День показался мне бесконечным, но в итоге все пришли к единодушному мнению: независимо от того, что произойдет в Женеве, Канада обречена на положение ядерного заложника. Рейган использует встречу в верхах с единственной целью помахать флагом и показать обновленный вариант своих рекламных роликов, снятых в старые добрые времена, а фаворитом на выборах 1988 года будет Ричард Никсон.
Сразу после лекции я уехал в аэропорт. Садясь в самолет, я вздохнул с облегчением: мне удалось убраться из этой страны, и дело обошлась без мордобоя.
18 ноября 1985 года
Не волнуйтесь, доктор вас посмотрит
Срочно позвони мне.
Время уходит.
Нам обоим надо совершить что-нибудь исполинское прежде, чем мы умрем.
Послание от Ральфа Стэдмена [28]
Я получаю мало писем от Ральфа. Он не беспокоит меня по пустякам. Но его редкие послания всегда очень серьезны. Постоянные темы его писем — смерть и упадок, и еще жажда денег — столь дикая и грубая, что даже лесник из «Любовника леди Чатерлей» был бы посрамлен силой этого желания.
Рассел Чатам такой же. Художники не пишут писем, пока не впадут в полное отчаяние, но к тому времени их мозги начинают буксовать. Они теряют простую логику и способность к концентрации внимания, а из их глаз льется спиртное.
Время от времени у меня возникали проблемы с Расселом, ну, а с Ральфом проблемы не прекращались всю жизнь. Оба — богатые и знаменитые художники, великие таланты своего времени, но в правильно организованном обществе их уже давно усыпили бы по закону.
Вместо этого они получают огромные деньги за свои довольно странные работы, и оба пользуются почетом во всем мире. Ральф живет, как калиф, в своем 44-комнатном замке в модном графстве Кент недалеко от Лондона и время от времени выезжает на псовую охоту.
А Рассел ходит с платиновой картой «Американ Экспресс», ездит на «кадиллаке» и большую часть времени живет в стиле Сэма Кольриджа — образ жизни, который не понимают даже его друзья.
Оба они — бесстыдные сибариты, далеко зашедшие в своих неистовых пороках, но кто я такой, чтобы их судить? У каждого из нас есть странные друзья: одни из них звонят из тюрьмы в четыре утра, другие пишут мрачные и злобные письма.
На днях я заехал на почту и нашел в своем ящике два письма — первое от Рассела, второе от Ральфа, оба исполненные гнева. Письмо Рассела я переадресовал шерифу. Но письмо Ральфа было написано в тоне серьезного медицинского бюллетеня, и я решил, что на него надо ответить.
«Дорогой Ральф! Я, наконец, получил письмо, написанное тобой в палате интенсивной терапии клиники Мейдстоуна. Письмо датировано двадцатым марта, а значит, прошло довольно много времени, если учесть, что ты писал его, стоя на краю могилы.
Ты, Ральф, как старушка. Я устал от твоего ворчания и нытья. Если ты без пяти минут покойник или просто напился, это еще не повод нести вздор о гонорарах и смысле жизни.
Никогда не упоминай при мне эти два предмета, Ральф. Два тупых и уродских вопроса. Ну да ладно. Покончим с ними раз и навсегда:
1. Никаких авторских гонораров нет и никогда не будет. Это безобразная ситуация. Мой адвокат поговорит с тобой о деньгах и проблеме клеветнических измышлений.
2. Твои вздорные рассуждения о смысле жизни — не что иное, как старческий уход от реальности. Ты румяный помещик в твидовом костюме, Ральф, человек искусства. Твоим соседям страшно даже представить, что ты делаешь с животными, которых ловишь в капканы, и им, естественно, не хочется вспоминать — когда они видят тебя, бродящего ночью по посадкам с дробовиком в руках, — что у тебя по шесть пальцев на каждой руке и твой разум представляет собой бурлящий котел противоречий.
Если бы они знали, насколько безгранично твое безумие, они бы посадили тебя под замок… и они, несомненно, так и сделают, если ты не возьмешь себя в руки.
Поверь моему слову. Не дай им повода. Я знаю этого Нарли, который хозяйничает в мейдстоунском пабе, и я слышал гнусные сплетни, которые он о тебе распространяет. Понятно, он не на твоей стороне.
Но не беспокойся, Ральф. У меня есть ответ. В последнее время моя жизнь тоже была весьма странной. Не так давно закончился легкомысленный период, когда я витал в облаках и верил словам, что, естественно, закончилось неприятностями. Пройдя через это, я, как ты знаешь, втянулся в феминистско-порнографическую историю с «Плейбоем». Кончилось тем, что я завяз в проблемах, и меня то и дело арестовывали по причинам, о которых я пока не могу говорить, потому что многочисленные судебные дела все еще не закрыты.
