Посвящается моему дедушке Джозефу Талленту, который сказал мне: будь кем хочешь.
21 июня – луна в третьей четверти
Сегодня из Лонг-Бич[1] позвонил мужчина. Он оставил длинное сообщение на автоответчике, бормоча и крича, треща как пулемет и зловеще цедя слова, богохульствуя и угрожая, что вызовет копов и они тебя схватят.
Сегодня самый длинный день в году – но отныне все дни такие.
Погода сегодня – растущее беспокойство, чреватое безудержным страхом.
Мужчина, звонящий из Лонг-Бич, – он говорит, его ванная сгинула без следа.
Ко времени, когда ты прочтешь это, ты будешь старше, чем себя помнишь.
Официальное название твоей «старческой гречки» – холестериновые бляшки. Официальный анатомический термин для морщины – морщина. Эти складки в верхней части твоего лица, эти морщины, пропаханные поперек твоего лба и вокруг твоих глаз, это динамические морщины, также известные как гиперфункциональные лицевые линии, – их порождают движения подкожных мускулов. Большинство морщин в нижней части лица – статические морщины, их порождают солнце и гравитация.
Давай глянем в зеркало. Рассмотрим твое лицо. Твои глаза, твои губы.
Это то, что, по твоему мнению, тебе знакомо лучше всего.
Твоя кожа состоит из трех основных слоев. То, что ты трогаешь, – это роговой слой, слой сдувшихся, мертвых клеток кожи, которые выталкивают наверх новые клетки, вырастая под ними. То, что ты щупаешь, это сальное ощущение – твоя липидная мантия, покров из смазки и пота, предохраняющий тебя от грибков и микробов. Под ним лежит твоя дерма. Под дермой – слой жира. Под жиром находятся мускулы твоего лица.
Возможно, ты помнишь все это по художественному колледжу, по диаграмме 201 из атласа анатомии. Но опять-таки, может, и нет.
Когда ты задираешь свою верхнюю губу – когда показываешь тот передний зуб, что сломал тебе музейный сторож, – это работает твоя поднимающая мышца верхней губы. Твой «мускул брезгливости». Давай притворимся, будто ты нюхаешь лужу старой прокисшей мочи. Представь, что твой муж только что покончил с собой в вашей семейной машине. Представь, что ты обязана выйти на улицу и оттереть его ссаку с водительского сиденья. Притворись, что ты все равно должна ездить на работу на этой ржавой вонючей груде металлолома, потому что это единственная машина, которая у тебя есть.
Хоть одно мое слово звонит в колокольчик твоей памяти?
Когда нормальная женщина, просто нормальная, ни в чем не повинная женщина, которая так же точно, как то, что ад существует, заслуживала много лучшего, когда она приходит домой, весь день проработав официанткой, и находит мужа задохшимся насмерть в семейной машине и громко визжит – это просто-напросто ее круговая мышца рта, растянутая до предела.
Вот эта глубокая складка, идущая от уголков губ к носу, – это твоя носогубная складка. Порой ее называют «карманом брезгливости». Пока ты стареешь, маленькая круглая подушечка жира в щеке – официальный анатомический термин жировое тело, – она соскальзывает все ниже и ниже, пока не успокаивается, упершись в твою носогубную складку, делая из твоего лица застывшую маску брезгливости.
Это просто краткий курс восстановления памяти. Потихонечку, шаг за шагом.
Просто чтобы чуть-чуть наверстать упущенное. На случай, если ты не можешь себя узнать.
А теперь нахмурься. Это твоя треугольная мышца тянет вниз углы круговой мышцы рта.
Представь, будто ты – двенадцатилетняя девушка, любившая своего отца до безумия. Ты даже не тинейджер, ты маленькая девочка, которой нужен ее папа, как никогда раньше. Которая считала, что папа всегда будет рядом. Представь, что каждую ночь ты ложишься спать плача, твои веки так крепко стиснуты, что они распухают.
Текстура твоего подбородка, похожая на апельсинную корку, все эти бугорочки – их порождает подбородочный мускул. Твой «сердючный» мускул. Вот хмурые линии, которые ты видишь каждое утро, – они становятся глубже и глубже, сбегают вниз от уголков твоих губ до самого подбородка; их называют морщинами скорби. Морщины между твоими бровями – межбровные морщины. То, как обвисают твои распухшие веки, называется птоз. Твои боковые морщины угла глазной щели, твои «гусиные лапки», становятся глубже с каждым днем, а тебе всего-то двенадцать, блядь, лет, ради бога!
Не притворяйся, будто не знаешь, о чем идет речь.
Это твое лицо.
А теперь улыбнись – если все еще можешь.
