Наверно, я просто прилично выпила. По сравнению со своей обычной мерой употребления алкогольных напитков, конечно. Но ничего из того, что я столь нервно и опрометчиво предположила, не произошло. Каллиник откинулся на руки своих телохранителей, а оркестр снова заиграл.
Такой вот вечер классики и халявы. За упокой грешной души еще живого раба божьего Владимира.
– Теперь и мне кажется, что Каллиник получил бумажечку с кошачьей лапой, – вдруг сказал Родион. – И не исключено, что эта милая вдовушка сотрудника НКВД говорила не такую уж чушь.
– Да, по-моему, Родион Потапыч, вы сразу восприняли ее слова не как чушь, о чем тут же мне и сказали, – не выдержала я. – Собственно, поэтому вы и предложили пойти сюда. По крайней мере, номинальная причина была такова.
– Для того чтобы быть Шерлоком Холмсом, надо меньше пить, – глубокомысленно заметил Родион, и я подумала, что он снова вступил в полемику с самим собой, как это все чаще было в последнее время. Я подняла на него глаза, но в этот момент за спиной босса возникла чья-то массивная фигура, неверно пошатывающаяся и явно намеревающаяся обогнуть наш столик. Непосредственно за ним начиналась лестница на второй этаж – то, где находились мы, считалось бельэтажем, – и господин, по всей видимости, собирался попасть именно туда. Если он хочет выспаться, то это самое верное решение.
Впрочем, преодолеть препятствие в виде нашего столика господину не было суждено: он неловко ткнул Родиона локтем куда-то в шею и с полной отдачей и ответственностью свалился на столик.
Родион едва успел выхватить из-под головы этого субъекта драгоценную бутылку с марочным французским коньяком.
К субъекту тотчас же бросились двое парней, которые его сопровождали, и один из них воскликнул:
– Осторожнее, Владимир Андреевич! Я же предлагал вас довести.
– Довести… до ррручки! – рявкнул тот, и только сейчас я узнала в этой всклокоченной темной личности владельца ресторана – Владимира Каллиника. – А ну… пшли отсюда! Э-э-э… спасибо, – сказал он Родиону, который помог ему подняться и сесть на стул.
– Переведите дух, Владимир Андреевич, – сказал Родион и поправил на хозяине «Клеопатры» пиджак, который какие-то добрые люди на него уже надели, сняв мишени. – Вы немного не в себе. Вам прислали метку с кошачьей лапой?
Я уверена, что будь босс трезв, он не сказал бы этого. А так – так ему пришлось пережить последствия этого неосторожно заданного вопроса. И они были весьма впечатляющими.
Каллиник резко выпрямился и, глянув в лицо Родиона Потаповича бешено сверкнувшими темными глазами, схватил босса за воротник рубашки и, рванув на себя, прошипел:
– Что? Что ты сказал, сучара?
– Э-э… вы не так поняли, господин Каллиник, – начал было босс, но было уже поздно: хозяин «Клеопатры» уже не слышал ничего, кроме тех неосторожных слов, которые, наверное, бились в его пьяном мозгу, как зажатое в горном ущелье эхо бьется о скалы:
– Ты кто такой? Ребята… а ну-ка возьмите этого! Гена… Леха!
Двое амбалов подскочили к Шульгину, ляпнувшему фразу невпопад и теперь обреченному пройти через целый ряд неприятностей, с этим сопряженных. Босс подлетел в их мощных руках, как куль с навозом, и попытался было сопротивляться, но тут же получил такой тычок в шею, что обмяк, как полупридушенный петушок, которого собираются отправить в суп.
– Да вы что, ребята! – вскочила я, но меня не слышали. Каллиник тряхнул головой, вырвал из руки Родиона Потаповича бутылку коньяка, которую тот все еще продолжал держать, и молодецки хлебнул добрый глоток, между тем как охранники Леха и Гена тащили Родиона по лестнице.
– Владимир Андреевич, вы все не так поняли, – начала я, тронув Каллиника за плечо, но он стряхнул мою руку и, приблизив ко мне свое пьяное лицо, выговорил:
– Вы не можете знать, каково это – быть м-мишенью. Э-э-э… не-е-ет! Ты ничего не понимаешь… мишень – это звучит гордо. Давай выпьем, все равно… все равно я не буду похмеляться…
– Так, – сказала я и, шагнув к Каллинику, зацепилась ногой за стул Родиона и едва не упала. Хозяин «Клеопатры» меня поймал, но сам чуть не загремел с балюстрады вниз головой на столики, уставленные – от собственных его щедрот! – бутылками с халявными напитками. Под ногами у меня что-то хрустнуло, и в следующий момент я поняла, что сломала каблук своих любимых туфель.
Каллиник, подняв брови, мутно смотрел на меня. Кажется, в его мозгу что-то утрясалось и понемногу становилось на свои места.
