Итак, Полити рассказывает о кока-коле. На Барбару он просто не реагирует. Инспектор просит Александра предъявить документы. Хелена переводит просьбу: вот глупость-то! Бля!!!
— Кто вы? — спрашивает инспектор.
— Художник! — отвечает Александр.
— А, израильский художник, — бормочет инспектор.
— Художник из третьего мира! — уточняет Александр. Бля!
Полицейские переглядываются. Инспектор возвращает Александру паспорт.
— Ну, что будем делать? — спрашивает Полити. Чуть-чуть нетерпеливо, чуть-чуть нервно, бля.
Инспектор вздыхает, улыбается. Наконец, разводит руками: бля!
— Но ведь это действительно художник. Не мне вам объяснять это, сеньор Джанкарло. Ведь это действительно художник, и он просто показал перформанс.
Вот этого Полити не ожидал. Он смотрит на инспектора, как громом поражённый. Надо же, какие познания в современном искусстве! Перформанс!
— Вы не хотите его арестовать?
— Из-за стакана кока-колы? — вопросом на вопрос отвечает осклабившийся инспектор. Вот это бля!
— Но ведь это безобразие! Нарушение закона! Это моя собственность! — Полити показывает полицейским всю свою собственность: бля!
— Маленький перформанс, не больше, — стоит на своём инспектор, оказавшийся крепким орешком, бля.
— О'кэй, тогда убирайтесь вон из моего дома! — кричит Полити.
— Попрошу вас только расписаться вот здесь, — инспектор церемонным жестом протягивает издателю какую-то бумагу. Вот бля!
— Вот... вот... вот..., — Полити окончательно разнервничался, он не может ухватить бумажку со стола, бля.
— Моё почтение, господа. Моё почтение, сеньора. Приятного аппетита! — инспектор склоняется в насмешливом поклоне. Ёбс! Легавые сматываются. Пауза, бля.
— А как же форель? — подаёт голос Мопассан. Форель?! Бля!
Все вновь усаживаются за стол.
Барбара берёт серебряную соусницу и выливает её содержимое на колени издателя. Бля!
Всеобщее охуение. Ёбс! Ёбс!
Перевернув гигантскую пальму в горшке, опрокинув её прямо на стол, мы сматываемся! Хорошо, что дверь открыта! Легавые едва прикрыли её...
Прямо перед домом, мы сталкиваемся с инспектором. Он удивлён:
— И вы тоже? Уже? Ушли? Бля! Он улыбается. Сука легавая! Он очень хитрый. Вонючий песец! Бля!
Он придвигается совсем близко к нам, он дышит нам прямо в лицо. Он улыбается и говорит вполголоса:
— Извините, я забыл представиться. Меня тоже зовут сеньор Джанкарло.
Он протягивает нам свою руку. Что, нам нужно пожать её?! Сука легавая!!! Бля!!!
ВСЁ ПРОШЛОЕ — ФИКЦИЯ
Ну, хватит пиздеть. Хватить брехать. Хватит идиотских историй. Хотя, почему бы и нет? Ведь всё равно это нельзя проверить. Джан-карло Полити ни за что не подтвердит то, что мы тут о нём написали. Хелена — тоже. Мопассан? Вряд ли. А инспектор Джанкарло вообще сукин сын и прощелыга. Так что всего этого как бы и не было. Хотя всё это чистая правда. Клянёмся.
Да, да, это так. Прошлое — фикция, а ещё точнее — конструкция, которую создают живые, чтобы использовать в своих интересах мёртвых. Историк Тацит использовал императора Нерона! Бедняга Нерон! Его совсем облажали! Да!
Живые используют прошлое не только против мёртвых. Против живых тоже. Создавая те или иные версии прошлого, одни живые одурачивают других. Дискриминируют, сажают в тюрьму, заставляют заткнуться. Культурная память? Хуйня! Бледные тени! Прошлое — это всегда только версии прошлого, которые одни человечки навязывают другим. Смотрели «Расёмон» Куросавы? Помните? Читали одноименную новеллу Акутагавы? Всё так и есть. Каждый предлагает свою модель прошлого — и всегда в своих интересах, исходя из своей задроченной психики, морали, образования...
Всё, что было в доме Полити — правда! А вернее, это археология прошлого, как у Фуко. Какой нам смысл клеветать на издателя? Издеваться над ним? Господи, да ведь он такой маленький, трогательный человечек!
Нет, мы бескорыстно реконструировали! Без всякой задней мысли! Хотя мы, конечно, тоже сукины дети. Как сказано в одном фильме Годара: все сволочи. Хо!
БЕРРОУЗ В АВТОБУСЕ
Мы прозябали в Вене. Денег ни фига не было. Мы жрали одни чипсы и рисовали порнографические картинки. Ещё мы писали книгу о технологиях сопротивления. Неолиберализм должен исчезнуть! Мы хотим внести свою лепту в его растерзание! Здесь и сейчас!
