угодно лясы точить, другой тока слушал. От скажу, бывало:
– Крестик-нолик! – када шаги свои считаю, а Дылда мне в ответ:
– Прыгай, кролик, – точно так же рассеянно, а сам что-то другое смекает себе. Ух и весело нам было да здорово.
Придет такой день, деда, када я кучу денег тебе да мне заработаю, тока мне они в радось будут, как Дылде в радось все было и без никаких денег, и я уж точно тада буду счастливый.
Городок мы поперек прошли и скоро уж на большаке стояли, а тама прям рядом с нами река Саскуэханна текет, сурьезная такая вся да черная, и ни звуком не пикнет на много миль.
И тута к нам дядька такой подходит с малюпусеньким чемоданом, спешит лихо эдак от самово берега, глядь – мы стоим, помахал нам да грит:
– Вы шагу-то прибавьте, если не хотите от меня отставать, потому как иду я в КАНАДИЮ, а время тратить мне недосуг. – Ну а нас он даж не нагнал еще, а уже так грит, тока скоро уже далеко вперед ушел. – Некогда мне прохлаждаться, сынок, некогда, – грит да назад поглядыват. Мы с Дылдой за ним следом тож заспешили.
– Вы куда направляетесь? – Дылда грит, а дядька – мелкий такой старичок просто, белый да бедный, – грит:
– Так а я себе литерный поймаю выше по реке, как только через мост перейду. Член Ветеранов Зарубежных Войн и Американского Легиона. Красный Крест в этом городке мне ни дайма не дал. Пытался на сортировке ночевать вчера, а меня прожектором засветили. Говорю им: «В этом городе вы меня больше никогда не увидите», – да и ушел. Завтракал хорошенько на прошлой неделе, в Мартинсберге, Западная Вирджиния, оладьи, сироп, ветчина, гренки, два стакана молока с половиной да батончик «Марса». Всегда хорошенько к зиме нагружаюсь, как белочка. В Хиппенсберге мамалыгу с мозгами ел две недели тому, потом три дня есть не хотелось.
– В смысле – в Гаррисберге?
– В Хиппенсберге, сынок, Хиппенсберг, Пенсильвания. Я напарника своего в Канадии должен встретить под конец месяца, чтоб в сделку по урану войти. Закоулки всего штата Нью-Йорк знаю! – грит он да кулаком машет, решительно эдак. Потешный такой старичок, низенький да худенький, личико востренькое такое, а нос торчит здоровущий да роговой, сам же весь такой сморщенный да изнуренный под шляпой своей, что встреть я ево в другой раз – не признал бы. – Шевели ногами давай, – верещит нам взад, – я парнишку встречал три года тому на этой же дороге, такой же, как вы был. Ленивый! Непроворный! Не отставай! – Мы за ним шли и тута уж нам поспешать приходилось.
Мили две так прошли.
– Мы это куда? – Дылда грит.
– Знаете, что я вчера вечером в Гаррисберге ел? Отличная еда там была, доложу я вам, в какой ни возьми столовке на свете. Свиные ножки под корочкой, ямс с горохом, сэндвич с арахисовым маслом и две чашки чаю, а еще «Джелло» с фруктами внутри. За стойкой кашеварил старый Ветеран Зарубежных Войн. А двенадцатого этого месяца холодный душ принял, а за ним и горячий, в гостинице «Кэмео», не скажу вам где, там привратником Джим, Ветеран Зарубежных Войн, я простыл да весь обчихался.
– Эк вас по свету-то носит, Папаша, – грит Дылда.
– Старый мужик с серебряным волосом да котомкой час назад не мог за мной угнаться. Весь на Канадию нацелился, я-то. У меня тут с собой кой-чего. И галстук хороший тоже есть. – Чемоданчик у нево же был просто драной такой штуковинкой картонной, перетянут большим ремнем. Он за этот ремень все дерг да дерг. – Погоди-ка секундочку, я сейчас этот галстук достану, – грит, и все мы остановились перед пустой заправкой, а он на коленки встал, чтоб ремень развязать.
Я сел да ногами отдохнул чутка, глядеть стал. Такой был потешный тот старичок, потому-то Дылда за ним и увязался и грил с ним эдак от. Дылда просто брал и таскался за тем, что ему иннересно, знашь, и никакого у него отказу такому-то старичку.
– Так и куда ж этот галстук мой запропастился? – грит старичок, да как давай шебуршить в раскардаше пожиток своих долго-долго, да все голову себе чешет. – Только не говорите мне, что я его в Мартинсберге забыл. Тем утром я две дюжины капель от кашля себе упаковал и помню – галстук с ними рядом затесался. Не, не в Мартинсберге дело было вообще, вообще, вообще, ну где ж? Гаррисберг? Ай, клять, старый галстук этот погодит, пока до Огденсберга не доберусь, в штате Нью-Йорк, – и все мы опять дальше пошли. Никаково таково галстука у нево и не было.
Деда, не верь, коли не хошь, но мы еще ШЕСТЬ миль вдоль реки прошли с тем старичком, и всякий раз за излучиной тама что-то должно было возникнуть, тока никада ничё не было. Никада я стока не ходил ногами, да чтоб так без разницы мне это было, до тово чокнуто он с нами грил.
– У меня все бумаги при себе, – талдычил он без передыху и доложил нам, чем занимался в кажном городке, чтоб поесть тама, последний месяц, как документы свои предъявлял в разных местах, что тама была за еда, да сколько сахару в кофий себе ложил, а в суп крекеров. Такой махонький сам, а уж поесть горазд. И все шел да шел.
Ну, в общем, то евойное что-то так и не возникло, а мы меж тем в самую глухомань ушли, где на дорогу нам светило теперь редко-редко.
Дылда тута вчистую встал да грит:
– Скажите-ка, да вы должно быть… – тока не хотелось ему грить «чокнутый», он вместо этово просто грит: – Должно быть, вы… Папаша, нам с братом лучше назад повернуть.
– Назад? Никаких назадов в этих краях нету. Хе, хе. Я просто неверно оценил вас, ребятки, как ошибся в том молодом человеке три года тому, вот и только-то. Я-то вперед идти готов, даже если вы не желаете.
– Ну мы же всю ночь идти не можем, – грит Дылда.
– Валяйте, задирайте лапки, а я-то весь в Канадию нацелился и прямиком через город Нью-Йорк, если там мне фишка ляжет.
– Город Нью-Йорк? – Дылда как заверещит. – Верно ли я вас услышал? Это разве не дорога на запад, в Питтсбург?
Дылда остановился, а старик знай себе дальше поспешат.
– Слышь, вы меня хоть услышали? – орет Дылда. Как есть ево старик услыхал, да тока ноль вниманья.
– Дальше топаю, – грит, – может, приду в Канадию, может, и нет. Не ждать же тут всю ночь. – И так от идет да бормочет сам себе, пока нам одну тока тень и