– Вы забыли дочитать стихотворение Пастернака, – жалко улыбнувшись, сказала я. Да, я тоже изрядно захмелела. – «Если только можно, Авва Отче, эту чашу мимо пронеси». Но там есть и дальше.
– Дальше – не будет! – упрямо сказал Каллиник и ударил кулаком по перилам балюстрады. – Ничего… понимаете, ничего! Рейна и Семина убили, а теперь все, кранты! Все-о-о… – Он шагнул ко мне и взялся обеими руками за мои плечи. – Ты понимаешь, что это как день рождения, только наоборот?
– Вы уже это говорили.
– А-а-а! Вот как? Значит, запомнили? – Он тряхнул головой и добавил: – Да… а ты кто?
– Я – Мария, – сказала я. – А еще со мной был мой босс Родион, которого ваши милые хлопцы уволокли вот по этой лестнице. Может, не надо?
Он оскалил белые зубы в бессмысленной усмешке и поводил перед моими глазами пальцем, а потом произнес:
– И я говорю – не надо. А они все сделали наоборот.
– Кто?
– Се…мин. И Боря. Рейн – это ведь такая река есть, да? Ты географ? Нет? Посетительница хореографических курсов имени Леонардо да Винчи?
В голове его все перепуталось: слова в память о погибших друзьях, разрозненные литературные цитаты и просто бред, конструируемый его мозговыми клетками.
Я взяла его за руку и хотела что-то сказать, правда еще не сформулировав, что именно, но в этот момент к Владимиру подлетел Гена и, подхватив его под локоть и синхронно отталкивая меня, быстро проговорил:
– Владимир Андреич, мы доставили того мужика в ваши апартаменты. Владимир Андреич, вы…
– Да слышу… не слепой, – икнув, отозвался тот, а потом, взглянув на меня, спросил: – Вы хотите выпить за мой упокой?
– У вас навязчивая идея, – мягко проговорила я. – За ваш упокой я пить не буду, а вот за ваше здоровье – с удовольствием. Вам нужно, Владимир Андреевич, отдохнуть. Я понимаю, что вы потеряли близких людей, но… но вы же мужчина, в конце концов. И нельзя так… нельзя так искушать господа бога, которого вы тут упоминали, господин Каллиник. Нельзя цеплять на грудь мишень.
Он буквально выстрелил в меня темными глазами, а потом подхватил под локоть, как его самого полминуты назад подхватил телохранитель, и быстро выговорил:
– А ну пойдем!
Я подпрыгнула на одной ноге, приволакивая туфлю со сломанным каблуком, и он в сердцах воскликнул:
– Да брось ты их… я тебе новые куплю! Пойдем, говорю… выпьем.
* * *
В апартаментах Каллиника, куда пришли я, Гена и сам Владимир Андреич, сидел Родион на низком кожаном диване под присмотром второго каллиниковского охранника и с потерянным видом озирался по сторонам. Очки сползли с переносицы, прическа растрепалась – одним словом, Родион Потапович перестал быть похож на кинорежиссера Стивена Спилберга.
Каллиник грузно бухнулся в кресло и бросил телохранителю Гене:
– Ну-ка, крокодил… принеси-ка из бара бутылочку хорошего винца. И фрукты. Давай-давай. Поживее.
– Владимир Андреевич, может, вам перейти на сок? – робко спросил тот.
– Сок. Сок? Гена, ты что… чебурашек объелся? Может, мне тогда с баб перейти на онанизм? А вместо венков с черными лентами и… золотыми надписями «Дорогому другу от солнцевской братвы»… вместо них ты мне две ромашки на могилку положишь?
Владимира Андреевича Каллиника явно снова понесло не в ту степь.
Я оглянулась на насупившихся телохранителей, на растрепанного Родиона Потаповича, потом посмотрела на свои босые ноги и весело проговорила:
– Ну что, Гена, – выполняй распоряжение хозяина!
Через час все переменилось.
Владимир, несмотря на предупреждения, все-таки выпил бокал вина, и через минуту издавал характерные трубные звуки в ванной комнате, зато вышел оттуда изрядно протрезвевший и белый, как стена. Он сидел в кресле напротив меня и говорил потухшим, тихим и ровным голосом, так не похожим на его недавний громовой баритон:
– Мне кажется, что это не случайно. С некоторых пор я стал фаталистом. Точнее – с некоторых пор меня заставили быть фаталистом.
– Что вы имеете с виду? – спросил Родион.
– А тут все просто. Вы, конечно, читали Лермонтова? «Фаталист»… если уж написано ему на роду быть зарубленным, так от пули он точно не умрет. Вот и я… напился, подумал, что если суждено мне умереть заказанным, то от этого никуда не уйдешь, и не подохну я ни от перепоя, ни от того, что свалюсь с балюстрады.
– Плохая философия, – сказал Родион.