Это твоя большая скуловая мышца. Каждое сокращение растягивает твою плоть в стороны именно так, как ленточки держат открытыми шторы на окне у тебя в гостиной. Именно так канаты раздергивают театральный занавес, каждая из твоих улыбок – ночь открытия сезона. Премьера. Ты разоблачаешь себя.
Теперь улыбнись, как улыбается дряхлая мать, когда ее единственный сын покончил собой. Улыбнись и похлопай его жену по руке, и его малолетнюю дочь, и скажи им, чтобы не волновались – ведь на самом-то деле все обернется как нельзя лучше. Продолжай улыбаться как ни в чем не бывало и заколи свои седые длинные волосы. Пойди сыграй в бридж со своими не менее дряхлыми подругами. Припудри свой нос.
Этот огромный ужасный ком жира, который болтается под твоим подбородком, под твоей нижней челюстью, делаясь с каждым днем все больше и студенистее, это подбородочный, субментальный жир. Дряблое кольцо морщин вокруг твоей шеи – это платизма. Весь медленный процесс оседания твоего лица, подбородка и шеи вызывается гравитацией, тянущей вниз твою наружную мышечно-апоневротическую систему.
Звучит знакомо?
Если сейчас ты немного сбит с толку, расслабься. Не дергайся. Вот все, что тебе нужно знать: это – твое лицо. Это то, что, по твоему мнению, известно тебе лучше всего.
Это три слоя твоей кожи.
Это три женщины твоей жизни.
Эпидерма, дерма и жир.
Твоя жена, твоя дочь и твоя мать.
Если ты читаешь это, добро пожаловать обратно в реальность. Вот во что вылился весь баснословный, безграничный потенциал твоей юности. Все это невыполненное обещание. Вот что ты сделал со своей жизнью.
Тебя зовут Питер Уилмот.
Тебе нужно понять то, что ты оказался жалким мешком дерьма.
Женщина звонит из Сивью, чтобы сказать, что ее бельевой шкаф пропал без вести. В прошлом сентябре в ее доме были шесть спален, два бельевых шкафа. Она уверена в этом. Теперь остался только один. Она приезжает сюда, чтоб открыть на лето свой пляжный домик. Она отбывает из города с детишками, нянечкой и собакой, и вот они здесь со всем своим барахлом, и все их любимые полотенца пропали. Исчезли. Пшик.
Бермудский треугольник.
По ее голосу на автоответчике, по тому, как она визжит все пронзительнее, пока в конце каждого предложения не начинает звучать как сирена воздушной тревоги, ты можешь определить, что она трясется от ярости, но по большей части напугана. Она говорит:
– Это какая-то шутка? Пожалуйста, скажите мне, что кто-то заплатил вам, чтобы вы это сделали.
Ее голос на автоответчике, она говорит:
– Пожалуйста, я не стану звонить в полицию. Просто верните все, как оно было раньше, о’кей?
Заглушаемый ее голосом, неясный на его фоне, слышится голос мальчишки, канючащий:
– Мама?
Женщина – трубка отставлена в сторону – она говорит:
– Все будет хорошо.
Она говорит:
– Сейчас главное – не впадать в панику.
Погода сегодня – нарастающая тенденция к отрицанию.
Ее голос на автоответчике, она говорит:
– Просто перезвоните мне, о’кей?
Она оставляет свой телефонный номер. Она говорит:
– Пожалуйста…
Вообразите, как маленький ребенок нарисовал бы рыбью кость – скелет рыбы с черепом на одном конце и хвостом на другом. Между ними – длинный хребет в перекладинах ребер. Это как раз такой рыбий скелет, какой бывает в зубах у кошки-мультяшки.
Вообразите себе эту рыбу как остров, что усеян домами. Вообразите домики-замки, как их нарисовала бы маленькая девчушка, живущая в трейлерном поселке – большие дома из камня, на каждом – лес печных труб, каждый дом – горный кряж разномастных скатов крыш, флигелей, башенок и фронтонов, которые дружно вздымаются выше и выше, к громоотводу на самой вершине. Крытые шифером крыши. Затейливые ограды из чугунного литья. Фантазийные домики, обремененные эркерами и слуховыми окнами. А повсюду вокруг – совершенные сосны, розарии и краснокирпичные тротуары.
Буржуазная греза нищего дитятки из семьи белого отребья.
Этот остров был точно таким, о каком мечтал бы ребенок, растущий в каком-нибудь трейлерном поселке – скажем, в дыре вроде Текумсе-лейк, в штате Джорджия. Этот ребенок, бывало, гасил весь свет в трейлере, пока мама была на работе. Девочка падала навзничь на напрочь свалявшийся оранжевый ворс ковра в жилой комнате. Ковер смердел так, словно кто-то ступил в собачье дерьмо. Местами оранжевый цвет сменялся черным от сигаретных ожогов. Потолок был в потеках воды. Девочка скрещивала руки на груди и грезила о жизни в том сказочном месте.
