Елена Георгиевская - Инстербург, до востребования

— Я тебя люблю.

— Пойдём выйдем, — предложила Ася придурку, и он неохотно последовал за ней на кухню.

— Она больная, — тихо сказала Ася под всё тот же надоевший аккомпанемент, рок-н-ролл мёртв, а я ещё нет, — привязалась ко мне и не может отстать. Иди домой, а я постараюсь её эвакуировать обратно в райцентр.

— Обалдеть, — громко сказал придурок. — Мой брат, нормальный человек, был здесь всего два дня и одну ночь, и ты сказала, что это кошмар, а твои долбанутые лесбухи тут будут стадами ошиваться?

— Что-то не устраивает — дверь вон там. Не хочешь в дверь — уходи через окно и не забудь свои дурацкие сигареты.

— Ася, что случилось? — обеспокоенно спросил придурок (бог знает, почему он так дорожил отношениями с ней: наверно, и правда был мазохистом).

— На самом деле, никогда ничего не случается, и ничего нет, — пояснила Жанна, нарисовавшаяся в дверях. — Я с радостью жду апокалипсиса — времени, когда это утверждение подтвердится.

— Девушка, с вами всё в порядке? — обеспокоенно спросил придурок. — Я терапевт, можете доверять мне.

Ася предпочла бы избавиться от обоих сразу, но логичнее было сначала убрать Жанну.

— Вены вроде целые, — продолжал придурок, осматривая вредоносный объект со всех сторон, — а выглядит как отмороженная. Каждый раз удивляюсь, насколько по-разному действует на людей алкоголь. На какой нефорской тусовке ты откопала это сокровище?

— Я бы сейчас потусовалась только в одном обществе, — ответила Жанна. — Было такое общество — «Black Leather Beavers». Они правы. Несмотря на то, что их нет.

— Жанночка, тебе лучше поехать обратно, если, конечно, у вас дома никто никого не убил, — быстро проговорила Ася. — Боюсь, в прошлый раз ты неправильно меня поняла. Мы должны остаться друзьями. Пойдём, я тебя провожу.

— Всё, я пошёл, до свидания, — торопливо пробормотал придурок. — Разбирайтесь сами.

И исчез, забыв диск «Аквариума», который Асе был на хрен не нужен.

— Он понял, что лишний, я добилась своего, — сказала Жанна с тихим торжеством.

— Тебе домой пора, — твёрдо повторила Ася.

— Хорошо, если тебе кажется, что лучше поехать ко мне, то можно…

Ох, блядь…

Уже стемнело. В поисках междугородней остановки нужно было обогнуть кладбище, заросшее шиповником и малоизвестной, кажется, белорусской травой. Ася опасалась, что эта дура начнёт свой очередной асоциальный экзерсис, например, будет биться головой об ограду или упадёт на асфальт, но пока всё шло относительно нормально.

— Как всё запущено, — констатировала Жанна. — Родственники этих покойников — настоящие козлы.

— Они здесь бухают.

Ограды бы лучше красили. Но зачем тратить деньги на олифу, её же пить нельзя? Хотя в деревнях народ, наверно, даже олифу способен пить. Нельзя недооценивать разностороннюю одарённость славянских народов. Жанна внезапно замерла, рассмотрев за покосившейся оградой памятник из мраморной крошки. Фамилия покойного (что-то сложно-польское) светилась в полутемноте золотыми буквами, а фотографию кто-то спёр.

— Зашибись доска. У нас в общагу парни такую же с кладбища приволокли. Потом мясо на ней резали. Кстати, на хрен вообще хоронить этих мёртвых? — задумчиво произнесла она коронную фразу лидера Церкви Эвтаназии, певицы Крис Корда. — Хорошее мясо, пусть идёт прямо в «Макдоналдс».

— Психопатка, — мрачно сказала Ася.

— Извращения и психопатия — это всякие некрофильские картинки, которые наши неучи рисуют и выставляют в галереях. Тоже мне мода. Одна из характерных деталей облика искусства двадцатого века. Эпохи глобальных потрясений и катастроф. А предлагать не засорять землю — это не извращение. Древние греки были намного умнее. А нам из-за этих кладбищ скоро жить будет негде.

— А ведь ты называла себя верующим человеком.

— По-твоему, не бояться кладбищ — значит не верить в бога?

Калитка скрипнула, вышла пожилая тётка в полупрозрачном траурном платочке.