В настоящее время «Ночной менеджер» движется с небольшим отставанием от плана из-за моей слабости к журналистике. В дополнение к моим прочим должностям, титулам и обязанностям, я теперь — что-то вроде колумниста синдиката[29] в «San Francisco Examiner» — газете, которая когда-то была гордым флагманом так называемой империи Хёрста. Янг Уилл, продолжатель дела, решил сделать «газету для думающих людей восьмидесятых», и тут я, конечно, развернулся.
Почему бы и нет? У нас в ночную смену стоит Уоррен, который каждый раз утирает нос полиции, и я думаю, что у проекта есть будущее… что для тебя означает необходимость занять, естественно, поначалу, место «художника по договору». Приготовься к напряженным четырехнедельным гастролям. Тебе придется перебраться в Сан-Франциско и некоторое время зарабатывать свой хлеб в поте лица своего. Тебя, как обычного журналиста, будут посылать на текущие задания, а с твоими работами будут обращаться как с дерьмом — но я надеюсь, ты преодолеешь трудности, и тебе удастся создать что-нибудь впечатляющее.
Запланируем стартовый выстрел на День Сурка. Я найду тебе квартиру в своем старом районе, на Авеню. Первым твоим заданием скорее всего станет судебный процесс по делу Чарльза С. Нг из округа Калавера, которого обвиняют в серийных убийствах на сексуальной почве. Его скоро депортируют из Канады. Суд будет происходить в Городе Толстых… или, может быть, где-нибудь в глубинке. Когда мы прикатим туда, как братья Джод[30], на нас, журналистов, будут смотреть как на приличных людей.
Ты должен мне верить, Ральф. Я знаю, все это кажется странным, но затея может и вправду оказаться разумной. Такие дела я чувствую тонко, как акробат.
Так что, собирай чемоданы и готовься в День Сурка приступить к своим обязанностям. Для начала соберемся на стратегическую конференцию в кафе «Бич-бой», а потом располземся в тумане и займемся нашей грязной работенкой. Добро пожаловать в новую жизнь.
25 ноября 1985 года»
А склизких тварей миллион
Живет; а с ними я
Сэм Кольридж. «Поэма о Старом Моряке» (Перевод Н. Гумилева).
Одна из неприятных сторон нашего ремесла заключается в неизбежности злобных нападок безмозглых уродов и чьих-то фанатов. Этому нет конца. По ночам они стучат в вашу дверь или придумывают гнусные судебные иски, мастурбируя, как шимпанзе, в комнатах, освещенных 25-ваттными лампочками.
Такие вот дела. Не у всех жизнь прямая, как лезвие ножа. Некоторые перекошены, как нога Джо Тисмана, но лишь единицы из них работают на команду «Краснокожих», и никто не нянчится с ними в госпитале, когда их сломанные кости вылезут наружу через пробитые мышцы и кожу.
Все мы — жертвы этой гнусности. Злобные уроды звонят нам по телефону, а мы слушаем их визги и ругань. Они забивают своими исками графики судебных заседаний. Они наполняют наши почтовые ящики дикой чепухой, за которую им пришлось бы отвечать по закону, будь у людей время на судебные разбирательства.
Они неизлечимы. Какой-то божок с чувством юмора, как у Эда Уинна[31], по своим личным мотивам решил направить их этим путем. Некоторые действительно опасны — может быть, один или два процента — но уж они-то способны идти до конца: крушить, убивать, жечь или приютить сотню бездомных кошек в своей квартире и молиться перед пожелтевшей фотографией Сьюзен Аткинс[32].
Еще они пишут письма; за последнее время я получил целую кучу. Все они пришли из Майами, от недоумков, христианских фанатиков и нацистов — и все, так или иначе, связаны со странным и безумным культом доктора Нейла Франка и его печально известной одержимостью ураганами. За работу в программе новостей Эй-би-си Национальная правительственная ассоциация ораторов в Вашингтоне недавно присвоила Нейлу Франку звание «оратор года».
Это подходящее определение для Нейла Франка. Ведь он — именно оратор, и ничего сверх того. Его безумные полуночные комментарии по поводу недавних ураганов весьма накалили ситуацию. Ничего подобного по силе воздействия не появлялось в эфире с тех пор, как в 1938 году Орсон Уэллс поставил «Войну миров». В результате миллионы людей обезумели от страха и пришли в смятение.
