Яна Гецеу - Я, Дикая Дика

Наверное, я плохой человек. Меня легко обидеть.

Вчера мне исполнилось девятнадцать лет. Да, девятнадцать — это не восемнадцать. Это… другое? Не знаю пока. Родаки (или лучше сказать — предки?) подарили мне всякой шняги. Думают, я счастливей буду, и посчастливев, забуду всю эту пижню, называемую панк-рок.

Радуют тока подаренные полунищими друзьями Зелый Баяц и Мрасный Кедведь. Я и не хотела идти пить с ними… но вроде положено, встала и пошла. А накануне в одиночестве так надралась на своей личной хате, что блевала кровью, и ползала, думая, что вот он, конец мне и пришел. Но ничего, отоспалась, кое-как поднялась от звонка Русого — помнит, оказывается, что я Деньрожденец. И поехала в лесок на МВД, там не пила, сидела тихо. Друзья нажирались активно, а я не могла никак, тока пивасика чуть-чуть, и крохотный кусочек торта… торт раскрошили, насвинячились, измазались по уши в зелёном творожном креме. Ржали и валялись по земле никакие. А когда надумала позвать кого-нибудь на ночевку, чувствуя, что снова пить смогла бы, никто уже не согласился — кто слишком бухой, кто поднадзорный у предков. Ну и пес с ними. Докупила пива себе на дорожку, пока ехала, нарушала закон, распивая в общественном месте, и улыбаясь в растаманской шапке, свежеподаренной, черных джинсовых шортах поверх фантазийных колготок с малиновыми цветочками и в косухе. Из нагрудных карманов смотрели Мрасный Кедведь (красный медведь) и Зелый Баяц (белый заяц, соответственно). Вот и всех радостей…

Дома записала в дневник ощущения от прожитого:

«День рождения — и все уроды.

Ладно ещё хоть так. А раньше ведь ваще до того тошно бывало! Сейчас помогает, что закалённая — точно знаю, что рассчитывать на чудеса и радости не надо, а тока расслабиться, и будь что будет. Иначе заплюют тебя же за то, что ты деньрожденец. Напьются, нажрутся, на тебя начхать всем в принципе. Обидно!!! Хоть вой. Я и выла. Все уроды такие, как будто меня нет просто. А собрались — ну так, побухать, раз наливают. Начинаются все эти разборки между собой, ржачки всякие, подарки норовят такие подарить, что сразу насквозь видно — «на, отвали, наливай скорее!» Не так это, конечно, для них — они же мне дарят чё-то! Внимание, и прочее, но… пустота за этим. Боже, боже — и никто никогда не пожалел мою чувствительность! Я ведь всегда ждала от этого дня чего-то такого… Такого! А они… И реветь. И это не капризы, нет, это боль моя — нужна ли я кому на свете на самом деле? Не потому что вот раз познакомились и мало-мальски сошлись в каких-то точках — значит, будем дружить. Не потому, что я трахаюсь классно. Не потому, что я наливаю щедро — а ведь и того не понимают, что я от доброты, а не потому, что бабло позволяет — так и чё же ей, богатой еще делать? То есть, наливать им и делать хорошие подарки — это не само собой, а от души, понимаете?

Не потому, что они меня родили и растили, и не потому что я человек хороший (или не хороший — кому как!) — а потому, что это Я, именно я… и пофигу, хорошая или плохая, а за сам факт, настоящей любовью… не за то, что… Дочь, подруга, любовница — а лишенная какой бы то ни было роли — Я, сама я, кому нужна? Без мифов и легенд обо мне, без лица… Я — нужна кому? Ну, хоть в день рождения, ведь я без кожи в этот день — любите меня, кто-нибудь! Меня, ну, пожалуйста… и почему надо выпрашивать. Так мало того, ещё и просишь — а они не понимают. Нет. Не нужна Яникому.»

Ночь, со вторника на среду. Ткнула кнопку подсветки на мобилке — 3.35. Открыла балкон, села на брошенную подушку, вытянула из-под батареи заныканные «More», закурила. Почему такая гадость, ведь раньше это были мои любимые сигареты, тогда, еще в другой жизни. Перейду на «Saint Georg». Дёшево, приятнее… А впрочем, я опять играю в не себя, Я же не курю…

Мне больно. А курить по ночам так приятно, что аж слезы по лицу. Холодный циник, Дика Жестокая плачет. И никто не видит. Вот и хорошо, не надо.

