– Молчи, несчастныйі – прервала его еврейка съ суеврнымъ страхомъ, закрывая ему одной рукой ротъ, чтобы помшать дальше говорить. – Замкни свои уста, гршникъ!
– Хорошо, я замолчу, но я убжденъ, что какъ-нибудь это устроится. Или ты думаешь, что кто-нибудь сможетъ насъ разъединить посл такой искренней, такой долгой любви!
– Такой долгой любви!- повторила Луна, какъ эхо, вкладывая въ эти слова серьезное выраженіе.
Замолчавъ, Агирре, казалось, былъ поглощенъ очень трудными вычисленіями.
– По меньшей мр мсяцъ прошелъ!- сказалъ онъ наконецъ, какъ бы удивляясь, сколько съ тхъ поръ прошло времени.
– Мсяцъ, нтъ!- возразила Луна.- Гораздо, гораздо больше!
Онъ снова погрузился въ размышленія.
– Врно. Больше мсяца. Вмст съ сегодняшнимъ тридцать восемь дней. И мы видимся каждый день. И съ каждымъ днемъ любимъ другъ друга все больше!
Оба шли молча, опустивъ головы, какъ будто поглощенные мыслью объ огромной продолжительности ихъ любви. Тридцать восемь дней!
Агирре вспомнилъ полученное вчера вечеромъ отъ дяди письмо, исполненное удивленія и негодованія. Уже два мсяда онъ находится въ Гибралтар и не думаетъ отплыть! Что это у него за болзнь? Если онъ не желаетъ занять свое мсто, пусть возвращается въ Мадридъ. И невозможность настоящаго положенія, необходимость расторгнуть узы этой любви, постепенно овладвшей имъ, вдругь представились ему со всей ихъ настоятельностью и тяжестью.
Луна продолжала итти, склонивъ голову и шевеля пальцами одной руки, словно считая.
– Да, врно! Тридцать восемь дней. Боже. мой! Какъ могъ ты такъ долго меня любить. Меня! Старуху!
И такъ какъ Агирре посмотрлъ на нее съ удивленіемъ, она меланхолически прибавила:
– Ты же знаешь… Я не скрываю отъ тебя… Мн двадцать два года. Многія двушки моего народа выходятъ замужъ четырнадцати лтъ!
Ея грусть была искренна. To была грусть восточной женщины, привыкшей видть молодость только въ половой зрлости, немедленно же находящей удовлетвореніе.
– Часто я не могу понять, какъ ты можешь меня любить. Я такъ горжусь тобой! Моикузины, чтобы позлить меня, стараются отыскать у тебя недостатки и не могутъ. He могутъ! Недавно ты проходилъ мимо моего дома, когда я стояла за ставнями съ Миріамъ, которая была моей кормилицей, съ еврейкой изъ Марокко, изъ тхъ, что носятъ платокъ на ше и халатъ. "Посмотри, Миріамъ, – говорю я ей – какой красавецъ идетъ изъ нашихъ".- А Миріамъ покачала толовой.- "Еврей! Нтъ, ты говоришь не правду. Онъ идетъ выпрямившись, ступаетъ по земл твердой ногой, а наши ходятъ робко, согнувъ ноги, какъ будто хотятъ стать на колни. У него зубы, какъ у волка, а глаза, какъ кинжалы. Онъ не склоняетъ внизъ ни головы, ни взора!". Да, таковъ ты. Миріамъ н ошиблась. Ты не похожъ на мужчинъ моей крови. Не то, чтобы они не были мужественны. Среди нихъ есть сильные, какъ Маккавеи. Массена, одинъ изъ генераловъ Наполеона, былъ еврей. Но преобладающимъ въ нихъ чувствомъ, подавляющимъ въ нихъ гнвъ, является все же смиреніе, покорность. Насъ такъ много преслдовали! Вы росли совсмъ въ другихъ условіяхъ.
Потомъ двушка, казалось, раскаялась въ своихъ словахъ. Она плохая еврейка. Она едва вритъ въ свою религію и въ свой народъ. A синагогу она посщаетъ только въ дни ч_е_р_н_а_г_о п_о_с_т_а и другіе большіе праздники, когда неудобно не итти.
– Мн кажется, что я тебя давнымъ давно ждала. Теперь я убждена, что знала тебя еще прежде, чмъ увидала. Когда я встртила тебя впервые въ день Кущей, я почувствовала, что въ моей жизни наступаетъ важный и ршающій переломъ. Когда я узнала, кто ты, я сдлалась твоей рабыней и съ тревогой ожидала твоего перваго слова.
Ахъ Испанія!
Луна походила въ этомъ отношеніи на старика Абоабъ. Мысль ея неоднократно уносилась къ прекрасной стран ея предковъ, окутанной дымкой таинственности. Иногда она думала о ней съ ненавистью, какъ можно ненавидть любимаго человка, за ея предательство и жестокости, не переставая ее любить. Иногда напротивъ она вспоминала съ восторгомъ слышанныя ею отъ бабушки сказки, псни, которыми та ее въ дтств баюкала, легенды старой Кастильи, страны сокровищъ, чаръ и любви, которую можно сравнить только разв съ Багдадомъ арабовъ, съ чудеснымъ городомъ "тысячи и одной ночи". Въ праздничные дни, когда евреи запирались въ своихъ домахъ въ тсномъ семейномъ кругу, старая Абоабъ или кормилица Миріамъ развлекали ее часто старинными романсами въ дух Древней Кастильи, которые передавались изъ поколнія въ поколніе, исторіями любви между гордыми христіанами-рыцарями и похожими на святыхъ красавицъ Писанія, прекрасными еврейками съ блымъ цвтомъ лица, широко раскрытыми глазами и длинными эбеновыми косами.
