глухой деревушки на Волге. Но для Кобы новостью это уже не было. Паукер, не страшась последствий, решился опередить начальство. Не умолчав о собственной ответственности, он коротко извинился и, не миндальничая, поведал о промахах молодого командира оперативной группы. Заслуживавшим внимание и новым в ядовитых сетованиях Ягоды было то, что трое уцелевших задержаны местными сотрудниками ГПУ, по ошибке признаны подозреваемыми и арестованы. Они ранены, но живы, один нем, вероятно, — результат тяжёлой контузии. Коба, взбешённый сообщениями, Паукера отматерил сразу, а Ягоду, выслушав до конца, предупредил, что объяснения обоих станут предметом разбирательств в его кабинете позже, лишь задержанные восстановятся от ран, будут доставлены в столицу и смогут сами объяснить причины и обстоятельства происшедшего.

Назаретяна, не подымая головы от бумаг, Коба сразу сухо предупредил насчёт нескольких минут: назначено совещание с руководством военных. Тот не смутился, приблизился чудаковатой танцующей походкой, слегка повиливая бёдрами, что наблюдалось за ним редко, если не сказать, в исключительных случаях, когда несказанно фартило, сияющие глаза делали его посвежевшим на несколько лет.

— Иосиф, — не дожидаясь приглашения, присел он на стул поближе, — надеюсь, моё известие если не обрадует тебя, то обязательно…

— Давай-ка без этих своих финтифлюшек! — резко прервал его Коба, крутанув вздёрнутой рукой в воздухе. — Меня уже немало порадовали некоторые.

— Неужели успели опередить? — заёрзал на стуле Назаретян, но самодовольство не покидало его лица. — По моим соображениям, этими сведениями не располагают ни Ягода, ни Паукер, тем более кто-либо из их подчинённых.

— Ты не запамятовал о времени, которое тебе отведено? — выходя из себя, сердито сдвинул брови Коба. — Кобениться нечего, что бы ты ни принёс за пазухой.

— Извини, кацо, — встрепенулся Назаретян. — Чувствую, оба высоко возведённых тобой чиновника, рано возомнившие себя великими стратегами, изрядно огорчили тебя, я же, смею заверить…

— Да вываливай наконец! — ожёг его тигриным взглядом Коба. — Всё, что ты мне скажешь, я знаю, если в твоём изображении события не будут перевёрнуты с ног на голову!

— Но позволь!..

— Я слушаю.

— Об этапировании интересующих вас арестованных на Лубянку специальным эшелоном, надеюсь, вам сообщено?

— Они решили всё-таки их везти? — вскинулся Коба. — Кто приказал? Я полагал, их сначала подлечат. Мне докладывал Ягода, что Корновский весь в бинтах, наш, этот… как его?.. Андриас вовсе онемел, а на ногах лишь этот… самурай живучей остальных оказался.

— Ягода и принял решение, — осторожно подсказал Назаретян. — Не терпелось ему Андриаса разговорить. В "нутрянке" язык развязать размечтался. Первым признания его услышать.

— А про контузию тоже всё придумано? — лицо Кобы почернело. — С кем он поиграть вздумал?

— Вот и мне не понравилось.

— Ну про себя бы помолчал, — зыркнул исподлобья Коба.

— А ты зря, Иосиф, так засомневался в моих способностях, — пригнувшись к столу, вытянул шею и повёл змеиноподобной головкой Назаретян. — В проделках зарвавшегося Аршака моего греха нет. Он за твоей спиной творил. Меня признавать перестал, не то чтобы слушать.

— Глупого Аршака сюда не примазывай, — буркнул Коба. — Я сам ему укорот собирался дать, да не успел.

— А мне, дорогой кацо, удалось поставить точку в его пакостях, которые спать не давали ни мне, ни тебе.

— Это как же? — потянулся задымить трубку Коба. — О чём ты?

— Не увидится Ягода, как ни жаждал, с нашим немым. Так Андриас пусть контуженным для него и останется.

— Ты умеешь объясняться русским языком, чёрт возьми?! Терпение моё имеет границы.

— Не ценишь меня, Коба. Неужели действительно Гринька Каннер преуспел во всём? Чаи подавать, конечно, мне уже поздно…

— Хватит! — хлопнул по столу Коба. — Не заговаривайся! Еврейчик — мелкая шавка. Как он под моими ногами суетится, вижу не хуже тебя! Не ослеп. Погоню скоро. А нам с тобой идти да идти вместе ещё долго. Кто первым упадёт, знать неведомо обоим, но вот тебе моя рука. — Коба вгорячах выставил руку с трубкой и, как ни пытался Назаретян пожать её, ему не удалось, но он изловчился обхватить и сжать локоть Генерального секретаря.

— Навеки с тобой, Иосиф! — выпалил он.

— Так что у тебя? Мозги мои закипают! — высвободив руку с трубкой, жадно вдохнул табак Коба. — Догадался я, про Андриаса что замыслил?

— Нет его больше, — перекрестился Назаретян. — И Ягода, даже если б очень хотел, узнать от него ничего не сможет.

— Ты что это?! — опешил Коба. — Что это креститься у меня вздумал? Нехристь, а туда же?

— Да чёрт с ним! — Назаретян ещё не пришёл в себя от жара протянутой ему руки. —