Полковник спросил Гая, не мог бы тот на неделю-другую приехать в Форт-Брэгг и попробовать себя в этом деле? Не мог бы он заменить Майкла Эчайниса? Гай сказал, что попытка не пытка.
В первый день занятий Гай учил солдат голыми руками разбивать бетонные плиты, выдерживать удар ломом по шее и заставлять других людей забыть, что те собирались сказать.
— Как же можно заставить человека забыть, что он собрался сказать? — спросил я.
— Запросто, — ответил он. — Надо сделать вот так…
Гай сморщил лицо и заорал: «Не-еееет!»
— И все? — удивился я.
— А вы никогда не играли в бильярд? Не помните, как оно бывало, что если промажешь, невольно захочешь, чтобы соперник тоже промахнулся? И ты как бы взрываешься: «не-еееет!» — и он промахивается! Та же самая штука.
— То есть все дело в тоне голоса? — спросил я.
— Да нет же, говорить надо про себя, — раздраженно отреагировал Гай. — Внутри себя надо разбудить это специальное чувство.
И случилось так, что вечером первого дня спецназовцы упомянули, что у них есть козлы. Гай сказал мне, что не помнит, кто именно поднял эту тему, но зато у него в памяти осталось, как он сам в ходе этой вечерней беседы предложил: «А давайте попробуем».
— Словом, на следующее утро, — продолжал Гай, — они привели козла, оборудовали место, и мы начали.
Пока Гай пересказывал мне эту историю, атмосфера в его танцзале царила тревожная. Брэдли продолжал молча меня снимать. Порой, когда мы болтали о пустяках, например, о выходных или погоде, я мог видеть, насколько милым и замечательным было семейство Савелли: сплоченное, закаленное и здравое. Однако всякий раз, когда мы возвращались к теме козлов, остальные члены семьи мгновенно ожесточались и мрачнели.
Выяснилось, кстати, что козел, на которого пристально смотрел Гай, не подвергался обезблеянию и нога у него не была прострелена. Гай сказал, что он хотел себе нормального, здорового козла, вот они такого и привели. Козла загнали в небольшое помещение, совершенно пустое, если не считать одного солдата с видеокамерой. Сам же Гай в это время стоял на коленях в соседней комнате.
И он ощутил, как внутри рождается это специальное чувство.
— Я представил себе золотую дорогу, уходящую в небеса, — вспоминал Гай. — И там был Бог, и я припал к нему в объятия, и по мне пробежали мурашки, и я понял, что это правильно. Я хотел найти способ, как можно вырубить козла. У нас дома была такая картинка, где святой Михаил-архангел с мечом. Вот я и подумал о ней. Подумал о Михаиле-архангеле и от том, как он обеими руками вздымает меч и …раз!..
Гай жестом показал мне, как святой Михаил могучим ударом протыкает козла.
— …прямо насквозь и…
Здесь Гай хлопнул в ладоши.
— …тот падает на землю. Я не мог даже вздохнуть. И здесь…
Гай показал, как он задыхался.
— …главное — верить. Ты должен в это верить!.. Минут через пятнадцать я сказал: «Давай, Ленни, сходи-ка взгляни. Что-то я сомневаюсь».
Спецназовец Ленни скрылся в комнате с козлом Потом он вернулся и с торжественным недоумением возвестил: «Козел лежит!»
— И что, на этом все? — спросил я.
— Ну-у, все. Козел еще полежал немного, а потом опять встал.
— И на этом конец истории?
— Увы, — печально промолвил Гай, — если бы… На следующий день они захотели, чтобы я проделал то же самое. Но на этот раз они хотели, чтобы я убил козла. Вызвали меня и сказали: «Убей козла!»
Он выразительно замолчал, как если бы предлагал мне: «Ну, видите, с какими людьми мне приходилось иметь дело?»
— А убивать-то его зачем? — спросил я.
— Военные, — вздохнул Гай. — Я так думаю, они решили, что… ну…
— Понимаю-понимаю.
Одним словом, на третий день план эксперимента был готов. Гай приказал спецназу пригнать тридцать козлов.
— Тридцать штук, — распорядился он. — На каждого навесить номерок. Я выберу один — и уроню этого козла.
По такому случаю спецназ выставил вооруженное оцепление по всему периметру Козлиной лаборатории. Днем раньше подобных мер безопасности не было; по-видимому, оттого, что они не ожидали, что козел действительно опрокинется. Однако на сей раз, сказал мне Гай, настроение у них было куда более тревожное. Тридцать козлов, каждый с привязанным номерком на спине, были загнаны внутрь. Гай случайным образом выбрал число 16. И приступил к делу.
