Сергей Коровин - Прощание с телом

СЕРГЕЙ КОРОВИН — модный петербургский прозаик, переводчик Филипа Рота, финалист «Национального бестселлера», номинант «Букера». В прошлом — представитель литературного андеграунда, член редколлегии журнала «Часы». Родился в 1949 году в Ленинграде.

Коровину удалось главное: прелестная история, сюжетные коллизии, характеры персонажей, эротические переживания героя, фантастические рыбины, эмоциональные пейзажи. А чудесный угорь! А загадочный убийца! А кожа возлюбленной! Это написано с такой страстью, с таким вкусом к жизни, какой бывает, наверное, только у людей, знающих свой смертный час.

Вот несколько необходимых слов и ключевых эмоций, имеющих непосредственное отношение к обстоятельствам получения мною рукописи, которую я посылаю Вам вместе со своими теоретическими комментариями. Я потратила много времени и сил на ее изучение и надеюсь, что мне удалось пролить свет как на причину ее написания, так и на тот вопрос, воплощением которого она является. Буду весьма заинтересована в Вашем мнении о предлагаемой реконструкции психического портрета автора, а также о сделанных мною по его поводу предположениях.

Я встретила этого мужчину в лифте. Дело было так. Я вошла в огромную и сумрачную парадную на Офицерской вслед за чьей-то спиной и услышала снизу, как он говорит явно смущенной девице у лифта: «Если вы боитесь, я могу подождать». Девица пискнула: «Спасибо» и, действительно, одна укатила поскрипывая и погромыхивая. Я поднялась на площадку и предположительно дружески улыбнулась плохоосвещенному лицу джентльмена, желая заверить его в том, что ему не придется ждать еще пять минут. После чего дверь открылась и мы вошли в кабину.

Надо заметить, что к этому, весьма знаменательному для меня, моменту, я уже ровно неделю работала во впервые созданной при институте Бехтерева «службе психиатрического контроля», в задачу которой входила экспертиза антисоциальных психопатов. Я пишу диссертацию об агрессии в любви, поэтому страшно обрадовалась возможности поработать с живым материалом — группе экспертов большую часть времени надлежало проводить в «Крестах» и прочих узилищах.

Так вот, мы входим в тесную коробку, где от запаха аммиака перехватывает дыхание, сначала я, он за мной. Я говорю: «Мне до конца» и располагаюсь к нему вполоборота, еще продолжая внутренне улыбаться ироническим обстоятельствам, подсвечивающим мое новое увлечение. Когда створки отрезают нас от мира и конструкция приходит в движение, я слышу обращенное ко мне: «Повернитесь, пожалуйста», при этом замечая краем глаза, как его рука нажимает какую-то отдельно расположенную кнопку. Пол под ногами дергается и как-то страшно неустойчиво замирает, я, мгновенно покрывшись холодным потом, почему-то поворачиваюсь, и мне вдруг становится совершенно ясно, что мой спутник страшно возбужден, хотя и пытается это скрыть. Тогда я совершаю над собой усилие и спокойно говорю:

— Не пытайтесь меня испугать. У вас нет никакой проблемы. Поверьте мне. Я это знаю.

Я смотрю в его расширенные зрачки, впившиеся в мои, вероятно, тоже стремительно расширяющиеся, а он качает головой, как медведь-каталептик в нашем зоопарке, и хрипловато так, явно с трудом разжимая челюсти, произносит:

— Ты-по-смот-ри, она знает! Да откуда же, позвольте спросить? А что такое преступление, вы тоже знаете? Да вы, похоже, интересный человек, — и тут он вдруг совершенно безостановочно принимается нести кошмарную околесицу: — А что у меня руки в крови, вы тоже знаете? А член мой, постоянно эрегированный, видите? А как у нее пальчики с дурацким маникюром из воды торчали, тоже можете представить? И то, что вы похожи на нее до ужаса, особенно, когда вот так молчите, а?..

И тут вдруг лифт опять тронулся, наверное, мужчина отпустил кнопку или что-то само по себе сработало. Он внезапно замолчал, откинулся на грязную стену кабины, которую я всегда боялась даже задеть, как-то весь осел и продолжал смотреть на меня пустым, отсутствующим взглядом. Лифт прибыл, дверь открылась, я протянула ему свою визитку и покинула озонированное аффектом пространство, уже не ощущая запаха мочи. Надо заметить, это была первая в жизни врученная мною собственная визитка, — твердые маленькие карточки были получены только утром.

