Сон оборвался. Я открыл глаза и тут же зажмурился: из окна совсем по-летнему било осеннее солнце. Похоже, суббота обещала порадовать отменной погодой. Вот только в голове клубилась тягучая серая хмарь. К тому же ломило виски, и во рту держался непонятно откуда взявшийся привкус кислого молока.
«Включай стробоскоп…» – вспомнил я. Хм, самое время… Хотя в это солнышко я бы с радостью вморозился. Захотелось увидеть Риту. Может, сегодня она опять будет в клубе?
Кресты, ржавые звезды, уродливые венки, кособокие оградки, фотоовалы с тусклыми ликами умерших… Видимая часть города мертвых. Убогий декор православно-совкового ритуального минимализма. Интересно, что происходит там, на глубине, в спальных районах этого мертвополиса? Что-то да происходит. Не может не происходить, уверен. Есть свои улицы и скверы, присутственные места и злачные заведения, лепрозорий, свой морг и кладбище, наконец. Многоуровневая смерть. Я медленно ступал по сырой листве, и боль в висках постепенно стихала. Все становилось на свои места. Только здесь запах цветов так опасно бодрящий. Только здесь, рядом с разделительной линией жизни и смерти, так остро чувствуешь бегущую по твоим жилам теплую кровь, ощущаешь нутром этот тонкий зазор глубиной с бездонную пропасть между светом и бесконечной ночью. Постоишь на его краю, и уцененная жизнь вновь поднимается в цене. Пока ты жив, парень, ты победитель. Остальное не имеет значения. Я прошел по аллее Маринеско. Посидел у могилы подводника, рядом с той самой истлевшей рукой, которая полвека назад пустила на дно пятнадцать тысяч птенцов Геринга с их чудо-корытом. Затем по узкой тропке вышел к памятнику Цоя. Две совсем юные фанатки в «коже» прибирали могилу кумира. Под чеканным барельефом Вити лежали белые гвоздики. Гордый профиль, стремительный подбородок. В каждой черте избранность, стойкость духа. Один из немногих, кто, находясь по ту сторону, остается победителем. Эх, Витя, Витя…
Небо медленно, но верно затягивало тучами. Солнце, будто напоследок поиграв в лето, превращалось в привычный, осенний диск – мертвенно-бледный, холодного свечения. Подул ветер. На голых ветвях тополей воронье затеяло перекличку. Я поднял ворот плаща, закурил и двинулся по тропинке на выход.
Богословское – старое кладбище, перенаселенное до упора, и свежих могил здесь почти не встречается. Может, поэтому взгляд сам зацепился за рыжий холмик земли чуть правее южной аллеи. Я посмотрел мимоходом, уже было отвернулся и снова посмотрел. Цветы, венки, застекленный портрет в изголовье, унизанный хризантемами. Остановился, пошел ближе. Сквозь отсветы стекла показалась смешная челка, знакомый изгиб губ… теплые глаза… Ноги замерли, сигарета скользнула меж пальцев, горло сдавило… Нет, это, конечно, не она – невозможно: дата смерти – 17-го, мы виделись – 20-го… И потом, имя… Совсем другое имя… Но лицо… Нет, не может быть она… не может…
Рита-не-Рита смотрела на меня и призрачно улыбалась. За спиной фыркнула крыльями невидимая птица. Я испуганно оглянулся.
* * *
В тот вечер она так и не появилась в клубе. Не оказалось Риты и неделю спустя. В надежде отыскать девушку я приходил каждые выходные. Безрезультатно. В течение месяца я обколесил чуть ли не все ночники в городе: центральные и захолустные, солидные и напоминающие подпольные притоны, и это было уже похоже на лихорадку, амок. Признаться, я грешным делом начал вспоминать о той могилке на Богословском. Но сразу гнал от себя подальше эти нелепые мысли: вот же, виделся с этой сумасшедшей не больше часу и готов приписать ей всевозможную несусветицу, даже смерть задним числом. «Галиматья, – твердил рассудок, – на фото была не она, не заплетай себе мозги, парень».
А потом, в один из дней, вымотанный бессоницей, отчаянием и черными солнцами ее глаз, преследовавшими как наваждение, я завалился в какой-то темный чилаут на Съезжинской… Это был даже не сон – видение взбудораженного мозга с потайным двадцать пятым кадром. Рита сидела на траве рядом с той самой могилой, совершенно нагая, невероятно умиротворенная. Ни портрета, ни цветов, виденных мною ранее, только скромный холмик земли, испещренный кавернами дождевых капель. Ее ноги обвивали лиловые змеи, на плечах трепыхалась стайка бабочек-огневок. Она посмотрела на меня влажными своими глазами, тихо улыбнулась: «Ты прав, это не моя могила. Но все равно меня не ищи. Здесь меня уже нет. Я ждала и дождалась своих секунд. И у тебя получится. Все дело в этом сполохе. Просто надо знать, когда включать стробоскоп. Помнишь про теплые укусы? Это и есть твои секунды, не упусти. Как только почувствуешь их, стопори время, отменяй его, стробоскопируй! Вмораживайся в свою бесконечность, изо всех сил». – Янтарь ее глаз вновь налился искристой смолью, и бабочки вспорхнули с белых плеч.
