— Держись за свою шляпу, Джоанна, — кричит Кэндимен сквозь шум автострады. — Быть мишенью, кто бы ни стрелял, весьма неприятно.
— Может моя жизнь двигаться чуть быстрее? — лает Термидор с заднего сидения. За рулём Сэм «Сэм» Бликер, он не отвечает; по совету Брута Паркера он регулярно практикует технику обрезания негативного внутреннего диалога, посему удерживает внимание; для этого он заявляет себе: «Я тот, кто идёт по пляжу / стреляет в президента / пинает монашку» или что там навевают обстоятельства.
— Цени-ка, — бурчит Термидор, снова откидываясь назад и глядя в окно. — Все лица плоские, как у совы, поток жизни бьёт их о стены тупиков. Всё убрано в образе их близких. Это кротость, к которой я склонен относиться терпимо, понимаешь ли. Что я хотел сказать, для разрыва штатов трудно было бы найти лучшее время. Знаешь, иногда сделка портится быстрее бананов, но сейчас энтропия играет на стороне тех, кто влияет на мой образ жизни. — Он снова наклоняется вперёд. — Эй, Сэм, машина гейская — вместо подушки безопасности разворачивает гигантский рахат-лукум. Запирай Еврокарт, чтобы вышел чистый выстрел, ага?
Сэм бросает вперёд бронированный лимузин. «Я тот, кто вмолотится в Рено Меган», — думает он.
— Это у них кресс-салат в покрытии, а, Сэм? Их обоих бросает вперёд, когда у машины вминается задница.
— А, Сэм? Ау, Бликер, кинь-ка мне сюда труп.
— Я сосредоточиваюсь, босс.
— Мне плевать на состояние твоих кишок, Сэм. Этот демонический всезнайка как раз собрал бакалею — когда я закончу с ним, он будет вполне мёртв и похоронен в куче бобов.
— Не факт, что у вас получится, босс.
— Я тоже могу расстрелять его. Отчего же не расстрелять? Ты о чём ваще?
— Обещайте, что не разозлитесь.
— Ничего не обещаю. Обещаю надавать тебе по жопе.
— Я как-то слышал, в Атома однажды стреляли на Падшей Улице, там потом чёрт знает что творилось.
— Пошевели уже мозгами, Сэм. Говорю же, ни один человек не управляет каждым своим вдохом. Ни ты, ни даже я. Дам тебе совет, который мне дали много лет назад. Ты можешь увидеть что-нибудь в глазах человека, пускай — ненависть, зависть, маниакальную жажду власти, — но всё фигня, пока оно там есть. У него же там полная каша. Да, это залог спасения, когда ты подбиваешь бабки своим недостаткам в таком ключе. У меня только один глаз — и я им смотрю в оба.
— Кто дал вам этот совет, босс, — Коко Клоун?
— Не твоё дело, — отрезает босс, вспоминая свою мать. — Давай скрипи колёсами, лихач.
Сэм «Сэм» Бликер вытаскивает помповую «Мит-субиси», высовывает из окна и опорожняет обе ноздри. Еврокар искрит и сворачивает. «Я тот, кто зря тратит патроны», — говорит он сам себе, лавируя между взрывами.
— Трупы годятся не только для похорон, — говорит ДеВорониз. Фонари высвечивают лицо, полное угрозы. — Медленно мели детей — поражение отличный отдых.
— Как скажете, мистер, — говорит таксист. Как водитель бронированного светлопивского такси со вспахивающим улицу клювом, он знает искусный баланс силы, присущий бизнесу. — Хотите, поставлю музыку?
— Власти гребут под себя всё. Они прибивают гвоздями лужу вина к столу.
— А-га.
— Была однажды плохая божественность замкнутости и веры, что завалила людям обзор головами. Библия никогда не успокаивает побуждение, дабы принудить к чистоте. Её на это не хватает.
— Понимаю, о чём вы.
— Но есть выход. — Да?
— Гипостазис утверждает, что Самаэль ошибается.
— Все мы ошибаемся.
— Ад тоже на свой лад — земля гармонии. Но без принуждения иерархия нестабильна. Возьми пистолет. — ДеВорониз передаёт вперёд маленькую, масля-нистую «Беретту 92Ф», автоматику, таксист берёт её, смотрит в зеркало и глубоко вздыхает, смиренно качая головой.
— Стреляй в машину перед нами. Я получу этот орган, даже если нам с тобой придётся в процессе погибнуть.
— Нам с тобой?
— Пардон — тебе и мне.
Таксист щёлкает на счётчике револьвера, окно и глаза поднимаются одновременно. — Хорошо, мистер, но вы потеряли все шансы отвертеться. — Первая очередь пришла на финиш впереди всех на скорости 1280 футов в секунду, лизнув лимузин, как ухо любовника.
— Раздобудь мне пару или там десяточек хот-догов, Бенни, — бормочет Блинк, вгрызаясь в бургер.
— Мы в машине, Шеф. У нас погоня.