Въ город въ Толедо
Въ город Гранады
Жилъ красавецъ – юноша
По имени Дьего Леонъ.
Полюбилъ онъ Тамару
Кастильскую еврейку…
Въ ея памяти звучали разрозненные отрывки этихъ старыхъ исторій, приводившихъ въ трепетъ ея мечтательное дтское сердечко. Она хотла быть Тамарой. Цлые годы она ждала красавца-юношу, смлаго и сильнаго, какъ Іуда Маккавей, еврейскій Сидъ, левъ изъ колна Іуды, левъ среди львовъ, и мечты ея осуществились – въ назначенный часъ явился ея герой. Онъ пришелъ изъ таинственной страны, какъ конквистадоръ, съ гордо поднятой головой и глазами, какъ кинжалы, выражаясь словами Мирьямы. Какъ она гордилась! И инстинктивно, словно боясь, что видніе исчезнетъ, она взяла Агирре подъ руку и оперлась на нее съ кроткой нжностью.
Они дошли до Punta de Europa до врзывавшагося въ море маяка на мысу.
На площадк, окруженной военными зданіями, группа блокурыхъ парней съ раскраснвшимися лицами, въ панталонахъ хаки, поддержанныхъ кожаными подтяжками, съ засученными рукавами размахивали руками и ногами вокругъ огромнаго мячика. To были солдаты. Они на мгновенье прервали игру, чтобы пропустить парочку. Никто изъ этихъ молодыхъ людей, сильныхъ и цломудренныхъ, совершенно равнодушныхъ къ половой жизни благодаря физическимъ упражненіямъ и культу мускульной силы, не бросилъ на Луну ни единаго взгляда.
Обогнувъ мысъ, они продолжали свою прогулку по незаселенному восточному склону горы, о которую разбивались бури и бшеный восточный втеръ. На этой сторон не было укрпленій, кром тхъ, что были на вершин, почти скрытыхъ облаками, которыя шли съ моря, натыкались на гигантскую преграду скалъ и взбирались къ вершинамъ, словно атакуя ихъ.
Дорога, высченная въ твердой скал, змилась между дикими садами съ богатой, чисто африканской растительностью.
Фиговыя деревья простирали похожія на зеленыя стны, тснящіеся ряды лопатокъ, полныхъ колючекъ. Питы раскрывались какъ букетъ штыковъ, черноватыхъ или розовыхъ, цвта лососины. Старыя агавы поднимали къ небу свои побги, прямыя какъ мачты, кончавшіяся выступавшими впередъ сучьями, придававшими имъ видъ канделябровъ или телеграфныхъ столбовъ.
Посреди этой дикой растительности одиноко высилась лтняя резиденція губернатора крпости. А дальше начиналось безлюдіе, безмолвіе, нарушаемое только ревомъ моря, вливавшагося въ невидимыя пещеры.
Вдругъ влюбленные увидли, какъ на значительномъ разстояніи отъ нихъ задвигалась покрывавшая склоны растительность. Покатились камни, словно кто-то отбрасывалъ ихъ ногой, склонялись дикія растенія подъ натискомъ чьего-то бгства, раздавались пронзительные взвизги точно крики истязуемаго ребенка. Сосредоточивъ свое вниманіе, Агирре различилъ какія-то срыя фигуры, прыгавшія между темной зеленью.
– Это обезьяны Горы!- спокойно произнесла Луна, часто видвшая ихъ.
Въ конц дороги поднималась знаменитая Пещера, названная по имени этихъ животныхъ. Агирре различалъ ихъ теперь ясно. Они походили на двигавшіяся связки длинныхъ волосъ, катившихся со скалы на скалу. Подъ ихъ ногами скатывались оторвавшіеся камни и, обращаясь въ бгство, они показывали выпуклыя красныя заднія части подъ торчавшими вверхъ хвостами.
Прежде чмъ достигнуть Пещеры обезьянъ, влюбленнымъ пришлось остановиться.
Дорога кончалась у нихъ на виду немного дальше выступомъ Горы, недостижимымъ и острымъ. По ту сторону препятствія находилась невидимая бухта де лосъ Каталанесъ съ рыбачьей деревушкой, единственнымъ мстечкомъ, зависвшимъ отъ Гибралтара. Среди окружавшаго ее безлюдія Гора имла диковеличественный видъ.
Кругомъ ни души.
Силы природы свободно разыгрывались здсь во всей своей мощи. Съ дороги въ нсколькихъ метрахъ глубины виднлось море. Пароходы и барки, уменьшенные разстояніемъ, казались черными наскомыми съ султаномъ изъ дыма или блыми бабочками съ вверхъ поднятыми крыльями. Волны были единственными легкими складками на безбрежной голубой равнин.
Агирре пожелалъ спуститься, чтобы вблизи взглянуть на гигантскую стну, созданную морскимъ прибоемъ. Каменистая крутая дорожка спускалась прямой линіей къ площадк, высченной въ скалахъ, съ кускомъ разрушенной стны, полукруглой сторожкой и нсколькими домиками съ сорванными крышами. Это были остатки старыхъ укрпленій, быть можетъ той эпохи, когда испанцы пытались снова завоевать крпость.