Той же ночью я видела сон о том, что могу фотографироваться голой. Я должна сниматься в роли мертвой. Я очень переживаю за результат, то есть, чтобы все получилось. Снимают почему-то только лицо, а я лежу на песке совершенно раздетой и испытываю разочарование. Пляж абсолютно пустой, но кругом много людей. Он очень длинный, я смотрю на него со стороны моря. В прозрачной воде — рыбы, какие-то называются линь, а какие-то — отшельники. Я знаю, что их не следует трогать, как нельзя трогать чужие вещи, потому что у них есть хозяева. Совершенно непонятно, где я оставила свое платье.

Он позвонил и пришел на следующий день. Я услышала, что его зовут Кузьма, — он вообще-то не очень боится за свою репутацию, но имени достаточно, — что с ним произошла странная история, что, может быть, я смогу понять, что он говорит чистую правду, что он надеется на это и вообще рассчитывает на мою помощь.

Людям нашей профессии приходится много слушать, мы, можно сказать, таким способом существуем: смотрим и слушаем, слушаем и смотрим. Часто бывает скучно, но я уже давно придерживаюсь правила: чем скучнее, тем интереснее. Но все же, глядя на него, я была чуть-чуть разочарована: где острая внезапность движений, где интонация, так свободно скользившая вчера в диапазоне от вкрадчивости до твердой осмысленной жестокости? Обыкновенный совестливый обыватель, разве что… Может быть, оттого, что он был довольно большим, от него веяло какой-то невероятной силой и властью. Я еще подумала, что на таких тетки страшно западают.

— Дело в том, что я перестал врать, — сказал он. — Вы не поверите, как это легко и как сладко. Иногда мне казалось, что я уже умер и пребываю в раю. Впервые за многие десятки лет я не испытывал неудобств. Нет, я нисколько собой не гордился, я даже не наслаждался независимостью, но мне завидовали, причем совершенно искренне. Потом все мы вляпались в одну историю — всякий по-своему, — и я оказался в совершенном кошмаре. Вы смотрели когда-нибудь «Расёмон»? Но не суть. Там между тремя людьми что-то произошло, и никто не знает что именно. То, что рассказывает один, никак не соответствует рассказам других, понимаете, не противоречит, а вообще не соответствует! Вот и у меня такая же неразбериха: она говорила, что все было совершенно иначе. Ну, например, я отлично помню, как она появилась тогда в моем номере, а по ее утверждению, мы встретились в баре. Я своими руками положил ей фаршированного поросенка, а она уверяла, что мы ели такие маленькие пельмени с чем-то непонятным внутри. Ну и так далее. Меня это немного удивляло, я не придавал этому особого значения до самого конца… А эти… эти тоже все путают. Ладно, я дам вам дискету. Там записано, как все было на самом деле.

Он вынул из кармана жестянку от cafe creme noir, раскрыл ее и показал так, словно предлагал разделить с ним это невинное удовольствие. Это был не мой кабинет: я неловко вылезла из-за компьютера, потому что стул будто приклеился к полу. Мне нужно было обогнуть стол, и я наткнулась, по меньшей мере, на два угла. Его взгляд тут же нашел эти болезненные точки и уже не отпускал. Я сделала шаг, другой, третий — мне хотелось непринужденно подойти и запросто взять этот черный квадратик, кстати, мне подарили дивные итальянские ботиночки, но с каждым движением, приближаясь к нему, я становилась все меньше и меньше — и когда протянула руку, то не смогла дотянуться. Двинулась еще и опять не рассчитала — теперь коробочка почти уперлась мне в живот. Я вздрогнула от того, что дискета оказалась огненно-красной. Он молчал, но я мгновенно покрылась холодным потом, как тогда, в лифте, я даже на мгновение почувствовала запах аммиака и как под ногами зыбко замер пол.

Это оттого, подумала я, что я так близко, а он не извинился за вчерашнее. Ты посмотри, он же по-прежнему совсем, совсем не в порядке.

— Только не говорите, что у меня нет никаких проблем, — медленно проговорил он. — Все очень серьезно, иначе бы я к вам не пришел. Мне нужен мотив.

Я решила снять напряжение и весело улыбнулась:

— А вы что — пишете слова?

— Нет, — он отрицательно покачал головой. — Я хочу покончить с собой.

Я стояла совсем рядом с ним, и потому мне было нетрудно, чуть качнувшись на носки ботиночек, плотно прижать ухо к его груди, так что я почти минуту могла слышать гулкие и неровные удары под просторным сводом грудной клетки, одновременно ощущая и ее неправильную форму, и новый — так пахнут только новые шерстяные вещи — английский пуловер.