— Думаешь, я не знаю? — кричит Блинк, тепловики срываются с его лица. — Я конвоировал гонщиков, когда ты ещё тюнинговал свой первый трёхколёсник. Боже, этот бургер из тех, что надо проглотить, если тебя поймали за вражеской границей?
— Тут пальба, Шеф, — говорит Бенни, вглядываясь вперёд. — Гильзы летят, как блюдца над Мехико.
— Знаешь, что мне нравится в старых добрых патрульных играх, Бенни? Они как провокация, но без планирования. Полёт пуль грубо нарушает контролируемое воздушное пространство. Вишь лимузин? Поворачивая зажигание в этой матушке, слышишь придушенный смешок — она приветствует первого парня, предложившего приделать плавники к машине. Деньги в этом проклятом банке.
— Прибавьте чуток скорости, Шеф.
— Спорю на твою шоколадную жизнь. — Блинк раскуривает «Гинденберг», глубоко затягивается. Задумчиво выпускает дым. — Слышь сюда, Бенни, лохи — отстой отстоев. Чей ещё скелет хочется поставить в ванной и в упор не видеть, разве что захочется счесать об него отмершую кожу? — Ещё одна затяжка. — И, Господи, когда не получается его достать, что мы делаем? Пытаемся найти копию.
— В Еврокар попали, Шеф. Сзади волочится бампер.
Блинк хмурится, оглядываясь по сторонам. — В чём смысл человеческого подбородка, Бенни?
— Наверно, человеческое лицо должно где-то кончаться, Шеф.
— Звучит, на мой вкус, как признание поражения. Может, поэтому мы больше не эволюционируем? Подбородок перекрывает нас как эдакий ограничитель?
— Вы меня убиваете, Шеф.
— К слову, я знаю, у тебя нелады с боеприпасами, Бенни, но абсолютно очевидно, что нельзя позволять своим предубеждениям вмешиваться в исполнение долга. Вытаскивай «Итаку», спрячь сердце за значком и не ослабляй защиту.
Блинк говорит, исходя из своего опыта. Тогда, на тренировке копов, Академия наняла актёра, чтобы тот выпрыгнул, стреляя в класс из «узи» холостыми патронами, чтобы обеспечить тему для разбора полётов, но, молниеносно среагировав, Блинк встал с настоящим «узи» и завалил его.
Держась за руль одной рукой, Бенни вытаскивает свой упрёк и высовывает голову в ночь. Он целится в шипованное такси и жмёт. Отдачи нет, отчёт унесён прочь ветром, и он понятия не имеет, разрядился ли пистолет.
Что-то сминает крышу над головой ДеВорониза, когда он разглядывает счётчик — таксист выпустил пятнадцать пуль и вщёлкивает новую обойму, производя очередной залп. Сэму «Сэму» Бликеру что-то хлестнуло по руке, и он шарашит удачный выстрел через заднее стекло Еврокара и далее. Туров сияет в страхе, когда что-то грохочет по обшивке. Он бурчит, слабо и назойливо. — У моих нервов есть права, пожалуйста, сбавьте скорость.
Мэдди смотрит в зеркало и видит звёздную россыпь из радиаторного полуавтомата. Она тянется к переключателю и разворачивает маскировочную си-стему. Современные маскировочные устройства работают по принципу отрицания возможного. В отличие от термоптического камуфляжа, отрицаемая маскировка считывает то, во что наблюдатель не в состоянии поверить, и посылает микроволновый импульс, имитирующий этот объект. И наблюдатель отказывается его воспринимать. Но с машинами проблема — они не только слишком большие для психологической слепой зоны некоторых людей, они ещё и слишком быстро двигаются, чтобы сфокусировать сенсор на наблюдателях. Мэдди решила проблему, превратив машину в объект универсального отрицания в действительности, а не в видимости. Нажав на выключатель, она переключает двигатель машины на дешёвый электромотор в багажнике, причём скорость остаётся прежней. Для преследователей же с машиной Мэдди происходит что-то странное. Сначала выключается двигатель, потом сама машина растворяется и исчезает.
— Прошу прощения, что пришлось работать в центре, Граф. Надо было принести сюда барбекю, чтоб вырваться от слюнтяев — слишком много людей навещают обезьянник. Вот в глубине холла — Рекс Камп ждёт, чтоб обсосать останки.
ДеВорониз сидит напротив в наручниках с электрозамком, наведённый на центральный компьютер.
— Вы про молодого человека Фиаско?
— Вполне скоро, — громыхает Блинк, поджигая сигару, — они разожгут этого плохого мальчика.
Хриплый крик скачет по стенам центральной берлоги.
— Что это было? — спрашивает ДеВорониз.
— А, бреют его волосы. Теперь пойдём сверху — имя.
— Мне всегда нравилось имя Том Сойер.
— Хорошо, мистер Сойер, я оценил, как ты разогнался до ста десяти в упрямом такси, что имеешь сказать по этому поводу?
