Моника Фигуэрола поехала с ними и выпила кофе на первом этаже, пока Эрика Бергер и Микаэль Блумквист устраивались на втором, а Сусанн Линдер проверяла сигнализацию и электронное оборудование наружного наблюдения.
– В комоде перед ванной комнатой имеются зубные щетки и туалетные принадлежности, – прокричала Мартина Шёгрен вверх по лестнице.
Сусанн Линдер и двое охранников из «Милтон секьюрити» поселились в комнатах первого этажа.
– Я на ногах с тех пор, как меня разбудили в четыре утра, – сказала Сусанн Линдер. – Составьте график дежурств, но дайте мне поспать хотя бы до пяти.
– Можешь спать всю ночь, мы справимся сами, – ответил один из охранников.
Сусанн Линдер поблагодарила и отправилась спать.
Моника Фигуэрола рассеянно слушала, как охранники включают датчики движения в саду и тянут спички, распределяя вахты. Заступивший на дежурство сделал себе бутерброд и уселся в телевизионной комнате рядом с кухней. Моника Фигуэрола посмотрела на чашки с цветочками. Она тоже была на ногах с раннего утра и чувствовала себя достаточно вялой. Она уже собиралась ехать домой, когда на кухню спустилась Эрика Бергер и, налив себе чашку кофе, уселась по другую сторону стола.
– Микаэль заснул, как убитый, едва добравшись до постели.
– Реакция на адреналин, – пояснила Моника Фигуэрола.
– Что будет дальше?
– Вам придется несколько дней посидеть тут. В течение недели все закончится, хотя еще неизвестно, как именно. Как ты себя чувствуешь?
– Ничего. По-прежнему немного трясет. Такое приключается не каждый день. Я только что позвонила мужу и объяснила, почему не приеду домой.
– Хм.
– Я замужем за…
– Я знаю, за кем ты замужем.
Повисло молчание. Моника Фигуэрола потерла глаза и зевнула.
– Надо ехать домой спать, – пробормотала она.
– Бога ради. Кончай болтать, иди и ложись у Микаэля, – ответила Эрика.
Моника Фигуэрола внимательно посмотрела на нее и спросила:
– Это так очевидно?
Эрика кивнула.
– Микаэль что-нибудь говорил…
– Ни слова. Он обычно помалкивает, когда дело касается его знакомых дам. Но порой бывает словно открытая книга. А ты проявляешь такую враждебность, когда смотришь на меня. Вы явно пытаетесь что-то скрывать.
– Дело в моем начальнике, – сказала Моника Фигуэрола.
’- В начальнике?
– Да. Эдклинт страшно разозлится, если узнает, что мы с Микаэлем…
– Понятно.
Они снова помолчали.
– Не знаю, что там у вас с Микаэлем происходит, но я тебе не соперница, – сказала Эрика.
– Нет?
– Мы с Микаэлем периодически спим. Но он мне не муж.
– Я поняла, что у вас с ним особые отношения. Он рассказывал мне о вас в Сандхамне.
– Ты ездила с ним в Сандхамн? Значит, это серьезно.
– Не издевайся надо мной.
– Моника… я надеюсь, что вы с Микаэлем… Я постараюсь вам не мешать.
– А если не сможешь?
Эрика Бергер пожала плечами.
– Его бывшая жена совсем спятила, когда Микаэль ей со мной изменил, и выгнала его. Виновата была я. Пока Микаэль живет один, я не намерена терзаться угрызениями совести. Но я дала себе слово, что, когда у него возникнут с кем-нибудь серьезные отношения, я буду держаться от него подальше.
– Я не знаю, можно ли решиться воспринимать его всерьез.
– Микаэль не такой, как все. Ты в него влюблена?
– Думаю, да.
– Ну и хорошо. Не говори ему об этом раньше времени. Иди спать.
Моника немного подумала. Потом поднялась на второй этаж, разделась и заползла в постель к Микаэлю. Он что-то пробормотал и обнял ее за талию.
Эрика Бергер еще долго сидела на кухне в одиночестве и размышляла. Внезапно она почувствовала себя глубоко несчастной.
Среда, 13 июля – четверг, 14 июля
Микаэля Блумквиста всегда занимало, почему в судах такие тихие и деликатные громкоговорители. Он с трудом разобрал слова объявления о том, что разбирательство по делу Лисбет Саландер начнется в зале номер пять в десять ноль-ноль. Правда, он пришел заблаговременно и расположился у входа в зал суда, так что был впущен одним из первых. Он сел в отведенном для публики месте, по левую сторону зала, откуда был лучше всего виден стол ответчика. Публика быстро прибывала. По мере приближения суда интерес СМИ постепенно нарастал, и в последнюю неделю у прокурора Рихарда Экстрёма брали интервью почти ежедневно.