Сказать бы, чего мне надо? У меня есть всё. Но как это и бывает — увы, банально! — у богатеньких девочек — хандра. Да, пусть будет просто хандра, сплин. Доход моих родаков — тысяч по восемьсот-лимон в месяц у отца, и шестьсот-семьсот у мамы. И я — единственная. Сводная сестра по отцу в Дании, бутик содержит. Её просто нет.

А мне больно. И я пытаюсь навредить им изо всех сил.

Я с ума схожу. И сигареты гадко-горькие! Вдыхать дым так больно и приятно.

Завтра мне в универ. Вот опять же — могла бы поступить и на бюджет, но как-то не хотелось во-первых, воровать место у того, кто не найдет средств на коммерческое обучение, а во-вторых… чё во вторых-то?? А, да! Просто я — раздергайка. А какой смысл стараться учиться в школе, которой папа подарил ремонт, и шубу завучу, еще чего-то там, я не знаю. Начхать. Я предпочла морально разлагаться. Деньги ведь портят. Хорошо, просто отлично, что они есть. Что их так много. Они дают мне возможность выпендриваться безбожно, хамить, курить сигареты по триста рублей и даже сигары — у папы тыря — и тут же снимать последствия от них у опытного гомеопата. Лёгкие слабые от рождения, может, потому, что Александровна, у нас по науке об именах слабая дыхательная система.

А заодно и кормить оборванцев-друзей сыром, и поить отличным портвейном, который им без меня и не приснился бы. Равно как и дарить всем всё, включая себя. Я не рекламирую свои непустые карманы, но и сорю бумажками феерично. У меня ведь их до финты, а хорошие ребята голодные шляются, и мечтают годами о чем-то, что для меня хрень повседневная. Они не хотят работать и зарабатывать себе эти все штуки, я тоже не хочу — но мне и не надо. Так, например, мобилы я теряла раз пять. Ну ещё бы — «их ведь так нещадно воруют в универе»!

Конечно, узнав с кем я вожусь, мама пыталась истериковать, а папа «лишил» карманной мелочи. Оставил только на обеды и дорогу. Ну, и типа там на колготки с помадой. А равно как «непредвиденные расходы» — мало ли, вдруг презерватив срочно!

Тут я усмехаюсь собственным воспоминаниям — он думал, мой бедный папа, что я застрадаю. Однако, отлично зная, почем фунт лиха, и что такое голод и холод (сама потрудилась узнать!) я продолжала жить припеваючи. Ведь в сумме всех «строго подрасчётных» бумажек выходило что-то в среднем рубликов пятьсот в день. Чего же тут не жить?! И сыта, и накурена, да еще и друзья такие же. А на выходные — так и вовсе… эх, а хотели ведь дома закрыть и больше не пускать никуда! Да лучше бы… своей воли нет, отказаться, не бегать за Ним…

Я едва успела докурить и страшно озябнуть, когда мобильник выдал изощренную какофонию, удивительно приятную для моих ушей и шокирующую для окружающих — «Оргазм Нострадамуса», что же вы хотели?

— Да, Ветер!

— Янк, привет! Не спишь! — и так утвердительно, точно знает!

— Не сплю.

— Выходи?

— Выхожу.

Встала и начала одеваться безо всяких мыслей. К чему они, меня же Ветер зовёт! Только он меня Янкой и называет. Как жена Тургенева. Я хотела бы слышать это имя почаще, но не решаюсь попросить… Натянула неглядя майку, джинсы, балахон, косуху. Подумала, и ещё подкрасила глаза — вдруг внимание обратит, как я выгляжу. А в ночном освещении небрежно растушеванная черная подводка очень эффектно оттеняет мои тёмные глаза. Подошла к двери, но вспомнила про незакрытый балкон. Как там на улице с погодой? Октябрь всё же. Хоть и неприлично тёплый — бабье лето никак не хочет покидать землю! Выглянула — вот он, Ветер, сидит на лавочке, не курит и смотрит под ноги, сгорбившись, как больной. А погода — дрянь. Мелкий какой-то сквозняк, и сыровато. Чтож, вернулась, под балахон натянула водолазку, подумав у шкафа влезла в колготки, запихнула в торбу носки для себя и заныканые папины — для Ветра. Туда же сигареты и коньяк во фляжке. Косуху бросила на кресло. Одела старое длинное пальто.