– О! Мне уже хватит! – концовка была смазана.
Она, пошатываясь, выбралась из-за стола, я поймал машину, она назвала адрес «Библиотека имени Ленина» и уселась на заднее сиденье, не прижавшись ко мне, не поблагодарив, не коснувшись щеки, вообще ничего не сказав на прощание. Лишь послала воздушный поцелуй сквозь замерзшее стекло.
Впрочем, я и не рассчитывал в тот вечер на что-то особенное. Скажу честно, я был разочарован. А ведь я наводил справки. Те, кто знал ее по работе, отзывались о Белке не так, как о большинстве остальных певичек. Помня об их отзывах, я ожидал в близком общении разглядеть умную и тонкую девушку. Но я ужинал с другим человеком. Это был ветреный, взбалмошный, самоуверенный, самовлюбленный, поверхностный и скользкий субъект. Ухудшенная копия меня самого. Ну, зачем мне второй я, когда давно уже необходимо сбежать от собственной матрицы? Я разочаровался. Наверное, это было к лучшему. Наверное, на этом следовало остановиться.
Я вернулся домой и постарался забыть ее: «Ну, подумаешь, мало ли улыбок перемещаются по Москве с одних лиц на другие… И лица в Москве тоже можно отыскать… Подумаешь, дефицит…» У фотографов никогда не бывает недостатка в женщинах. Я позвонил самой красивой из своих боевых подруг, хрупкой блондинке, похожей на Гвинет Пэлтроу в «Осторожно, двери закрываются», распил с ней пару бутылок коллекционного «Шато де Флёри», а затем до утра накачивал ее собственным разочарованием, с первыми трамваями выбрив на лобке странный и непонятный мне самому иероглиф. Проснувшись днем в чужих объятиях, я уже не помнил девушку с лучезарными глазами.
Я подрезаю джипы на набережной…Один за другим. Пытаюсь угадать, куда свернуть у Бауманской академии – на улицу Радио или на набережную… Выбираю улицу Радио – черт! – здесь затор! Почему простым папарацци не полагается ездить с мигалками? Если б это было возможно, количество разоблачительных снимков выросло бы в разы. Публика увидела бы гораздо больше истинных лиц, скрывавшихся за масками. В разы увеличилось бы количество правды в жизни. Люди, поймите, количество правды на планете впрямую зависит от наличия мигалки на авто простого папарацци! Ройзман все еще молчит.
Той зимой горожане, похожие на кочаны капусты, перекатывались по улицам в особенной суете и спешке. В праздничной мишуре, брызгах шампанского и всенародном похмелии сменился порядковый номер года. Больше всего в жизни своей страны я не люблю первые две недели января. Время безвременья, иллюзия жизни, отчаянный запой под видом праздника, остановка всех систем, абсолютная невозможность действовать, если в деле кроме тебя еще кто-то. Я не умею больше трех дней лежать на диване. Да и пить больше трех дней у меня не получается.
Шли недели, складывались в месяцы. Время от времени она возникала в поле моего внимания. Сюжетами в новостях и заголовками в прессе. О ней писали все больше и больше. Она постепенно превращалась в любимую героиню таблоидов. Я никогда не читал эти статьи, только заголовки.
«Отмена концерта: случайность или поза?»
«Скандал на пресс-конференции!»
«Белка песенки поет?»
«Блеск и нищета шоубиза!»
«А слуги кто? Пять способов стеречь Белку!»
«Моя ровесница поет и бесится!»
Изредка я встречал Белку на тусовках. Кивал издали, тут же отворачивался, чтобы не видеть, кивает ли она мне в ответ. Старался не видеть, но думал. Хотел или нет, я часто думал о ней. В моей голове навязчиво маячил ее сексуальный образ. Образ типичной певички, красивой сексапильной куклы из шоубиза, ветреной и доступной многим. Я, кажется, хотел ее. Моя очарованность, мое романтическое чувство уступило место земной человеческой похоти. Да, я точно хотел ее, и вот мне уже стало все равно, как этого добиться. В те времена я еще покупал женщин. Из любопытства, от усталости, от лени, просто для разнообразия, чтобы отдохнуть от отношений, в которые, как ни крути, приходится вкладывать часть души. Наконец я позвонил ей. Чтобы со всем цинизмом, на который способен, спросить «сколько ты стоишь?». Мужской голос ответил мне, что она улетела в Швецию и вернется только через неделю. Я позвонил через неделю. Мне сказали, что этот телефонный номер ей больше не принадлежит. И я опять постарался забыть девочку с большими зубами.