Я провалялся до утра в этом темном, обморочном чилауте, но меня отпустило, и я перестал ее искать.
Вот, наверное, и вся история.
Года три назад на месте клуба появился огромный строительный котлован. Ходили слухи, что владельцы решили отгрохать здесь бизнес-центр. Этим летом меня случайно занесло в тот район по делам. Яма превратилась в заброшенное дождевое болотце, с одиноко торчащими карандашами свай, на которых спят чайки да чистят перышки воробьи.
Как включать стробоскоп и вмораживаться, я до сих пор не знаю. Что стало с кареглазой и в каком она из миров, понятия не имею. А порой мне кажется, ничего этого и не было, или было, но лишь как череда вполне реальных событий, слитых в нечто мистическое одной моею впечатлительностью. Ведь фабула этой истории и вправду порожняя. Кто не знает, где у него вмонтирован стробоскоп? Как и когда он включается – вот в чем вопрос.
Катя Коваленко (Ростов-на-Дону)
Падаю
Мы лежим на белых простынях, и он весь в золотистом сиянии, словно ангел. Ангел нежно прикасается ко мне губами, улыбается… его теплые руки осторожно скользят по моей коже, по плечам, спускаются вниз, и я таю от этой нежности…
– Я сварю тебе кофе, Солнышко?
– Да, спасибо.
Я чувствую, что вся покрыта его запахом и этим его золотистым сиянием.
– Ты мой ангел, слышишь?! – Он прижимает меня к себе и улыбается.
И я тоже улыбаюсь вместе с ним. Он счастлив.
* * *
Я хочу переспать с каждым его другом. По отдельности или вместе – это не так важно. Мне неважно, свободны они или нет, женаты или разведены. Неважно, сколько им лет: кому девятнадцать, кому больше тридцати. Мне на это плевать. Я просто хочу переспать с каждым его другом. И я знаю, что каждый из них этого хочет. Каждый из них хочет меня.
Я буду сидеть напротив и задумчиво молчать. Я знаю, как каждый из них поведет себя в постели. Я знаю, кто и как хочет меня. Пока дотлеет моя сигарета, воображение нарисует мне, как каждый из них возьмет меня. Вот этот готов прямо здесь и сейчас сорвать с меня одежду, наклонить над столом и взять меня, быстро, глубоко, крепко сжимая мои плечи своими сильными руками. Он давно этого хочет, и каждый раз, когда я подхожу к нему ближе обычного, дозволенного приличиями расстояния, я чувствую его жгучее животное желание. А вон тот смотрит на меня и боготворит, ему стыдно признаться в своем желании ко мне: ведь я девушка его друга. Но если бы мы оказались в постели, не сомневаюсь, он осыпал бы меня своими поцелуями, отдал бы всю свою ласку моим лепесткам…
* * *
Ангел держит меня за руку и ведет в парк, показывает первые листья, дарит первые цветы, светится в солнечном свете. Он рассказывает мне много интересных историй, говорит, что у меня глаза цвета неба.
– Мы будем жить вместе, я буду каждый вечер готовить вкусный ужин; мы будем лежать, обниматься и смотреть разные фильмы на нашем большом телевизоре… – прижимает меня к себе и улыбается.
И я улыбаюсь вместе с ним.
Он счастлив.
* * *
Наступает суббота. Вечер. Он зовет меня в кино, гулять. Но я не могу, не могу – я крашу глаза черными тенями и отправляюсь в ночь.
В пронизывающих тело ритмах, в звучащих в такт сердцу басах, в окутывающей мысли мелодии, в туманящих взгляд лазерных лучах я буду жить этой ночью. Я буду дышать движением. Я буду наслаждаться всеобщим экстазом. Я буду танцевать.
Мою кровь заполнит абсент, мою душу заполнят движения диджея, мои движения заполнит желание. Я буду танцевать.
Не чувствуя усталости, мокрых волос. Не ощущая времени, а только музыку. Не думая ни о чем, не оглядываясь вокруг. Отпустив свое сознание – оно будет пульсировать где-то рядом. Я буду счастлива. Я буду танцевать.
* * *
– Хочешь пойти со мной в субботу?
Ангел хмурится. Он этого не понимает.
– Не хочу, я хочу просто побыть с тобой. – Он прижимает меня к себе и окутывает своим золотистым сиянием…
* * *
Суббота. Я снова живу.
Я дышу музыкой и наслаждаюсь своим телом. По венам льется дым. Я не знаю счета времени, но парень, танцующий слева от меня, смотрит на меня уже целую вечность. Он смотрит, как я танцую, и это меня заводит. Это заставляет меня двигаться еще соблазнительнее. Его взгляд разжигает мое желание. Я поворачиваюсь к нему и понимаю, что хочу его. Он наклоняется ко мне и говорит что-то. Я ощущаю жар его тела, и ноги у меня подкашиваются от возбуждения…
