В дверь заглянул бугай в камуфляже, охранник нового гендиректора, Пинского – мужика в костюме, который терся у «мерса». Второго, с рацией, я после той ночи ни разу не видел.
– Иди, у босса к тебе разговор.
Я поставил рюкзак на стул и пошел за бугаем по коридору к приемной. В заводоуправлении ничего не поменялось, «все шло своим чередом».
Бугай открыл дверь приемной, я зашел. За компьютером сидела секретарша Даша. Пинский до сих пор не уволил никого, кроме охранников, «оказавших сопротивление». На их место он поставил своих. Вместе с ним они приехали из другого города, но откуда точно, никто не знал. Никто не знал и откуда взялся он сам. Женька смог по своим каналам разведать, что, вроде бы, Пинский принимал участие в двух захватах заводов в Сибири, но надолго там не остался и должностей не занимал.
Я кивнул Даше. Она улыбнулась в ответ. Бугай шагнул к двери, постучал, заглянул.
– Александр Сергеевич, здесь этот – редактор газеты…
– Пусть проходит.
Бугай сделал шаг в сторону, пропустил меня. Я зашел в кабинет. Пинский сидел за столом – стрижка почти под ноль, с заметным пятном лысины ото лба до затылка, черные широкие усы. Он был в белой рубашке и галстуке. Пиджак аккуратно висел на спинке кресла. Пинский поднял глаза от бумажек на столе.
– Здравствуй, Алексей. Ты, это самое, не бойся, я вообще‑то не кусаюсь. – Он изобразил улыбку. – Проходи, садись. Есть разговор к тебе.
Я подошел к столу, остановился.
– Ну, не хочешь – не садись, как хочешь. Стой тогда, но, как в народе говорят, в ногах правды нет. – Он заметно «гэкал». – Во – первых, Алексей, я должен извиниться, если там тогда с тобой, ну, это самое… грубо обошлись. Сам пойми, такая ситуация была… Да, я ведь забыл представиться… Мы ж, значится, знакомы, хоть и познакомились не очень‑то приятно… Короче, Пинский Александр Сергеевич, новый гендиректор комбината. Не волнуйся, все по – честному – могу тебе вот документы показать. Если думаешь, что что‑то здесь не то, то вот постановление суда, а вот и протокол собрания акционеров…
– Я прекрасно знаю, как такие протоколы…
– Не перебивай, когда старший говорит. Я вообще не обязан тебе ничего объяснять. Но я такой вот человек, понимаешь? Хочу, чтоб все было по – честному. Ты видел – я никого не убрал, кроме тех, кто по собственному желанию…
– Пока. Пока не убрали…
– Не убрал и не уберу. А к тебе, товарищ Сухарев, у меня такое предложение. Я читал многотиражку, и она мне, значится, понравилась. Ты, Алеша, человек хороший, честный. Это я тебе скажу, как на духу. Я вот в людях разбираюсь. Короче, я хочу, чтоб ты остался. Обещаю – вмешиваться я не буду. Мое дело – руководство комбинатом, а твое – газета. Критикуй меня, но не зазря. Чтобы если критика, то, значится, за дело. И перспективы, я тебе скажу, здесь очень даже неплохие. Можно из многотиражки сделать городскую, чтоб читал не только комбинат, а и целый город. И редактором тебя поставить…
– Нет, я ухожу.
– Я тебе еще раз повторяю. Никакого здесь захвата не было. Все законно. Ты пойми, здесь бизнес, здесь свои правила игры. И я их не нарушил, делал все по правилам. Бизнес – это дело жесткое. Чуть расслабился – и все, в пролете…
Я повернулся и пошел к двери.
Место: Москва
Дата: 16/11/2006
Время: 23:44
Музыка: нет
Воняет копчеными курами. В Москве почему‑то на каждом углу воняет копчеными курами. Москвичи, должно быть, любят их жрать. Я топчусь по остановке, мерзну. Сыплет снег – уже не мокрый, а мелкая крупа. Народ на остановке курит, потягивает пиво и слабоалкогольные коктейли. Несколько человек, выйдя на проезжую часть, ловят тачку. Тут же припаркованы штук пять машин «бомбил».
Подкатывается троллейбус. Открываются двери. Несколько человек выходят. Дядька в пальто, с дипломатом, кидается в среднюю дверь. Она закрывается, двинув дядьке по рылу. Дядька отходит, бубня что‑то под нос, пристраивается в очередь в переднюю дверь. Я встаю следом за ним.
* * *
Троллейбус катится вдоль длинного забора. За ним – недостроенная бетонная коробка. Светятся окна девятиэтажек. Впереди какая‑то тетка орет:
– Вы что, не поняли меня? Я прошу вас показать ваш билет.
Другая отвечает:
– Ничего я вам не покажу. Здесь автоматизированная система. Я прошла в салон – и все.
– А может, вы прошли в другую дверь…
– Отстань ты от нее, хули приебалась? – встревает в разговор мужик.