Наступила весна. Огромный, взбалмошный, хаотично разбрызганный по поверхности земли мегаполис плавил снег и приближал всемирное потепление огнем своих оргий. Все вокруг горело. Близился день рождения Журнала, с которым я долгое время связан плодотворным сотрудничеством. Мне выдали целых десять пригласительных, как ценному сотруднику. Я листал старые записные книжки, проверяя, приглашены ли все, кого я хотел видеть. Конечно же, наткнулся на ее номер. И не выдержал, позвонил. На этот раз трубку взяла она. Довольно быстро вспомнила меня:
– Как жизнь, папарацци? Много Диан загубил?
– Приходи на вечеринку, будет весело, – я проигнорировал ее иронию.
– М-м-м… А можно я приду не одна?
– Да, конечно. – Я внутренне съежился, ну а чего еще ожидать от красивой девушки? Чтобы она проводила лучшие годы жизни в одиночестве? Чтобы месяцами ждала, когда там позвонит этот забавный папарацци Агеев? Конечно, притащится со своим рок-старом.
– Я приду с подругой, – прощебетала она.
У меня отлегло от сердца.
Я не заметил, как они пришли. Конечно, ее узнали на входе и пропустили – зачем ей мои приглосы? Она опоздала на час, ее телефон был выключен. Я, в нетерпении, покараулил на входе с полчаса, но в этой давке на узких дверях модного ресторана можно было потерять все: кошелек, терпимость, невинность, рассудок, фотокамеру. На день рождения великого журнала ломилась вся светская Москва. Но для меня это – работа. Мое существование на вечеринках сильно осложняется призванием делать кадры. Где еще снять нетрезвого Жириновского, который бодается с охраной ресторана, потому что те отказываются пропустить с ним свиту из пяти личных бодигардов с оружием? Или Шнурова, целующегося со своей актрисой? Или – Вивьен Вествуд, пальцем выковыривающую пищу из старческих зубов? А может, у нее – протез? Или… Да вот же – кадр! Зашел в туалет испытать естественное облегчение, и просто гора с плечей свалилась. В туалете – рок-стар Слава-на-ресницах-кокаиновая-пыль высасывает что-то из губ фанатки-дюймовочки, рука – у нее под юбкой. Дружеский привет педофилам! Я вежливо щелкнул, вежливо извинился и так же вежливо помочился. Они не обратили на меня никакого внимания. Подумаешь, какой-то фотограф зашел поссать! Впрочем, уверен, что Слава в тот момент рубился в глухом неадеквате. Не удивлюсь, если вместо меня ему почудился гангстер-гуманоид, выстреливший ему в лицо (фотовспышкой!) и отправившийся спускать свое оружие в сортир. Признаюсь, все эти месяцы, с момента моего первого звонка Белке, я ревновал ее к Славе. Газеты периодически сообщали о развитии их романа. Они иногда ссорились, затем мирились, затем – попадались с поличным в связях на стороне. Но я чувствовал, что у них – серьезно. В каких-то периферийных нервных окончаниях у меня судорожно пульсировало: с этим мужчиной она не только занимается сексом. Она доверчиво засыпает у него на груди. И это знание раздирало меня, каким бы равнодушным я ни пытался самому себе казаться. Я покинул туалет с чувством двойного облегчения. Еще полчаса сольного вальсирования по ресторанным горкам и – очередная пленка отщелкана:
– Режиссер курит сигару;
– Модельер забралась к Промоутеру на плечи;
– Телеведущая поправляет макияж Телеведущей;
– Политик со следами помады на лице;
– Плюс – еще полтора десятка фриков.
Обычно меня мало волнуют движения коллег. Я никому не завидую, и учиться мне не у кого. Я одиночка. Чертовски талантливый и везучий одиночка. Но в этом случае любопытство пересилило. Когда в одном углу вдруг засверкали десятки фотовспышек, и с каждой секундой к ним добавлялись новые блики. Будто фейерверк взорвался. Я ринулся туда, расталкивая локтями надменных педерастов и прочих расфуфыренных манекенов полусвета. То, что я увидел, возможно, было бы похоже на расчитаный пиар-ход, уже не раз использованный, если б не энергетика, которая витала над всей сценой. Происходящее было так развратно, одновременно целомудренно и бесконечно романтично. Белка взасос целовала свою подругу, шикарную модельного образа брюнетку. Вот как я впервые увидел Анку. Что это был за поцелуй! Если б эта сцена происходила в кино, фильм стал бы классикой, а эпизод – цитируемым во всех киноучебниках. В поцелуе Белки было столько искренности, нежности, беззащитности и того озорства, которое делало эту девочку в моих глазах пылающим факелом, способным осветить самые темные закоулки чьей угодно жизни. Я не увидел в их поцелуе никакого секса. Я видел только любовь. Я стоял ослепленный этим поцелуем, как когда-то в первый раз – ее улыбкой. Щелкали затворы фотокамер, сверкали фотовспышки, но мне казалось, все собравшиеся в этот момент чувствовали: в жизни есть смысл. И этот смысл – в том неуловимом, что они ощущали, когда смотрели на поцелуй двух красавиц.
