то же самое утро, когда рота покинула деревню, она уселась в тряскую телегу и отправилась к своему дружку по той же самой горной дороге, по которой ушли солдаты. Когда она добралась до своей знакомой парикмахерши в соседней деревне, что была чуть побольше ее собственной, первое, что она услышала, было: «Вот уж радость! Как ты вовремя! Поможешь?»
И здесь тоже деревенские красавицы все до единой осадили цирюльню. До самого вечера наша парикмахерша потела над незатейливыми пучками, а потом отправилась к своему дружку на небольшой серебряный рудник неподалеку. Оглядывая работавших там мужчин, она сказала: «Будь моя воля, я бы путешествовала вслед за солдатами. Вот уж разбогатела бы!» Ее дружок отвечал: «Да ты в своем уме? Вот так бы и пристала к ним? К этим молокососам в желтых мундирах? Да ты рехнулась!» И от души врезал ей. Усталая женщина поглядела на него. В ее взоре были злоба и затаенная нежность.
В деревенских сумерках зазвучал чистый и напоенный солдатской силой звук горна. Это рота спускалась с перевала.
«Дорогая! Я вынужден прервать обещанное молчание и написать тебе письмо. Всего лишь одно.
Дело в том, что я больше не в состоянии содержать канареек, которых ты подарила мне в прошлом году. Все это время за ними присматривала моя жена. Мне же оставалось только наблюдать, как она это делает. Я наблюдал и вспоминал тебя…
Помнишь, ты говорила: у тебя есть жена, а у меня муж – так что давай расстанемся. А вот если бы ты не был женат, вот тогда бы… Ну, и так далее. И подарила мне на память двух канареек. Мол, птички эти – супруги. Вот поймал птицелов одного самца и одну самку да и посадил их в одну клетку. А птички эти никогда и не думали, что вместе окажутся. Говорила: смотри на них и меня вспоминай. Хоть это так странно – птичек дарить, но пусть в них живет память о нас с тобой. Конечно, они когда-нибудь умрут. Вот так же пускай и наша память умрет, когда тому придет срок. Вот как ты говорила…
А теперь я вижу, что канарейки скоро умрут. Потому что умер человек, который за ними ухаживал. Ты ведь знаешь – я нищий и безответственный художник. С прихотливыми птичками мне не справиться. Скажу еще яснее: умерла жена, и теперь канарейкам тоже суждено умереть. Вот и получается, дорогая моя, что память о тебе сберегала моя жена.
У меня была мысль отпустить канареек на волю. Но только после смерти жены они тоже как-то ослабели. К тому же они не знают, что такое небо. Да и в ближайшем лесу канареек не водится, прибиться не к кому. А если почему-то им придется разлучиться, они погибнут поодиночке. Хоть ты и говорила, что вот поймал птицелов одного самца и одну самку да и посадил их в одну клетку…
В магазин их продать? Мне это не нравится. Ведь это твой подарок. Вернуть их тебе? Тоже нехорошо. Их кормила жена, а ты, может, про них и позабыла совсем. В тягость они тебе будут.
Повторю еще раз. Птички живы потому, что была жива жена. Хоть канарейки – это память о тебе. Поэтому, любимая, я и хочу, чтобы они последовали вслед за женой. Дело ведь не только в памяти. Почему мы имели возможность полюбить друг друга? Потому что у меня была жена. Именно она избавляла меня от каждодневных тягот быта, и я мог думать о себе. В противном случае при встрече с тобой мне пришлось бы отвести глаза.
Так что, любимая, обращаюсь к тебе с просьбой. Можно ли мне убить этих птичек и похоронить в одной могиле с женой?»
Странные у них в этом городе нравы.
Семейная дама или же молоденькая девушка приходит в гостиницу. Найдет себе мужчину, живет с ним. Проснутся, покушают, отправляются на прогулку. Все время вместе. Будто молодожены в медовый месяц.
Если предложить такой женщине поехать на горный курорт, она слегка наклонит голову и задумается. Но если предложить ей снять квартиру в этом портовом городе, незамужняя женщина согласится с удовольствием: «Хочешь, чтобы я стала твоей женой? Это можно. Только чтобы не очень надолго. О полугоде или годе речи не идет».
Он уплывал с утренним кораблем и спешно паковал чемоданы. Женщина, которая помогала ему, сказала:
– Может, напишешь сейчас письмецо от моего имени?
– О чем ты? С какой стати?
– Да нет, послушай. Я теперь уже тебе не жена, так ведь? Пока ты здесь отдыхал, я была рядышком. Ничего плохого тебе не сделала. И вот теперь я тебе уже не жена.
– Ну ладно, – сказал он и написал под ее диктовку письмо, адресованное какому-то мужчине. Похоже, что он провел в этой гостинице где-то с полмесяца.
– Знаешь что? Отправь-ка когда-нибудь весточку и мне. В то утро, когда кто-нибудь будет собираться на корабль. Когда ты перестанешь быть его женой.
Получив заказ на письменный перевод, бедный студент юридического факультета отправился в горы на источники.
Три заезжие городские гейши, прикрывшись веерами, спали днем в лесной беседке. Пройдя по лесу до берега, студент спустился по каменной лестнице к речке. Над водой, обтекавшей каменный островок, летали стрекозы. Посередине островка была устроена купальня. В ней стояла нагая девочка. Ей было лет одиннадцать или двенадцать. Без всякого стеснения студент сбросил одежду и опустился в купальню рядом с ней. Девочка казалась такой беззаботной, она заразительно засмеялась, притягивая его взгляд к своему розовому телу, устремленному куда-то ввысь. Студенту стало ясно, что перед ним дочь гейши. В ее теле была какая-то мучительная красота, в которой ощущалось обещание плотских наслаждений. Все его чувства открылись веером.
Тут девочка подняла левую руку и слабо вскрикнула. «Ой, совсем забыла его снять! Прямо в нем купаюсь!»
Получив неожиданное приглашение, студент посмотрел вверх. «В чем дело, малышка?» В этот момент он уже не ощущал никакого желания, только отвращение. Ах вот оно что – она, оказывается, хочет показать ему свое колечко! Он не знал, полагается ли снимать кольцо перед тем, как залезть в воду. Но твердо понимал, что выбран жертвой стратегического замысла этой малютки.
Наверное, его лицо выразило даже большую брезгливость, чем он ожидал. Девочка покраснела и стала вертеть на пальце кольцо. Тогда студент спрятал разочарование за свой жизненный опыт и,