– Как вы разговариваете со мной? Я, между прочим, нахожусь на службе…
– Счас выкинем тебя из автобуса – и будешь ты на службе…
– Ну зачем же ругаться, господа? – слышится мужской писклявый голос. – Давайте жить дружно…
«Я хуею в этом зоопарке». Наверно, это значит, что мне не все равно. Что‑то сдвинулось в мозгах за один лишь день. Слишком долго все было по хуй, и я уже думал, так будет всегда. Но здесь тебе не «bloody Europe», где «хуеть» просто не от чего, где все приглажено, благоустроено и предсказуемо.
Место: Родина
Дата: 14/07/1999
Время: 15:37
Музыка: нет
Солнце выглянуло из‑за облака и снова спряталось. Мы сидели на заднем крыльце нашей школы, у забитой двери. Она была забита еще тогда, когда мы здесь учились. Ира взяла из пачки сигарету с ментолом, щелкнула зажигалкой, прикурила. Она была с короткой стрижкой, в черных джинсах и черной майке без надписей и картинок.
По турникам лазили несколько пацанов лет по десять, еще трое пинали футбольный мяч. Все футбольное поле было вытоптано, только по углам осталось немного чахлой травы.
– Почему ты предложил сюда зайти? – спросила Ира. – Ностальгия, что ли?
– Ностальгия – пошлое слово.
– Да, ты прав. Я не подумала… Но ты понял, о чем я говорю.
– Наверно. Но дело не в этом. У меня о школе нет каких‑то теплых воспоминаний. Там ничего хорошего не было. Но какое‑то ощущение, что что‑то могло быть по – другому. Тогда, еще в школе… Семь, восемь, десять лет назад. «Ностальгия по том, чего не было». У меня приятель, музыкант – ему лет девятнадцать – спрашивает: А как ты себя ощущаешь, вот тебе уже двадцать пять лет… И я ему говорю – а никак я себя не ощущаю. Вернее, как раньше ощущал, так и сейчас. Ничего не изменилось. А ты себя как‑то «ощущаешь»?
– Да вроде нет.
Пацаны с футбольным мячом стали по очереди бить пенальти. Снова выглянуло солнце.
– Ты, наверно, думаешь, что я полностью деградировала? – Ира стряхнула пепел на землю. – Нет, ничего такого. Я мало общаюсь с другими «гонщиками», и с теми, кто берет машины здесь, практически не общаюсь. Я – сама по себе, ясно? Когда я дома, я читаю книги, много книг, и ни какой‑нибудь мусор. Вот прочитала всего Довлатова, три тома, сейчас купила Кортасара… Тебе нравится Кортасар?
– Нравился, когда я его читал – несколько лет назад…
– И я уже, в общем, решила, что займусь чем‑нибудь другим. Да, я объездила всю Европу, многое видела… Да, я купила квартиру, живу независимо от родителей…
– Квартира – это хорошо. А я вот до сих пор с мамой…
– …Надо еще поездить какое‑то время, заработать денег – начальный капитал, чтобы открыть свое дело. Заняться чем‑нибудь интересным… Время уже не такое, как раньше, когда только торговля и перепродажа…
– Да, время другое…
Я посмотрел на поле. Пацан в красной майке с номером «8» и надписью «Аленичев» на спине установил мяч, отошел на несколько шагов. Вратарь в драных кроссовках запрыгал из стороны в сторону. Пацан разбежался, ударил. Вратарь не двинулся с места. Мяч ударился в перекладину и отскочил.
Место: Родина
Дата: 08/08/1999
Время: 20:48
Музыка: Кремастер – «Зона вони», Гражданская оборона – «Все идет по плану» (в исполнении группы Кремастер)
Стены были заклеены вырезками из журналов – голые девки, музыканты, футболисты и прочие. Некоторым были пририсованы бороды и усы, приклеены чужие головы. Поверх картинок шли надписи черной краской из баллончика – «Punk Not Dead», «Exploited», «Sex Pistols», «Гражданская оборона». В этом подвале много лет была «контора» местных гопников, потом, в начале девяностых, они дружно ушли в коммерцию и рэкет, и тусоваться в подвале стало для них «несолидно». Года два подвал оставался бесхозным, а потом его обнаружил Женька и стал здесь репетировать со своей первой группой «Ось Миноги». Группа скоро развалилась, но вместо нее появилась новая – «Кремастер».
Кроме меня, на репетицию «Кремастера» приперлось человек пятнадцать – почти вся панк – тусовка нашего района. Мы сидели на полу, на старых матах, стыренных в школьном спортзале прежними «владельцами» подвала, и пили из бутылок пиво. Спейд, пятнадцатилетний панк в порезанных джинсах и куртке с булавками, приплясывал, остальные притопывали ногами и покачивались в такт. Из‑за херовости аппаратуры Женькиного вокала почти не было слышно, только сплошной гитарный запил, гул «бочки» и баса и звяканье тарелок.
