и доброты. Там было слишком много окон. В гостиной окна были со всех сторон.
«И кто будет жить в этом доме?» – недоумевали соседи. Никто этого точно не знал.
Инэко видела сон. Ей было сорок четыре года.
Она видела дом. Дом был не ее, чужой. Инэко открыла глаза и не могла сказать, чей это дом. Во сне ей казалось, что она сидела в гостиной у жены президента компании Канда. Но, проснувшись, Инэко поняла, что и гостиная, и сам дом были совсем другими, чем на самом деле.
Во сне Инэко видела птичек, и ей почему-то почудилось, что ее муж тоже находится в гостиной. Они были там вдвоем.
Когда Инэко закончила свой рассказ, муж спросил: «Птички сидели в клетке или они залетели из сада?» Инэко не знала.
«Они были там. Они расхаживали по комнате».
Две птички. Маленькие, как колибри, но хвосты у них длинные. Длиннее крошечного тельца. Оперение пышное. Перышки переливались, словно драгоценные камни.
Инэко представлялось, что перья птичек были из драгоценных каменьев. Когда они шевелили хвостами, свет переливался в них – точно так же, как и в драгоценных камнях, если их вертишь в руках.
Когда птички уселись к Инэко на ладонь, их трепещущие крылья переливались радугой. И она различила в ней все семь цветов. Это было так красиво! Красота – и ничего больше. Инэко не показалось странным, что на ее ладони сидели птахи с переливчатыми перьями.
Потом муж вдруг исчез. В гостиной сидела жена президента. Ниша для цветов была расположена в западной части гостиной. С восточной и южной сторон был сад, примыкавший к открытой веранде. В северо-восточном углу она переходила в коридор, который вел в жилые комнаты. Инэко с женой президента сидели где-то ближе к этому углу.
По гостиной ползало пять змей. Увидев их, Инэко не закричала, но ей захотелось немедленно убежать. Жена Канда сказала: «Не бойся, ничего страшного».
Змеи были разноцветными. Проснувшись, Инэко вспомнила: одна змея была черной, другая – полосатая, третья – красная, словно горный уж, четвертая – вроде гадюки, но только пестрее, пятая – наподобие мексиканского опала, с поблескивающими огоньками, очень красивая.
«Какие красивые!» – подумала Инэко.
Тут в гостиной появилась прежняя жена Синода. Молодая, симпатичная, похожая на танцовщицу. Жена Канда и сама Инэко были в том сне своего настоящего возраста, но прежняя жена Синода выглядела еще моложе, чем четверть века назад, когда Инэко знала ее. От нее исходил какой-то приятный запах. На ней было кимоно цвета зеленой воды. Одета по-старинному, но прическа – на нынешний модный лад: волосы как-то неприятно зализаны спереди. Большой гребень походил на маленькую корону – весь в каменьях. Там были красные и синие, но больше всего – бриллиантов.
«Какие красивые!» – подумала Инэко. Жена Синода протянула гребень: «Купи его у меня». Она поднесла гребень к лицу Инэко, и тот вдруг ожил. Это оказалась змея. Маленькая змейка.
Послышались плеск воды, разговор прислуги. В дальнем конце дома была устроена кухня, служанки там мыли горный батат. «Смотри лучше, когда покупаешь! Эти клубни великоваты», – сказала одна из них. Другая ответила: «Надоела ты мне! Я хотела как лучше, больших купила, а ты на меня еще ругаешься».
Тут Инэко открыла глаза. Во сне она как-то не задержала на том внимания, но сад там тоже был полон змей. Муж спросил: «Они там прямо кишели?»
«Их там было ровно двадцать штук», – твердо ответила Инэко.
В комнате возле гостиной собрались мужчины. Там были Канда, его младший брат и муж Инэко. Инэко казалось, что она слышала, о чем они говорят.
После того, как Инэко закончила свой рассказ, они с мужем некоторое время молчали.
«И как теперь эта Синода поживает?» – сказал муж. «Да, интересно».
Они не видели ее целых двадцать пять лет. И уже двадцать лет прошло с тех пор, как умер сам Синода.
Муж Инэко и Синода были однокурсниками. Первая жена Синода училась классом старше Инэко и покровительствовала ей. Она и познакомила Инэко с ее будущим мужем. Однако сам Синода развелся быстро, потом снова женился. Поскольку Инэко с мужем знали обеих его жен, они стали звать первую жену Синода «его прежняя жена». Она исчезла из поля зрения Инэко почти сразу после развода. Синода умер всего через несколько лет после заключения второго брака.
Муж Инэко и Синода работали в одной и той же компании. Прежняя жена Синода устроила их туда через Канда.
До того, как она вышла за Синода, «прежняя жена» была влюблена в Канда. Но он не захотел на ней жениться, и потому ей пришлось выйти замуж за Синода. Жена Канда ничего об этом не знала. Как-то она сказала Инэко, что Синода обошелся со своей женой жестоко.
Теперь Канда стал президентом компании, муж Инэко служил под его началом.
Инэко не пыталась разгадать свой сон. Но и забыть его тоже не могла.
Супруги захворали. Теперь их матрасы были постелены рядом. Обычно жена брала к себе в постель старшего внука. Поскольку мужу не нравились ранние пробуждения, он предпочитал спать отдельно.
Муж простудился по причине нелепой. В горах Хаконэ, в местечке Тоносава, у него была любимая гостиница, которая стояла на горячем источнике. Он ездил туда даже зимой. В этом году он поехал туда в начале февраля. На третий день он проснулся и подумал, что уже половина второго пополудни. И спешно отправился в баню. Когда вернулся обратно, заспанная горничная подбрасывала уголья в жаровню.
– Что это с вами сегодня случилось? Раненько поднялись!
– Что-то я твоих шуточек не понимаю.
– Сейчас еще восьми нет. А встали вы в пять минут восьмого.
– Что ты говоришь? А, теперь сообразил! Эх, старость не радость – перепутал большую стрелку с маленькой, совсем слепой стал.
– Я у конторки сидела, шум услыхала, думала, может, вор какой в вашу комнату забрался.
На горничной была накидка поверх ночного белья. Все понятно: вдруг проснулась, переодеться времени не было. А он-то после того, как продрал глаза, названивал дежурной и еще удивлялся, что никто не подходит.
– Извини уж, что поднял тебя так рано.
– Пустяки. Все равно уже пора вставать. Еще соснете? Может, постелить?
– Даже и не знаю…
Он грел руки над жаровней с углями. Теперь он почувствовал, что хочет спать. Но холод бодрил его.
В то же утро он уехал из гостиницы. И простудился.
Причина, по которой заболела его жена, не была столь очевидной.
