Не знаю.
Как я только сейчас начинаю понимать, у меня – чтобы вот так! – с женщиной пока еще никогда не было.
И я даже не знаю, когда вот гляжу сейчас поочередно – то на Москву, то на Али, – хочу ли я, чтобы у меня это было.
Или просто, блин, на фиг, боюсь этого…
…Али, сцуко, как будто мысли мои прочитал, зараза.
– Вот странно, – говорит, – где-то в начале двухтысячных мне показалось, будто я разлюбил Москву. Злая она какая-то стала, но это-то как раз и не страшно. Я сам… хм… недобрый, в общем-то. Просто – не моя, и все тут. Плохо мне в ней начало становиться, а уехать не мог, потому что это – мой город. Да и бизнес тут. Жизнь. Вот и сбегал, куда придется: на выезда, на рыбалки. Хотел было даже за город переехать, дом там построил. А сейчас, прошло какое-то время, – и все вернулось. То ли я стал другим, то ли город. То ли мы с ним опять оба изменились. Вот стою сейчас здесь с тобой на балконе, смотрю на дождь, слушаю, как где-то там вдалеке машины-одиночки взрыкивают, – и мне хорошо. А почему хорошо – даже и не знаю, и не задумываюсь…
Я затягиваюсь сигаретой, внимательно рассматриваю тускло тлеющий коричнево-красный огонек, соглашаюсь:
– Похожие, – говорю, – ощущения…
Он усмехается.
– Это понимание, знаешь, Дэн, ко мне только сегодня опять пришло. Раньше только чувствовал. Как зверь. А объяснить даже самому себе не получалось. Я ведь разваливаться начал, старик. Тупо деградировать, я это только сегодня понял. И началось это, увы, не тогда, когда мы с Ингой расстались. Раньше, много раньше. Когда решил, что я – все могу, что я – бог. А наше расставание – это только следствие. Не причина. Хотя, надо честно признать, что, когда мы с ней разошлись, эта байда начала со мной творится, скажем так, прогрессирующими темпами. А нужно-то всего было: остановиться на секунду, взглянуть на себя со стороны. Не мог. Или – не хотел. А на фига, когда и так все звездато? Вот сегодня меня эти события и хлопнули. Как пыльным мешком. Похоже, это конечная, Дэн, въезжаешь? Поезд дальше не идет. Осторожно, двери закрываются. И, если я сейчас не разберусь, что к чему, если правильный – для себя правильный, не для Инги, не для тебя, не для друзей моих дорогих – для себя – путь не найду, то мне, похоже, пиздец, Данька. Вот такая вот катавасия получается…
Я молчу, курю.
А что тут скажешь?
Тут лучше просто помолчать.
Послушать.
Ему сейчас даже не жилетка нужна.
Стенка.
Чтобы об нее обыгрываться.
Как для теннисиста, который, как удар по мячу идет, вспоминает после затянувшейся травмы.
Мышцы помнят, рефлексы остались – значит, восстановится.
А если нет, – значит, не судьба.
Как он там говорит?
Сдох Бобик?!
Значит, туда ему, бедолаге, и дорога, неудачнику…
– И как? – спрашиваю осторожно. – Есть предпосылки, что разберешься?
Он ржет.
– Ты, – говорит, – извини. Анекдот про тренд вспомнил, совершенно дурацкий. А насчет «предпосылок» – рано еще, Дэн, об этом думать. Сейчас мне нужно мозги латать да Ингу вытаскивать. А там уж разберемся, есть какие «предпосылки» или нет их ни хера…
– Так ты об этом, – догадываюсь, – поговорить-то со мной хотел?
– Ну да, – кивает, – об этом. Или с тобой, или с Гарри. Или с обоими…
Я допиваю остывший кофе, вздыхаю, закуриваю очередную сигарету.
– Ну, – спрашиваю, – и как поговорил?
– Нормально, – улыбается краешками губ, – поговорил. По крайней мере, то, что мне надо было, я от тебя получил…
– И что же это такое было?! – теряюсь неожиданно.
– Да понимание, – затягивается почти дотлевшей сигаретой, – в глазах. На сегодняшний момент мне этого – вполне достаточно…
Мы молчим, курим, смотрим, как постепенно в сказочную прозрачную графику предутреннего города неумолимо вползает очередной будничный, прозаичный дождливый осенний рассвет.
Где даже теплый желтоватый электрический свет в окнах означает не то, что кто-то опять засиделся до утра, гадая – или разговаривая с друзьями – о чем-то своем, может, нереально важном и высоком.
А то, что, кажется, кому-то пора вставать и выдвигаться на службу.
Продираться сквозь серую утреннюю хмарь в прокуренные офисы, давиться горячим невкусным кофе, украдкой зевать в ладошку, ежась от вездесущей утренней сырости и тоски, тупо таращиться в мерцающие ядовитым светом мониторы, считать никому на хрен не нужные чужие суммы с большими и скучными нулями.
Тьфу, бля.
Пора спать, наверное.
