Вадим Калинин - Килограмм взрывчатки и вагон кокаина

Только давайте без особого цинизма! В бытность свою сопливым юнцом я тоже торговал карманными авиабомбами и горчичным газом, но однажды услышал песенку про тысячу журавликов, и с тех пор занимаюсь дизайном детских игрушек.

Миша Штрыков занимался любовью со своим единственным другом, когда его жена пришла домой прямо с подиума, затопив комнаты запахом парфюма и женских чулок. Она завизжала истошно, узрев нечищеные сковородки, грязное белье и сношающегося супружника, от крика этого Мишин друг, человек с тончайшей нервной организацией, выпрыгнул из окна, разбив стекло и сломав себе два ребра, прямо на коллекционные кусты кошмарных фиолетовых в бежевую звездочку роз под окном. Миша, пораженный неожиданностью смены декораций, вдруг совершил непоправимое: он развернулся и, как учили его в юности в школе кик-боксинга, всем корпусом вогнал кулак жене своей в правую глазную впадину. Через двенадцать секунд он раскаялся, но было уже поздно.

Жена Миши Штрыкова Маша Штрыкова работала, демонстрируя на подиуме свое женское достоинство, и именно этому достоинству был нанесен теперь урон. Достойная женщина эта получала в день 4200 условных денежных единиц (в дальнейшем — уде), из которых 4000 уходило на поддержание внешности на необходимом уровне, а 200 на содержание мужа. Таким образом, получалось, что если завтра подиум лишится ее присутствия, то послезавтра уровень ее внешних данных необычайно упадет, и ее попрут с подиума безоговорочно. Однако Маша была женщиной, не привыкшей терять позиций, и секунды не ушло у нее на обдумывание следующего хода:

— Муж мой, с завтрашнего дня семью кормить будешь ты!

— Каким образом? — искренне удивился Миша.

— Жопой! — и слово это провалилось прямо сквозь земную кору, сквозь мантию, сквозь весь геологический бардак в центр планеты, до такой степени оно было веским.

Маша взяла два телефонных аппарата одновременно и, прижав плечами трубки оных к своим фарфорово-бледным ушным раковинам, настучала сразу два номера двумя руками. Дождавшись ответа абонентов, она ровным спокойным голосом произнесла некий текст и положила трубки на рычаги.

Миша, красный, как рак, сидел в углу дивана, необъятного, как украинская степь, кутаясь в жалкий халатик с рисунком, изображающим совокупляющихся лебедей, когда в комнату вторглись двое спокойных и деловитых мужчин. На одном из них был белый халат, на другом синий бронежилет. Мужчины обнажились и тут же без лишних слов вступили с Мишей в интимную связь, сначала одновременно, а потом по очереди. Потом аккуратно и с достоинством оделись и, расплатившись, ушли.

Прошло три недели, и вот мы видим Мишу Штрыкова совсем в ином положении. Мы видим дорогой номер какой-то гостиницы, где этот молодой человек лежит лицом вниз на мокрой от любовного пота простыне, на стенах плакаты; на них изображены его ягодицы, а также ягодицы других симпатичных мужчин. Краем правого глаза мы замечаем за ширмой одевающегося мужчину. И вот этот мужчина выходит из-за ширмы, проходит прямо перед нами и удаляется в открытую дверь, через которую до нас доносится приближающийся стук высоких каблуков и бархатистый голосок Маши Штрыковой: «Перерыв! Перерыв!» — возвещает она. Миша на кровати вздыхает облегченно и переворачивается на спину. Маша врывается в комнату, сияющая и сладкая, роняя на пол загадочные свертки. За ней следует по пятам пожилая женщина с серебряным крестиком в морщинистом декольте и подносом вкусной и ароматной еды.

— Я не буду есть, — говорит Миша.

— Почему, любимый? — на Машином лице растерянность, искренняя, как первое в жизни разочарование.

— Если я буду есть, мне потом придется срать, а я не могу, у меня болит зад.

— Посмотри, что я купила для тебя, — Маша разворачивает свертки и находит, наконец, крошечный пузырек со Статуей Свободы на этикетке. — Это чудо-мазь из Голливуда, давай сюда свою попку. — Маша втирает мазь в Мишин анус. — Ну что, уже не так больно, я вижу, уже совсем не больно, скоро попочка твоя станет прочной, как сталь, и нежной, как пух. Потерпи, милый, осталось всего лишь шесть офицеров королевского флота и восемь молодых кинорежиссеров из Эмиратов…

Маша выбрасывает в корзину простынь, выдернутую из-под Миши, и стелит новую, приговаривая:

— «Контрэнурез» — потрясающие простыни-памперсы, впитывает любые выделения человеческих тел, не теряя сухости и чистоты десятилетиями. Я запишу еще 1000 уде. На твой счет, дорогой.

