бег. Чарльз пытался коленом раздвинуть ему ноги, а когда это удалось, нанес сильный удар в пах, и дикая боль белой молнией обожгла все тело. Адам разомкнул руки и согнулся вдвое. У него началась рвота, но это не остановило хладнокровного убийцу.
Град ударов сыпался на голову, лицо, глаза. Кожа на разбитых губах болталась лоскутами, застревая между зубов, но Адам потерял чувствительность, будто на него надели непробиваемый резиновый чехол. В мозгу тупо свербела мысль: почему до сих пор не подкосились колени и сознание остается ясным? Удары обрушивались один за другим, и Адам слышал частое, прерывистое, как у молотобойца, дыхание брата. В тусклом свете звезд, сквозь пелену смешанных с кровью слез, он видел лицо Чарльза. Простодушный, ничего не выражающий взгляд, легкая улыбка на влажных губах. Вдруг полумрак прорезала яркая вспышка света, и все погрузилось в темноту.
Чарльз постоял над братом, жадно хватая ртом воздух, словно выбившаяся из сил собака, а потом направился к дому, потирая на ходу разбитые костяшки пальцев.
Сознание вернулось к Адаму быстро, и в то же мгновение он испытал смертельный страх. В разламывающейся от боли голове стоял туман, а тело отяжелело от побоев. На дороге послышались торопливые шаги, и он мгновенно забыл о боли. На него накатился животный страх вперемешку со свирепой злобой, как у загнанной в угол крысы. Адам приподнялся на четвереньки и сполз на обочину, в сточную канаву, по краям которой росла высокая трава. Адам осторожно заполз в воду глубиной примерно на фут, стараясь ни единым всплеском не выдать своего присутствия.
Шаги приближались, прошли то место, где укрылся Адам, но потом вернулись. Из своего убежища Адам мог различить только черное пятно на фоне непроглядной ночи. Вот чиркнула спичка, и в слабом свете дрожащего синего огонька он рассмотрел карикатурно искаженное лицо брата. Чарльз поднял спичку повыше, осмотрелся по сторонам, и тут Адам заметил у него в правой руке небольшой топорик.
Спичка погасла, и ночь показалась еще чернее, чем прежде. Чарльз прошел вперед и зажег еще одну спичку, а потом еще одну. Он пытался найти на дороге следы брата, но вскоре бросил эту затею, размахнувшись, зашвырнул топорик в поле и быстро пошел прочь, туда, где тусклым светом мерцали огни городка.
Адам еще долго лежал в холодной воде, размышляя над тем, что сейчас испытывает брат, когда гнев постепенно угасает: панический ужас, раскаяние, угрызения совести или вообще ничего? Все эти чувства Адам переживал вместо брата. Связанный с Чарльзом невидимыми узами, он страдал за его грехи, как в те времена, когда взваливал на себя чужие обязанности и делал за него домашнее задание.
Адам выполз из канавы и поднялся на ноги. От страшных побоев тело задеревенело, а кровь на лице засохла коркой. Он решил подождать на улице, пока отец и Элис улягутся спать. Адам все равно не сможет ответить на их вопросы, так как просто не знает, что сказать, а изворачиваться в поисках правдоподобной лжи воспаленный мозг не в состоянии. Сознание снова стал заволакивать туман, перед глазами забегали синие огоньки, и Адам понял, что сейчас снова упадет без чувств.
Широко расставив ноги, он медленно плелся по дороге. Подойдя к крыльцу, Адам остановился и заглянул внутрь. Подвешенная на потолке лампа отбрасывала желтый круг света, который падал на Элис и стоящую на столе корзинку для шитья. Отец сидел напротив и грыз деревянную ручку. Время от времени он обмакивал ручку в чернильницу и делал какие-то записи в своем журнале в черном переплете.
Элис подняла глаза и увидела перепачканное кровью лицо Адама. Она в испуге поднесла руку ко рту, прикусив пальцы.
Адам с трудом всполз на первую ступеньку, потом на следующую и прислонился к дверному косяку.
Сайрус тоже поднял голову и посмотрел на сына с равнодушным любопытством, постепенно осознавая, кто перед ним стоит. С озадаченным видом он поднялся с места, положил ручку в чернильницу и вытер руки о штаны.
– За что он тебя так? – тихо спросил Сайрус.
Адам хотел ответить, но во рту пересохло, и язык не хотел слушаться. Он облизнул губы, и изо рта снова пошла кровь.
– Не знаю, – выдавил Адам.
Стуча по полу деревянной ногой, Сайрус подошел к сыну и с такой силой ухватил его за плечи, что тот передернулся от боли и попытался освободиться от отцовских объятий.
– Не смей врать! В чем причина? Вы что, поссорились?
– Нет.
– Рассказывай! – рявкнул Сайрус, выворачивая Адаму руку. – Я хочу знать правду и заставлю тебя говорить! Черт побери, ты всегда его защищаешь! Думаешь, я не знаю? Неужели надеялся меня одурачить?! А теперь давай, рассказывай, а иначе заставлю простоять здесь всю ночь!
Адам лихорадочно подыскивал слова для ответа.
– Он думает, что вы его не любите.
Сайрус отпустил руку сына и, доковыляв до стула, сел. Поболтал ручкой в чернильнице, уставившись невидящим взглядом в журнал.
– Элис, помоги Адаму добраться до кровати. Рубашку, полагаю, придется разрезать. Помоги ему.
Сайрус снова встал и направился в угол, где на вбитых в стену гвоздях висела верхняя одежда, нащупал под ним дробовик, удостоверился, что ружье заряжено, и, хромая, вышел на улицу.
Элис подняла руку, будто желая удержать мужа с помощью невидимой веревки, но веревка оборвалась, а лицо приняло непроницаемое выражение.
– Ступай в свою комнату, – обратилась она к Адаму. – Я принесу таз с водой.
Адам лежал на кровати, укрытый по пояс простыней, а Элис обмывала раны смоченным в теплой воде платком. Долгое время она молчала, а потом вдруг закончила предложение, которое не успел договорить Адам:
– Он думает, отец его не любит, но ты-то его любишь и любил всегда.
Адам ничего не ответил.
– Он странный мальчик, – снова заговорила Элис. – Нужно его понять. Вся грубость