— В загробном мире, если честно, лучше, — громко сказала Жанна. — Каждый раз, когда приходится оттуда возвращаться…

Тётка дико уставилась на неё.

— Это чёрный юмор, не обращайте внимания, — порекомендовала Ася, которая по-прежнему держала свою спутницу за руку: вдруг сбежит.

— Чёрный юмор — это зарывать людей. Покойся с миром, да? Ага, с червями в грязи.

Тётка перекрестилась, резко ускорила шаги и вскоре исчезла из поля зрения.

— Но теперь я снова покину мир живых, обветшалое и непрочное пристанище, и мы пойдём с тобой вместе — так получилось, — на край вечности, где путешественники, призванные играть роль топора в руках всевышнего, дабы наказывать грешных, сидят у костра, единственного настоящего вечного огня, который не гаснет даже тогда, когда кажется, что от него остались только зола и угли… ха-ха-ха, ха-ха-ха-ха!

Первым желанием Аси, не выносящей пьяных истерик, было свалить домой, но подвело чувство ответственности. В автобусе Жанна вела себя тихо и к концу дороги уснула. От вокзала пришлось добираться на маршрутке, водитель которой чуть не врезался в «КамАЗ» и ближе к окраине города уснул за рулём — микроавтобус чуть не грохнулся в придорожную канаву.

— Ты не потеряла ключи? — спросила Ася, помогая проклятой овце выйти из маршрутки. Стоило этой сволочи сделать ещё один шаг вперёд, как она споткнулась о камень — благословенна будь инстербургская брусчатка. Если бы Жанна, ко всем прочим своим «достоинствам», одевалась по-бабски, не обошлось бы без порванных в клочья чулок, сломанных каблуков и других обязательных феминных атрибутов, а каково тащить домой переломавшую каблуки пьяную девицу, смахивающую на побитую проститутку, знают только те, кому господь посылал таких девиц в наказание.

— Ключи? — ангельским голоском переспросила Жанна, и что-то трансцендентное отразилось в её затуманенном взоре. — Ключей всего сорок восемь[3].

— Ты просто издеваешься надо мной, — хмуро сказала Ася.

Некогда было выяснять, стала её невольная жертва ещё и добычей любителей уравнения «Гитлер + Кроули = V.V.V.V.V.[4]», или всё ограничилось невинной пародией на каббалистику: нужно было срочно доставить овцу домой, иначе стопить будет поздно, и придётся заночевать у папаши, а оставаться в его интернациональной обители Асе хотелось меньше всего на свете.

Дырявый линолеум в прихожей украшали грязные следы армейских сапог, оборванные провода, валяющиеся тут и там осколки посуды. Под вешалкой стояли старые двери из ДСП и подставка для допотопной швейной машинки. Такой же бедлам творился и на кухне, плюс матерчатый мешок, доверху набитый мусором. В этом мешке рылся капитан Шлигер, обрюзгший лысеющий дядька умеренно семитской наружности. В тот момент, когда Жанна всё-таки попала ключом в замочную скважину, Александр Борисович с трудом вытащил из-под кучи пустых бутылок нераспечатанную четвертинку водки, спрятанную от жены.

При виде папаши, льющего помойную отраву в чайную чашку, Ася с трудом удержалась, чтобы не выматериться.

— Офигеть, как вы живёте, — вполголоса проговорила она, помогая Жанне снять забрызганный грязью плащ. — Просто офигеть. Добрый вечер, папа.

<Leave a comment>

_stein93: Вам лучше перестать материально зависеть от отчима. Но вам, похоже, это нравится.

14_ johanna_88: Мне?!

_stein93: Вы же не ищете работу, значит, внутренне вас устраивает то, что вам кто-то даёт деньги. Меня бы тоже это устроило. Но это не значит, что мы должны останавливаться на достигнутом и т. п.

14_ johanna_88: Я не могу. Я же говорила. Я вот просыпаюсь, захожу в ванную и понимаю, что где-то уже видела всё это, а если вообще всё уже было, то какой смысл делать что-то новое? Оно ведь только кажется новым, а на самом деле…

_stein93: У вас дежа вю в тяжёлой форме. Это пройдёт, когда у вас появится другая система ценностей. А сейчас вы упиваетесь своими страданиями; возможно, они помогают вам ощутить себя индивидуальностью. Вы знаете, чем индивидуальность отличается от индивида?