Экстрём старался изо всех сил.
Лисбет Саландер предъявили обвинение в нанесении побоев и причинении тяжких телесных повреждений – по делу Карла Магнуса Лундина; в угрозе применения насилия, попытке убийства и причинении тяжких телесных повреждений – по делу покойного Карла Акселя Бодина, он же Александр Залаченко; в двух случаях проникновения в чужое жилище – на дачу покойного Нильса Бьюрмана в Сталлархольме и в его же квартиру на Уденплан; в незаконном завладении транспортным средством – мотоциклом марки «Харлей-Дэвидсон», принадлежавшим некоему Сонни Ниеминену, члену клуба «Свавельшё МК»; в трех случаях незаконного владения оружием – баллончиком со слезоточивым газом, электрошокером и польским пистолетом «Р-83 ванад», найденными в Госсеберге; в краже или сокрытии доказательственного материала – формулировка была неотчетливой, но подразумевала документы, найденные ею на даче у Бьюрмана, а также в ряде более мелких проступков. В общей сложности Лисбет Саландер обвинялась по шестнадцати пунктам.
Экстрём даже выдал информацию, намекавшую на то, что душевное здоровье Лисбет Саландер оставляет желать лучшего. Он ссылался, с одной стороны, на заключение судебно-медицинской экспертизы, написанное доктором Йеспером X. Лёдерманом, когда ей исполнилось восемнадцать лет, а с другой – на экспертизу, проведенную по решению суда доктором Петером Телеборьяном во время предварительного следствия. Поскольку психически больная девушка, верная своей привычке, категорически отказывалась общаться с психиатрами, анализ проводился на основе «наблюдений», сделанных в период ее пребывания в следственном изоляторе «Крунуберг» в Стокгольме непосредственно перед судом. Телеборьян, обладавший многолетним опытом общения с пациенткой, утверждал, что Лисбет Саландер страдает серьезными психическими отклонениями, и употреблял такие слова, как психопатия, патологический нарциссизм и параноидальная шизофрения.
В СМИ сообщалось также, что с обвиняемой было проведено семь полицейских допросов, на которых она отказалась даже здороваться со следователями. Первые допросы проводились полицией Гётеборга, а остальные происходили уже в Стокгольме. На магнитофонных записях протоколов допросов можно было услышать лишь разнообразные любезные попытки уговоров и повторяющиеся настойчивые вопросы, но ни единого ответа.
Обвиняемая даже ни разу не кашлянула.
В нескольких случаях на пленке слышался голос Анники Джаннини, констатировавшей, что ее подзащитная явно не намерена отвечать на вопросы. Следовательно, обвинение против Лисбет Саландер строилось исключительно на технических доказательствах и тех фактах, которые смогло установить полицейское расследование.
Молчание Лисбет временами причиняло неудобства ее адвокату, поскольку той приходилось оставаться почти столь же молчаливой, как и ее клиентка. Разговоры Анники Джаннини с Лисбет Саландер с глазу на глаз относились к разряду конфиденциальных.
Экстрём не делал тайны и из того, что намерен требовать в первую очередь помещения Лисбет Саландер в психиатрическое учреждение закрытого типа, а уже во вторую – длительного тюремного заключения. При нормальных обстоятельствах порядок был бы обратным, но он считал, что в ее случае налицо столь явные психические отклонения, о чем говорят однозначные результаты судебно-психиатрической экспертизы, что он просто не видел альтернативы. С заключением судебно-психиатрической экспертизы суд не соглашался крайне редко.
Экстрём полагал также, что Саландер должна по-прежнему считаться недееспособной. В одном интервью он с озабоченным лицом заявил, что в Швеции имеется ряд социопатических личностей с тяжелыми психическими отклонениями, представляющих опасность для самих себя и окружающих, и что наука пока не знает иных путей, кроме как держать таких людей взаперти. Он упомянул случай со склонной к насилию девушкой Аннет, имя которой в 70-х годах не сходило со страниц газет и которая уже тридцать лет содержится в закрытом учреждении. Любые попытки ослабить ей ограничения приводили к тому, что она как безумная набрасывалась на родственников и больничный персонал или пыталась причинить вред самой себе. Экстрём считал, что Лисбет Саландер страдает аналогичными психопатическими нарушениями.
Интерес СМИ подогревался и тем обстоятельством, что адвокат Лисбет Саландер Анника Джаннини в прессе не высказывалась. Она последовательно отказывалась давать интервью с целью изложить свою точку зрения. В результате СМИ пребывали в затруднительной ситуации – сторона обвинения щедро делилась информацией, в то время как сторона защиты, в виде исключения, ни словом не намекала на то, как Саландер относится к обвинению и какую стратегию собирается применить защита.