Вот и Глеб зевает уже совсем по-другому – на последнем, похоже, издыхании.
– Ладно, – говорю, – просьбу свою тогда, как проснемся, попросишь, ок? А то я прямо сейчас у тебя здесь на балконе отрублюсь. Вот прямо на этом коврике…
– На коврике, – мотает башкой в ответ, – не надо. На коврике холодно, простынешь еще. А мы сейчас друг другу нужны предельно здоровыми и предельно отмобилизованными…
Мы усмехаемся, жмем друг другу руки и расходимся по спальням.
В последний момент, уже застилая себе постель, я понимаю, что сил добраться до душа у меня просто нет. Поэтому забиваю на все и тупо падаю в койку, где моментально отрубаюсь, проваливаясь в глухую, ватную пустоту.
Слава богу, никаких снов мне этой ночью никто показывать и не собирался. А то – могу себе, блин, представить сюжетики…
Не знаю, кого уж за это благодарить, но поблагодарить – почему-то хочется.
Когда-нибудь в этом самом деле надо будет обязательно разобраться. Но не так, как сейчас, на ходу, а – по-настоящему.
То есть – по-взрослому.
Да какая, в принципе, разница…
Когда я проснулся, за окном неярко горело светлое осеннее солнце, а часы в спальне показывали уже почти что без малого два часа пополудни.
Ну и ни фига же себе отрубился, думаю.
Натянул джинсы, вылез, зевая и шлепая босыми ногами по холодному полу, из спальни искать Глеба.
Ага.
Щаззз.
Фигушки, как говаривала, вплескивая руками, моя маман, когда находилась в соответствующе веселом, можно даже сказать, игривом расположении духа. Нигде никаких признаков жизни, и только в гостиной под до блеска вымытой пепельницей аккуратная записка: «Приводи себя в порядок, скоро буду. Али».
Пожал плечами.
Почесал загривок.
Задумался.
Выпил, так и не сумев разобраться с навороченной кофеваркой, чашечку найденного в дальнем углу одного из кухонных шкафов растворимого кофейного напитка, выкурил под нее пару сигарет, зевнул и поплелся в душ.
Надо, думаю, воспользоваться советом умудренного жизнью товарища и действительно привести себя в порядок.
А то хрен его знает, куда меня сегодня еще затащит и насколько.
Так что – пока есть, – надо пользоваться.
Дают – бери.
А дальше – по обстоятельствам…
…Засунул себя сначала под горячие, потом под ледяные, как сам ад, водяные иглы, тщательно растерся тяжелым махровым полотенцем, почистил зубы новенькой, специально для таких случайных гостей, как я, приспособленной зубной щеткой, с наслаждением побрился одноразовым станком с двойным лезвием.
Посмотрел на себя в зеркало – вроде ничего.
Еще раз зевнул, влез в джинсы и поплелся на кухню, откуда уже раздавалось до боли знакомое шкворчание: вернувшийся Али, судя по всему, самозабвенно жарил дежурную холостяцкую яичницу.
И скорее всего – судя по запаху – с беконом и помидорами.
Знакомая, думаю, тема.
У меня тоже по утрам фантазия дальше этого блюда редко когда заходит.
…И вообще, если разобраться, вряд ли найдется в этой жизни что-то более тоскливое, чем холостяцкая мужская яичница на неустроенной, насквозь прокуренной кухне.
В обществе тихо бормочущего в углу очередную чушь телевизора.
Если только магазинные пельмени на ужин…
Тьфу ты, блин.
Ладно, потом как-нибудь разберемся…
…Али, по крайней мере, выглядел почти что нормальным человеком.
В дорогом спортивном костюме, яркой цветной футболке, легких кроссовках на босу ногу. Тщательно, аж до синевы выбритый, с влажными, аккуратно зачесанными назад волосами.
– Привет! – говорит, накрывая вызывающую уважение своим объемом сковороду крышкой и одновременно вскрывая пакет с апельсиновым соком. – Или «с добрым утром» точнее будет? А я вот решил до бассейна добежать, благо он у нас тут, прямо во дворе имеется. Вместе с фитнес-клубом, кстати, и довольно неплохим. Тренажерный зал достойный, сауна, все дела. Есть все-таки, блин, некоторые преимущества от проживания в этом навороте…
– Здорово, – зеваю в ответ. – И как успехи в бассейне?
– А-а-а, – морщится, – еле километр осилил, чуть не сдох от натуги. Ничего удивительного, конечно, почти год не плавал уже. Но все равно обидно. Потом еще взвеситься сдуру решил, в результате совсем расстроился. Килограмм восемь лишнего веса, как минимум…
– А что ты хотел? – зеваю еще раз. – Так жрать, как ты, плюс практически полностью прекратить следить за собой, и чтоб одновременно со здоровьем и лишним весом все в порядке было? Да ты окстись, барин, радоваться надо, что только восемь набрал, а не, скажем, двадцать восемь... Лучше кофе угости нормальным, а то я в твоей механике не разобрался ни фига, пришлось растворимый пить. Видишь, зеваю, как подорваный…