Миша плачет короткими тупыми слезинками, а Маша кормит его с ложечки черной икрой и гладит узкой белой ладонью по вьющимся иссиня-черным волосам.

Сколько времени прошло с тех пор, Миша не знает. Все поглотил, все растер в жидкую кашицу водоворот мужских тел, смуглых и белых, подтянутых и рыхлых, с рифлеными висячими животами; водоворот курчавых, бритых, татуированных лобков, увенчанных членами всех цветов, видов и размеров. Миша сидит, одетый в тенниску-сетку и парусиновые джинсы, на последнем сиденье полупустого «Икаруса», несущегося через красную Ван-Гоговскую степь прямо к пост-Аксеновскому острову Крыму. Гастроли. Первые в его жизни.

Автобус останавливается возле колодца-журавля. Труппа разводит костер, появляется вино и корзины с закусками. Веселье до двух часов ночи. Водитель автобуса, аккуратный, с заскорузлыми пальцами блондин в зеркальных очках шепчется с Машей.

— Я долго копил деньги. Я два месяца готовился, чтобы пройти конкурс и стать шофером для вашей труппы. И теперь мы слегка выпили, и я говорю без стеснения о своей жажде…

— Я не могу отказать такому красавцу, как Вы, — отвечает Маша и щелкает пальцами.

Миша встает со своего места, и они в обнимку с шофером, зажавшим между пальцами бутылку красного вина, удаляются по стерне в сторону огромной, окутанной лимонной дымкой колхозной скирды. Прямо на закат.

Миша подарил шоферу небывалую ночь, и вот наступило влажное, дрожащее утро. Шофер целует Мишу в кровавую струйку на треснувшей губе и тихо-тихо шепчет в правую ушную раковину:

— Я заработаю денег и выкуплю тебя для того, чтобы отпустить на все четыре стороны. Я дам этой мегере столько капусты, сколько она захочет, и ты сможешь купить себе домик в деревне, завести добрую маленькую жену и пять-шесть детей, а я буду раз в неделю ночевать у тебя по пути из Харькова в Симферополь.

Миша сложно и пронзительно-печально молчит, и глаза его блестят от неподражаемой утренней степной сырости.

Труппа высаживается в Ялте. Автобус разворачивается, как теплоход, и растворяется в жарком мареве. Миша видит на заднем его стекле огромный плакат на низком полиграфическом уровне. «Я вернусь за тобой, Штрыков!» — написано на плакате. Миша оглядывается недоуменно по сторонам.

Сцену эту из окна своей виллы наблюдает Юра Черный. Родители его имеют дачу на Форосе, и на их земле расположен уникальный колодец. Если бросить в этот колодец камень, то он достигает поверхности воды лишь через четыре часа. На дне этого колодца живут крошечные светящиеся крабы. Если поместить такого под микроскоп, то можно увидеть, что лицо у него человеческое, и, кроме того, поразительно красивое. Все крутые мира сего делятся на две неравные группы. Крутые с крабом и крутые без оного. Первая группа и есть реально крутые, а вторая — сами понимаете… Юра идет через горячий двор по направлению к бункеру из белой слепящей стали, набирает код из восьмисот цифр на бетонной двери, она отъезжает влево. Из бункера Юра выбирается, держа в правой руке пробирку горного хрусталя с навечно притертой пробкой. На дне пробирки горит волшебное зеленоватое восьминогое зернышко. «Я вернусь за тобой, Штрыков!» — цедит сквозь зубы Юры. Потом он поднимается наверх в мемориальную комнату и снимает со стены наган, подаренный Буденным его геройскому деду.

Комната Маши Штрыковой. Она входит к себе с Юрой, держась за руки. Он остается в дверях, она садится на широчайшую кровать с балдахином. Юра, стоя в дверях, выхватывает наган и стреляет ей в грудь.

— Это наган Буденного, — произносит он в грохоте выстрела.

— Это бронежилет Мерилин Монро, — Маша расстегивает кофточку и демонстрирует пуленепробиваемый прозрачный кружевной пеньюар. Потом она встает, подходит к мальчику, забирает у него наган и пробирку и страстно целует его в губы.

Раннее субботнее утро. В проеме окна матовой зелени море, достойное стеклодувов и сталеваров. Миша лежит на животе, Маша в очках вносит в базу данных четыреста последних заказов, Юра с коротким пулеметом под пиджаком рассматривает рекламу подгузников в журнале «Без Слов». В комнату проникает ветер, насыщенный ароматом росы, красного вина и виноградных дров, а следом за ним огромный молодой человек с красным лицом и в бермудах.