Увы, на этот раз, сказал он, у него никак не получалось сосредоточиться. Стоило только подумать про Бога и как он идет к нему в объятия, перед глазами всплывала физиономия спецназовского офицера, который орал на Гая: «Убей козла!» До святого Михаила-архангела добраться удалось, а вот стоило только замахнуться воображаемым мечом, как памятный вопль «Убей козла!» вновь и вновь разрушал парапсихическую связь между Гаем и животным.
— И так меня это достало… — покачал головой Гай. — Ну, в общем, Ленни потом сходил посмотреть, и оказалось, что замертво упал козел номер семнадцать.
— Сопутствующий ущерб? — предположил я.
— Вот-вот, — кивнул Гай.
И на этом, сказал он, конец всей истории.
За исключением одной детали. Через десять лет после этих событий в Кливленд инкогнито прибыли три спецназовских офицера из Форт-Брэгга, до которых донеслась молва, что Гай некогда до смерти замучил своим взглядом одного козла у них на базе. Теперь им хотелось знать, насколько верны слухи. Они хотели увидеть это воочию. Хотели, чтобы Гай по их просьбе убил еще одного козла.
Но Гай сказал «нет». Он уже умертвил достаточно козлов в своей жизни. Начинал чувствовать, что темные силы кармы снисходят на его голову. Поэтому он предложил им компромисс: готов, дескать, обучать этому солдат. В общем, они договорились, что встретятся с ним в кабинете местного ветеринара, который согласился предоставить и козла, и электрокардиограф.
— Так вы привлекли к этому делу ветеринара? — удивленно спросил я.
— Нуда, — сказал Гай. — Он вообще мой старинный друг.
— И он предоставил козла?
— Ну.
— А как же клятва Гиппократа?
— С чего вдруг? — несколько раздраженно спросил Гай.
— Просто меня немножко удивляет, что гражданский ветеринар согласился отдать здоровое животное каким-то военным, чтобы они «засмотрели» его до смерти.
На это Гай пожал плечами и сказал, что никто и не просит меня верить ему на слово. Вместо этого он вставил в видеомагнитофон очередную кассету и нажал кнопку воспроизведения.
И я увидел, что это чистая правда. На экране появилась странная картинка, начальные кадры любительского фильма о заказном убийстве козла. Тот был привязан к электрокардиографу. Самого ветеринара я не заметил, хотя дело явно происходило в ветеринарном кабинете: там на стенах висели разные дипломы, а вокруг лежало множество медицинских штучек. На раскладных пластиковых стульях сидели два солдата в камуфляже и вели какие-то записи. Козел заблеял. Солдаты сделали пометку. Козел опять заблеял. Бибикнул электрокардиограф. Солдаты и это занесли в блокноты. Гай подтолкнул меня локтем.
— Нет, каково! — сказал он. — Мамочки мои! — Он прищелкнул языком. — И это еще цветочки.
— Так я не понял… — сказал я. — На козла-то кто-нибудь смотрит?
— А как же. Вот он и смотрит.
— Который? — спросил я. — Этот или вот этот?
— И ни тот, и ни другой. Вон тот.
Он показал в угол экрана, и тут-то я увидел вещь, на которую раньше не обратил внимания: ботинок третьего человека, стоявшего вне поля зрения объектива. Блеяние, бибиканье и записывание продолжались еще минут десять.
— А я увижу какую-нибудь физическую реакцию со стороны козла? — спросил я Гая.
— Так ведь уже! Пожалуйста! — воскликнул он. — Взгляните хотя бы на самописец. Раньше пульс был в районе шестидесяти с чем-то, а теперь упал до пятидесяти пяти.
— Угу, — сказал я.
Запись кончилась. Гай выключил телевизор. Кажется, он был несколько раздосадован тоном моего голоса.
— Давайте-ка расставим все точки, — сказал я. — Это был уровень один?
— Верно, — ответил Гай. — Козел оказался соединен с жизненной силой того парня за кадром.
— А если пойти еще дальше, до уровня два, то козел войдет в ступор и упадет. Или рухнет. Или свалится. Кувыркнется.
— Да, — подтвердил Гай.
— Получается, тот хомяк был уровень два?
— Ну, — кивнул Гай.
— А если пойти еще дальше, то козел или хомяк умрут?
— Да. — Гай сделал паузу. — Но уровень один — это высокий уровень! — сказал он. — Нет, я серьезно! Высокий!
— А это больно — быть реципиентом на уровне один? — спросил я.
— Нет.
— Гай, — беззаботно сказал я, — а давайте вы меня тоже немножко вгоните в ступор?