Нас вызвали в полицию. По поводу тех яиц, которые мы бросали в Академии, помните? Мы давали показания. Объяснили, что это была художественно-политическая акция против академической стагнации студенческого искусства. Против деградации студенчества в 90-е годы. Это правда! Следователь был такой вежливый, просто шёлковый. Может быть, потому, что Александр — израильский подданный? В Германии и Австрии евреи — привилегированная раса, ха-ха-ха! Такая •скаженная культурная память... Всё время пиздят о холокосте, а сегодняшних иммигрантов дискриминируют. Жёлтые какашки! Рваные рубашки! Сопли в сивей чашке! Сопли в белой чашке! Сопли в красной чашке! Сопли букашки!
Мы уже приуныли: ждали суда, денежного штрафа, а то и худшей хуйни. Но в конце концов получили бумажку с гербом: суд закрывает дело из-за недостатка оснований для судебного преследования. Что-то в этом роде. Хо-ро-шо! Очень даже хо-ро-шо! Яйца в лоб!
Правда, случилась другая неприятность: однажды нас схватил за жопу контролёр в автобусе. А это на двоих тысяча шиллингов! То есть сто баксов! Мы привыкли ездить без билетов. И тут такой облом! А у Барбары на счету почти ни хуя! У неё в банке сокро минус будет! Спасибо, хоть папа что-то подбрасывает! А то совсем бы зубы на полку! А Александр вообще нищий. Хуй в пальто, и всё. Бомж.
Но мы всё равно продолжали ездить зайцами. Риск-благородное дело! Не платить же семнадцать шиллингов! Нет!
В книжном магазине Музея прикладного искусства на Stubenring мы приметили отличную книгу: «Интервью с Берроузом». Толстая книга с хорошими фотографиями и содержательными беседами. Ведь Берроуз был охуительно умным. Один из самых важных людей в этом вшивом столетии — безусловно.
Но. Большое но. Книга стоила 300 шиллингов. Такую роскошь мы не могли себе позволить. Но ведь книгу можно спиздить! Со второго захода нам это удалось.
Книга легла в барбарину сумку. Всё было сработано чисто. Браво!
На углу стоял автобус. Наш! Мы запрыгнули в последний момент, запыхавшиеся. Счастье-то какое!
В автобусе сидели три угрюмых типа и две шаловливых школьницы. Ещё турок и индус. И, наконец, культовый американский писатель Уильям Берроуз собственной персоной! Тот же длинноватый нос, грустные понимающие глаза, череповидная башка, помятая шляпа. Он был одет в драповое пальто, как на одной фотографии в только что украденной нами книге. Вот так совпадение! Мы даже расхихикались от восторга.
В следующий момент Берроуз встал и надтреснутым голосом объявил: «Контроль билетов! Ihre Fahrkarten, bitte!» Это был контролёр! Опять! Берроуз-контролёр! Этого мы не ждали.
Но не платить же тысячу шиллингов, чёрт побери?! Ни в коем случае!! Ни за что! Опять?!
Турок и индус были с билетами. Угрюмые австрийцы, разумеется, тоже. Школьниц он вообще проигнорировал. А теперь мы! На очереди! Герр Берроуз! Naked Lunch!
Одним рывком Александр извлёк из сумки «Интервью с Берроузом». Открыл на сто первой странице, где Уильям красовался в Лондоне в своём драповом пальто. И протянул контролёру.
Берроуз посмотрел. Как насекомое.
— Ваши билеты, пожалуйста! — его голос был неумолимым, как с того света. Голос Уильяма Сьюарда мёртвого.
— Мистер Берроуз! — на губах Александра заиграла восторженная улыбка.
— Мистер Берроуз, ваш автограф, пожалуйста!
— Bitte? — Берроуз непонимающе вскинул брови. Углы его рта упали:
— Ваши билеты, пожалуйста! Ihre Fahrkarten, bitte!
— Мистер Берроуз, это вы! Не может быть никакой ошибки! Посмотрите! — Александр совал ему в нос толстую книгу. — Was?
— Вот, вот, посмотрите, это вы! Нам хотелось бы получить ваш автограф! Под этой фотографией! Bitte!
Кажется, покойный Уильям понял. Что-то понял. Длинной, плохо сгибающейся рукой он полез в карман драпового пальто, извлёк оттуда очки и водрузил на нос. Он начал рассматривать фотографию.
Внезапно лицо его озарилось улыбкой. Он узнал этого человека. Он узнал себя. Браво! в! — Ja, ja, — лопотал сомнамбулически Уильям, — ja, ja...
Барбара уже доставала ручку. Протягивала Берроузу. Контролёр медлил. Удары Харона... Стикс... Лета...
Всё-таки шариковая ручка оказалась в его непослушной руке.
— Мистер Берроуз, пожалуйста! Если можно, ваш автограф! — в два голоса упрашивали Барбара и Александр. — Да, да, конечно, — проговорил он.
Автобус как раз затормозил на очередной остановке. Двери открылись. Берроуз поставил размашистую подпись под фотографией. Мы вырвали книгу из его рук и выскочили на улицу. Наша ручка осталась у него в руке. Хуй с ней, невелика потеря! Зато у нас был такой автограф! Он выглядел крайне неразборчиво. И всё-таки! Нам крайне повезло! Берроуз! Тысяча шиллингов! И такая охуительная книга! Это был поистине удачливый день!
