— Посреди этого пира погибели чья-то нога, на которой почти не осталось кожи, наступила на пузырящийся череп Вождя. Вода мертвой реки разъедала и плоть, и кости. Кожа дымилась, люди истошно кричали, их глаза извергали огонь, руки тянулись и слепо шарили в пустоте в поисках утраченного спасения. Тела качались на черной воде и разлагались буквально на глазах, превращаясь в серую пену. Руки и ноги, отделенные от тел, погружались в прибрежный ил, словно странные речные создания, для которых еще не придумали имена. В конце концов Река Смерти поглотила их всех, обрядив каждое тело в саван водяной ряби. Сен изъяла свой голос из хора Сирен, и все погрузилось в звенящую тишину. Мир был серым и синим и отсвечивал блеском металла… мир погружался в сумерки… Богиня и ее многоликие дети растаяли в сером тумане.
Талис умолкла.
Небо уже озарилось лучами рассвета.
Талис провела рукой по векам Сновидца.
— Теперь отдыхай. Тебе надо поспать, чтобы восстановить силы. Иначе воспоминания потускнеют.
— Хороший прием, — сказал он. — История раскрывается по частям… Надо лишь сопоставить одно с другим. — Он замялся на миг и продолжил: — Сирены возникли из мифа. Остается понять, как они связаны с Намидой, а потом… а потом… как они оказались у нас на Земле. Прошлое одновременно с будущим… прошлое с будущим…
— Я все расскажу, когда ты проснешься. Я расскажу тебе все.
— Тебя нет, — сказал он. — Это сон. Я сплю — ты мне снишься. Тебя нет, и не может быть.
— Меня нет… — прошептала она. — Меня нет, мой Сновидец.
Вздрогнув, Сновидец проснулся. Ему было холодно. Очень хотелось есть. Вокруг было темно. В голове вместо мыслей мерцали тени, непонятные запахи витали в воздухе. Сновидец поднялся на ноги. Повернулся кругом в темноте. У него было странное чувство, что он оказался в сознании кого-то другого и потерялся в его искривленных изгибах.
— Талис, — позвал он. — Что это, Талис? — Его голос отдался эхом, словно он находился внутри некоего замкнутого пространства.
Сновидец вгляделся в гулкую темноту и различил сгусток сумеречного движения. Там что-то было, во тьме. И это что-то целенаправленно приближалось. От него исходила угроза: оно было опасно, очень опасно. А потом из туманного сумрака вышла фигура, с виду похожая на человека. Вопя, как баньши, странный пришелец набросился на Сновидца и схватил его за горло. Тусклый мерцающий свет поднялся между ними как дым и осветил лицо человека из тьмы. Но Сновидец не видел его лица, он видел только глаза: совершенно безумные. Взгляд незнакомца вонзился в него, выжигая сознание, как напалм. Сновидец смотрел в эти дикие, огненные глаза, и на мгновение ему показалось, что сейчас он лишится чувств. Только неимоверным усилием воли он заставил себя побороть эту слабость. А потом странный пришелец из тьмы с силой впечатал его спиной во что-то твердое, и у Сновидца перехватило дыхание. Размытые черты незнакомца вдруг обрели плотность — выкристаллизовались в отчетливое лицо. Это был никакой не Демон, и не злобная сущность, порожденная тьмой. Это было лицо человека, такого же, как и сам Сновидец. И он знал это лицо: не человека, а только лицо — образ в глубинах сознания.
Это открытие придало ему сил, и он оттолкнул незнакомца, чье лицо было ему знакомо. Тот снова набросился на него и вновь попытался схватить за горло. Но теперь Сновидец был начеку. Он отчаянно отбивался, даже не глядя, куда бьет, — просто бил, бил и бил, пока фигура таинственного незнакомца не начала расплываться, теряя человеческий облик.
Где-то на краешке сознания забрезжила мысль, что надо взять себя в руки, надо остановиться. Сновидец замер. Сердце бешено колотилось где-то в районе горла. Воздух был жгучим и едким. Избитый противник тяжело повалился на пол — как большая, одетая в черное тряпичная кукла.
Сновидец смотрел на лицо человека, который тогда, еще в самом начале, пытался выгнать его из Круга. Выразительное лицо: если ты видел его хоть раз, не забудешь уже никогда. Когда-то красивое и выразительное, теперь оно было отмечено печатью неутоленной злобы. Глаза, испещренные ненавистью. Облегающий черный наряд — синоптическая вспышка, объемный образ — видение, которое ожило и стало настолько реальным, что могло убивать.
Человек в черном заговорил:
— Глупец! — прохрипел он. — Я тебя предупреждал… я тебе говорил: возвращайся… но ты не послушал… нужно было всего лишь слегка изменить направление мысли… а теперь уже поздно… теперь ты умрешь…
— Кто ты?
