грязное скряжничество и мелочная расчетливость; тем не менее расточительность капиталиста возрастает с ростом его накопления, отнюдь не мешая последнему. Вместе с тем в благородной груди капиталиста развертывается фаустовский конфликт между страстью к накоплению и жаждой наслаждений.
«Промышленность Манчестера, – говорится в одном сочинении, опубликованном в 1795 г. д-ром Эйкином, – можно разделить на четыре периода. В течение первого периода фабриканты были вынуждены упорно трудиться для поддержания своего существования».
В особенности сильно наживались они, обворовывая родителей, которые отдавали им своих детей в качестве apprentices (учеников) и должны были дорого платить за обучение, хотя эти ученики голодали. С другой стороны, средняя прибыль была низка, и накопление требовало большой бережливости. Они жили как скряги, собиратели сокровищ, и далеко не потребляли даже процентов со своего капитала.
«Во второй период они начали составлять себе небольшие состояния, но работали так же упорно, как и раньше, – потому что непосредственная эксплуатация труда сама стоит труда, как это известно всякому надсмотрщику за рабами, – и жили так же скромно, как и раньше… В третьем периоде началась роскошь, и предприятия стали расширяться благодаря рассылке всадников (конных коммивояжеров) за заказами во все торговые города королевства. Надо думать, что до 1690 г. существовало лишь очень немного или даже вовсе не существовало капиталов в 3000–4000 ф. ст., нажитых в промышленности. Но приблизительно в это время или несколько позднее промышленники уже накопили деньги и стали строить себе каменные дома вместо деревянных или глиняных. В Манчестере еще в первые десятилетия XVIII века фабрикант, угостивший своих гостей кружкой заграничного вина, вызывал толки и пересуды среди всех соседей».
До появления машинного производства фабриканты, сходясь по вечерам в трактирах, никогда не потребляли больше, чем стакан пунша за 6 пенсов и пачку табаку за 1 пенс. Лишь в 1758 г. увидели в первый раз – и это составило эпоху – «промышленника в собственном экипаже!» «Четвертый период» – последняя треть XVIII столетия – «отличается большой роскошью и расточительностью, опирающейся на расширение предприятий». Что сказал бы добрый доктор Эйкин, если бы он воскрес и взглянул на теперешний Манчестер!
Накопляйте, накопляйте! В этом Моисей и пророки! «Трудолюбие доставляет тот материал, который накопляется бережливостью». Итак, сберегайте, сберегайте, т. е. превращайте возможно большую часть прибавочной стоимости, или прибавочного продукта, обратно в капитал! Накопление ради накопления, производство ради производства – этой формулой классическая политическая экономия выразила историческое призвание буржуазного периода. Она ни на минуту не обманывалась на тот счет, насколько велики родовые муки богатства; но какое значение имеют все жалобы перед лицом исторической необходимости? Если пролетарий в глазах классической политической экономии представляет собой лишь машину для производства прибавочной стоимости, то и капиталист в ее глазах есть лишь машина для превращения этой прибавочной стоимости в добавочный капитал. Она относится к его исторической функции со всей серьезностью.
Пролетарий, по остроумному замечанию Ж. Ш. Л. де Сисмонди, римский пролетарий жил за счет общества, тогда как нынешнее общество живет за счет пролетария. В Древнем Риме пролетариями назывались те, кто не имел никакой собственности, был освобожден от налогов и производил только детей, т. е. будущих солдат.
Чтобы избавить сердце капиталиста от злополучного конфликта между жаждой наслаждений и страстью к обогащению, Мальтус в начале двадцатых годов текущего столетия защищал особый вид разделения труда, согласно которому дело накопления предназначалось капиталисту, действительно занимающемуся производством, а дело расточения – другим участникам в дележе прибавочной стоимости: земельной аристократии, лицам, получающим содержание от государства и церкви и т. д. В высшей степени важно, – говорит он, – «разделить страсть к расходам и страсть к накоплению» (the passion for expenditure and the passion for accumulation). Господа капиталисты, давно уже превратившиеся в прожигателей жизни и в людей света, возопили. Как, восклицает один рикардианец, выступивший их адвокатом, господин Мальтус проповедует высокие земельные ренты, высокие налоги и т. д.; он хочет постоянно подстегивать промышленников с помощью непроизводительных потребителей! Конечно, производство, производство в постоянно расширяющемся масштабе – таков лозунг, однако «таким путем производство можно скорее затормозить, чем развить. Не совсем справедливо также (nor is it quite fair) держать в праздности одну группу лиц лишь для того, чтобы подхлестывать других, по характеру которых можно думать (who are likely, from their characters), что они были бы способны успешно заниматься делом, если их к этому принудить».
Томас Роберт Мальтус (1766–1834) – английский священник, демограф и экономист, предсказывавший неизбежное перенаселение и массовый голод и создавший собственную теорию промышленных кризисов. Экономические взгляды Мальтуса подробно разбираются Марксом в «Теориях прибавочной стоимости». М., 1954.
Но хотя он считает несправедливым побуждать промышленного капиталиста к накоплению, снимая жир с его супа, тем не менее ему представляется необходимым свести к возможному минимуму заработную плату рабочего, «чтобы поддерживать трудолюбие последнего». Он ничуть не скрывает также, что тайна наживы состоит в присвоении неоплаченного труда.
«Усиление спроса со стороны рабочих означает лишь их готовность брать себе меньшую долю своего собственного продукта и большую долю его оставлять предпринимателям; и если говорят, что при этом вследствие понижения потребления (рабочих) происходит “glut” (переполнение рынка, перепроизводство), то я могу ответить лишь, что “glut” есть синоним высокой прибыли».
Ученая перебранка о том, как выгоднее для накопления распределить выкачанную из рабочего добычу между промышленным капиталистом и праздным земельным собственником и т. д., смолкла перед лицом июльской революции. Вскоре после этого ударил в набатный колокол городской пролетариат Лиона и пустил красного петуха сельский пролетариат Англии. По эту сторону Ла-Манша рос оуэнизм, по ту его сторону – сенсимонизм и фурьеризм.
Маркс критиковал социалистический утопизм Р. Оуэна и в частности его проект «рабочих денег», утверждая, что с реальными деньгами они имеют не больше общего, чем театральные билеты. Такие «честные деньги» просто констатируют долю отдельного производителя в общем труде и фиксируют размер притязаний работника на предназначенную к употреблению часть общего продукта (см.: Маркс К. К критике политической экономии. Л.,1949). Система начисления трудодней в советских колхозах с 1930 по 1966 г. очень близка к этому проекту Оуэна.
Ш. Фурье был прожектером – социалистом, мечтавшим о том, что в новом обществе, состоящем из счастливых
