у нас здесь, в настоящей жизни? – Он развел руками, акцентируя внимание на убогих синих стенах кабинета, а затем сделал этими же руками красноречивый жест. – Вот тебе, кукиш! Ему подавай возвышенность.
Дежурный ждал какой-нибудь реакции, но Повислый потупил глаза, видимо, пытаясь обмозговать мысль, которая не умещалась в голове. От долгого слушания он помрачнел, сгорбатился. Чтобы как-то расшевелить тюремщика, Дежурный совершил начисление.
– Ну, давай! Нужно жить и не жалеть даже о самых дерьмовых моментах в жизни. Тогда ты будешь доволен всему, что у тебя есть. Тогда не будет и нужды в чтении бредовых историй, написанных какими-то там обабившимися натурами!
– Обабившиеся, это точно! – быстро и злобно проговорил Повислый, еще не оправившийся после выпитого стакана. – Будет ли нормальный, здоровый, полный сил мужик сидеть целыми днями на стуле и писать о чем-то несуществующем? Моя бывшая жена как раз ушла к такому журналюге! У него там, видите ли, в газете целая колонка! А у меня, мать твою, что, хуже? У меня целая колония. КО-ЛО-НИЯ! Сотня щеглов, готовых растоптать мир, если выпустить их на свободу! – Он поднял взгляд, будто произносит речь перед всевышним. – Ну и что, сука, шкура, кто из нас большую пользу обществу приносит? – Произошел такой удар по столу, что подпрыгнула бутылка. – А ты знаешь, что она мне перед самым уходом выкинула?
– Ну?
– Ты, мол, обреченный человек.
– Обреченный?
– Да, мать его! Я тоже сначала не понял и спросил почему. Она мне сказала, что у меня искаженное представление о мире. Неправильная философия. «Ты занимаешься тем, чем заниматься не хочешь, злишься из-за этого, но ничего не меняешь, я устала от этого» Она заливала мне про работу!
– При чем здесь работа? – Спросил Дежурный, но икота прервала слова.
– Потому что работа должна приносить удовольствие! Где ты видела, чтобы работа приносила удовольствие, шкура? РАБОТА – ЭТО РАБОТА. «Вот поэтому я от тебя и ухожу!» Неправильная философия, сечешь? Она ушла… ушла потому, что я серьезный, ответственный человек! Я тот, кто занимается тяжелым делом и получает за это копейки. Это минус, но не все исчисляется в деньгах. Есть то, что не купишь! Вещи, важнее денег. Например, мужество. Есть честь, которая не позволяет метаться от одного к другому, как собака. Кто, если не я? Я посвятил себя суровой профессии, вложил всю свою жизнь, от которой теперь не вправе отказаться. Это долг, ответственность, это мужество! Я несу крест потому, что никто кроме меня это делать не будет. Я плюнул на себя ради дела, стал жалким, знаю это, и мне все равно. Но когда плюют на твое дело, которому ты посвятил себя, это совсем другое. – Повислый помотал головой. – В каком-то смысле я лучше многих других: я верен своему делу, и раз взялся за что-то, то буду стоять до конца. Я мужчина в истинном смысле этого слова, я не стремлюсь успокоить свое эго, мне не требуются большие деньги, чтобы почувствовать свою значимость. А она… – на последних словах голос тюремщика пискнул, – …а она от меня ушла, сука!
Короткое мгновение спустя Повислый сдался, опустил голову. Слезы душили его. Минуты две он плакал, хлюпая носом. Потом собрался, поднял мокрые стеклянные глаза, которые вдруг вспыхнули силой и самообладанием.
– Начисляй! И давай послушаем, чем занимается наши щеглы в ШИЗО! К черту сопли! Слезы у мужика должны течь только из-за злости!
– Давай.
Дежурный запустил компьютер, на мониторе высветилась загрузка.
– Думаешь, успеют зарубиться в мои оставшиеся две недели?
– Черт его знает. – Повислый задумался. – Все к этому идет.
– А вдруг кто-нибудь из них того?
После загрузки дело оставалось за малым: попасть курсором на программу видеонаблюдения. Но картинка в глазах разбегалась.
– Что – «того»?
– Поляжет нахрен?
– О! Ну, в таком случае навесим срок.
– Но и на нас ответственность ляжет, – Дежурный повернулся и пристально вгляделся в лицо тюремщика. Теперь и оно расплывалось. – По протоколу мы не должны помещать психологически несовместимых в одну камеру, понимаешь?
– Да фиолетово, отмажемся! Навесим все на заключенного, как на особо буйного и невменяемого. Будто не знаешь, как все делается.
«Знаю, но отчетность себе портить не хочу в последние две недели»
После нескольких попыток удалось кликнуть нужный столбец. На мониторе высветилась трансляция камеры Штрафного Изолятора.
– Цыганенок! Матерь Божья!.. – челюсть Повислого отвисла от увиденного на экране.
Стаканы звонко опрокинулись, когда Дежурный с Повислым выпрыгнули из-за стола.
Глава 14
На дворе стоял тот классический осенний полумрак, по которому нельзя определить время и разобраться, утро сейчас или близится вечер. Понятно было одно: в данную минуту самая светлая часть дня. Ярче уже не будет. Коридор из каменных и бетонных блоков сам по себе казался мрачной постройкой, а этот бледный свет делал его еще более убогим. Если дождь когда-нибудь прекратится и солнце вновь поднимется над горизонтом, то вряд ли эти стены несколько преобразятся.
Он зевнул так сильно, что пасть себе чуть не разорвал. Как же спать хочется! Из-за погоды постоянно клонит в сон, но, сколько бы он ни отдыхал, все равно не восстанавливается. Тем более, он только что глаза продрал. Виделись какие-то ужасы, словно у него пропал пушистый рыжий хвост, и вместо своей уверенной походки ему приходилось бродить на двух лапах, по-человечьи. Он разговаривал на чужом языке, но никто не понимал слов. Люди смеялись над его цветом шерсти. «Рыжий, рыжий!»
Вот приснится какая-нибудь гадость – и все настроение к чертям собачьим летит! Он тряхнул мордой. В животе заурчало. Это голос голода, мяса хочется. Может, прогуляться до кухни, поводить носом, глядишь, угостят чем? Нет, опять сапогом под хвост ударят. Надоело! Повара дают обед в разное время, когда им удобно, а то, что ему нужно питаться чаще, чем раз в день, им все равно. Его организм растет, требует пищи. Он желает есть, как только возникнет желание, а не по расписанию.
Он, конечно, не сидит взаперти, как некоторые люди, но чувствует себя не менее свободно. Никакой жизни здесь нет. С виду может показаться, что он лоботрясничает – но нет. Он несет караул. И в каком жутком месте! От подоконника идет холод, а по стеклу без остановки барабанят капли, и так сильно, что ему временами кажется, будто они вот-вот пробьют прозрачное ограждение и вода хлынет прямо на морду. Воду он терпеть не может. В жизни ничего не боится, кроме мерзкой влаги, которая делает из него медлительного и неповоротливого. Все сородичи этого боятся. Дождливый день срубил многих сторожил, и за нехваткой караульных поставили его, как самого молодого. Тоже, нашли щенка! Подрастет немного, задерет тут всех!
Внизу что-то мелькнуло. Серое пятно юркнуло и засело в тени снова. Пусть пятно скрылось с виду, но уши слышат чье-то присутствие. Где