— Когда-то я был человеком по имени Питер Линиум.
— Питер Линиум, — повторил Сновидец. — Мне это ни о чем не говорит.
— И не должно говорить, — раздраженно ответил Линиум. — И если бы все было по-моему, мы бы вообще никогда не столкнулись.
Сновидец задумался над услышанным.
— Ты сказал, что мне надо было всего лишь слегка изменить направление мысли, но что теперь уже поздно и я умру. Объясни. Я не понял.
Бледные тонкие губы Линиума сложились в подобие усмешки.
— Ты думаешь, что обретаешь Историю, что тебе открывается звучание потерянных слов, которые утолят твою жажду знаний и исцелят твой подпорченный мир… но ты ошибаешься. — Его дыхание то и дело сбивалось. — В твоем мире эта История обернется еще большей болью. Она принесет только горе. Ты и сам подозревал что-то подобное… но не захотел доверять своему внутреннему чутью. И не послушал, когда тебя предупреждали.
Его образ как будто тускнел, постепенно сливаясь с сумраком. Его голос звучал словно издалека:
— Талис тебя обманула, она солгала. В самом начале, когда ты только вошел в Круг, тебе достаточно было бы просто сместить точку фокусировки, и ты бы сразу вернулся в свой мир. А теперь… Знаешь, как говорится: из двух зол выбирают меньшее. А тебе предстоит выбирать из двух зол равнозначных. Пройти Историю до конца и заразить ею свой мир — или же умереть в этой поддельной реальности, чтобы вместе с тобой умерла и вся боль, заключенная в здешних историях.
— А если я просто не стану рассказывать эту Историю? — спросил Сновидец.
Линиум покачал головой.
— Ты сам знаешь ответ, — сказал он. — В глубине души — знаешь. Она придет за тобой, и ты расскажешь ее. Непременно расскажешь. — Его лицо словно осело, провалившись чуть дальше во тьму. — Да, кстати… прежде чем ты задашь следующий вопрос… твоя смерть в этой Истории не спасет мир, а лишь даст ему краткую передышку. И все равно, это был бы оптимальный выбор. Ты нужен реальному миру, твое место в пространстве в третьем измерении не должно пустовать. Он воссоздаст тебя заново. — Линиум помедлил и добавил как бы между прочим: — Почти таким же, каким ты был прежде, когда ушел.
— Почти?
— Да… — сказал Линиум, становясь все прозрачнее и тусклее. — Эта История себе на уме! Она всегда берет что-то взамен, что-то нематериальное, но очень важное. — Он взглянул на Сновидца, ожидая какого-то отклика. — Когда ты уйдешь, Сновидец, она отхватит немалый кусок твоего сознания и оставит его себе. И, как ты уже знаешь, обратно тебя уже не позовут. История дождется рождения другого Сказителя твоего уровня, и все начнется сначала. А мне надо придумать, как это остановить.
Сновидец улыбнулся. Из уголка его рта потекла тонкая струйка крови.
— Из-за этой Истории ты стал невнимательным, — сказал он. — Ты кое-что пропустил. Всегда есть третий путь.
— Будь ты проклят! — прохрипел Линиум. — Эта История… пагубна для нас обоих… моя боль разнесется по миру… новой волной опустошения. А ты… ты перенос… чик… заразы. Ты… должен… умереть… здесь… третьего пути… нет…
— Если я изменю окончание Истории, тогда все закончится.
Линиуму уже не хватало сил, чтобы удерживать зримый облик.
— Нет… ничего не получится… убей себя… лучше потерять… жизнь… чем лишиться… рассудка…
Сновидец смотрел, как его собеседник сливается с сумраком. Это и вправду творение какого-то безумного гения, подумал он. Только теперь до него дошло, сколько сил отняло у него это противоборство во тьме. Ноги вдруг подкосились. Он упал, выставив правую руку вперед, чтобы смягчить удар.
Ему показалось, что он сейчас потеряет сознание. И отчасти был этому даже рад. Его рассудок — в который раз — раскололся надвое, и он опять перестал понимать, то ли он сам видит сон, то ли сделался персонажем чужой истории.
Эта неопределенность сводила его с ума. Он даже не думал, что так бывает: в сновидении, в истории. Он оказался в пространстве, насквозь пронизанном токами нового сотворения. Вот он, очередной парадокс. Его мысли кружили в слепящем вихре; мысли закручивались спиралью, в центре которой была Талис, и он прикасался к ней, снова и снова, его губы скользили по ее искрящейся плоти. Ее поцелуй ударил в сознание взрывной волной, проник до самых глубин естества, всколыхнул душу. И душа истекла из его опустошенного, усталого тела — растерянная и бездомная. Это было пространство, в котором фантазии, порожденные человеческим разумом, соприкасались с иными формами вымысла.
