Я подумал, что Брюс собирается меня ударить.
— Не все они — молочный коктейль, как ты, — заявил он.
Брюс уже пару раз называл меня молочным коктейлем, возможно, пытался выбрать для меня кличку. Однако никто не стал это за ним повторять. Учтите: Брюс Друитт мог справиться со мной и во сне. После этого я, по большей части, держал рот на замке. Каждое утро я стоял с краю и кипел внутри, но в группе всегда присутствовало напряжение. Было ощущение, что все могут взорваться, или группа просто распадется. Брюс открывал рот и говорил, говорил, а внимание всех концентрировалось или где-то в коридоре, или за окном. Клер и Анна обычно обменивались взглядами, ведя какой-то тайный разговор глазами, а Брюс продолжал рассуждать, не осознавая, что ситуация изменилась. Я просто хотел уйти с Анной и где-то постоять вдвоем, но внезапно оказалось, что такой вариант невозможен.
* * *
Я не собираюсь в деталях рассказывать о каждом из них, описывать их внешность или чем они занимались.
Это не так важно. Кроме того, если бы они сами что-то рассказывали, то не стали бы упоминать меня.
— Я ни с кем из них не встречаюсь за пределами школы, за исключением танцевальных вечеров, матчей и тому подобного, — сказала Анна.
И на самом деле она ни с кем не встречалась и, как говорится, не тусовалась. Ей требовалось прочитать слишком много книг, прослушать слишком много дисков, заполнить слишком много тетрадей. Вначале я задумывался, почему она хочет проводить время со мной. Она была близка с одной из готичек, Клер Мэнза. Мне она тоже понравилась, и Клер стала важным связующим звеном в том, что случилось.
Клер училась в предпоследнем классе. Она была высокой, худой и красила волосы в черный цвет. Они начинали виться за ушами и волнами падали на спину, доходя до середины лопаток. Клер проколола левую бровь, в которую вставила плоскую «гантельку», и красила губы черной помадой. Иногда она использовала белую помаду, что смотрелось еще более дико. Я задумывался, почему она ими пользуется. Узнав ее поближе, я понял, что это очень милая девушка. Она была более спокойной, чем Анна, говорила мягким голосом. Анна упоминала, что Клер учится отлично. Все говорили, что она балуется наркотиками и получает их от родителей.
Она жила на Маддер-лейн, и это место считалось районом художников. Многие жители города продолжали называть улицу «Хиппи-роуд», поскольку в шестидесятые годы там обосновались хиппи. Моему отцу особенно нравилось название «Улица бездельников». Это была последняя официально отмеченная улица города, и проходила она совсем рядом с Таун-стрит, заворачивая на трассу № 63. За Маддер-лейн стояли еще какие-то дома, но они, по большей части, располагались на частных дорогах или на подъездных дорожках, посыпанных гравием. Эти дома и дороги называли фамилиями людей, которые там жили, а если точнее, то фамилиями тех, кто там жил три года назад. Отец Клер перебрался в наши края из Рочестера в штате Нью-Йорк в подростковом возрасте. А семья ее матери, Комптоны, жила здесь на протяжении нескольких поколений. Фамилия Комптонов значилась на церкви — они помогали ее строить в 1750 году, а также на библиотеке, которую построили в 1861 году. Их могилы можно встретить по всему кладбищу. Мать Клер была архитектором, отец — скульптором. Он делал странного вида штуковины из камня и металла. Ничто их них не выглядело реалистично, но для многих произведений использовались названия животных. Например, в одном случае он соединил несколько больших камней ржавыми трубами. Это называлось «Коровы и быки».
— Больше похоже на коровье дерьмо, — сказал мой отец.
Некоторые произведения продавались за большие деньги. Его крупные работы даже стояли во дворах у некоторых людей. В нашем городке их насчитывалось немного, но их можно было заметить, если заехать в лучшие районы Хилликера или Джоплина. Можно было встреть мистера Мэнза прогуливающимся по лесу, или вдоль дороги или идущим вдоль реки в поисках подходящих камней или выброшенных металлических предметов. Он напоминал бездомного, собирающего банки, но мой отец говорил, что он богат. Его дед изобрел какое-то защитное приспособление для работников скотобойни, и, таким образом, семья Мэнза оказалась обеспеченной на несколько поколений вперед.
— Он может себе позволить бездельничать, — говорил мой отец. Мэнза был клиентом партнера моего отца.
Семья Мэнза перебралась в наш городок примерно шесть лет назад. Клер была тогда нормальной девочкой с вьющимися каштановыми волосами. Она каталась на роликах по всему городу и постоянно жевала жвачку. Она играла на флейте и пела в детском церковном хоре. У нее был красивый голос. Я один раз сказал ей об этом, и она рассмеялась. После этого я долго ее избегал. Ее родители не ходили в церковь, поэтому Клер просто приезжала и уезжала на роликовых коньках, в плохую погоду ее подвозила и забирала мать. Обычно девочка стояла перед белым зданием церкви и выдувала пузыри из жвачки, вежливо отказываясь от предложений взрослых ее подвезти. Казалось, она всегда нравилась взрослым. Клер была вежливой, спокойной и уважительно относилась к людям. Почти всегда она оказывалась единственной в компании старших. Но она явно хотела, чтобы ее подвозила и забирала ее мать, думая, что та когда-нибудь зайдет в церковь вместе с ней.
Похоже, ей судьбой было предназначено попасть в какую-то группу. Она относилась к людям, с которыми ты не сталкиваешься, пока сам не попадешь в «тусовку». Она попала в музыкальный ансамбль. Ансамбль репетировал в одном конце школьного подвала, за закрытыми дверьми, чтобы никому не мешать. Послушать их можно было на каких-то встречах, собраниях и матчах. Все они держались вместе, и на обычных занятиях участники группы всегда сидели рядом друг с другом или с кем-то из хора. И что им в любом случае можно было сказать? Если сказать им, что тебе нравится, как они поют или играют, то они, вероятно, просто засмеялись бы, как сделала Клер. Я о ней практически не задумывался, но вдруг Клер Мэнза пришла в среднюю школу совершенно другим человеком. Тогда мы учились в разных школах. Она перешла в среднюю школу, а я заканчивал последний год в младшей средней, но все равно видел ее. Она стала выше, тоньше и смуглее. Она выкрасила и распрямила волосы, густо обводила глаза черным карандашом и носила только черное. Она вошла в число готов и стала носить их «форменную одежду». Если честно, впервые увидев ее в этом обличье, я не понял, что это она. Я подумал, что в город переехал кто-то новый. Карлу пришлось сказать мне, что это Клер. Так что с ней случилась поразительная трансформация, которая все изменила. Она перестала петь в хоре и перестала вообще ходить в церковь. Она перестала играть на флейте, перестала разговаривать со взрослыми. До знакомства с Анной я старался избегать Клер еще больше, чем обычно. Я никогда не поверил бы, что мы станем общаться, что у нас появятся какие-то общие дела.
* * *
Каждый день после школы я шел домой с Анной. Обычно мы направлялись на юг вдоль реки, иногда доходили до моста на краю города. Мы спускались вниз к берегу, садились на покрытый бетоном склон прямо под мостом, где не дул ветер и не шел снег. Там всегда было очень тихо, и только время от времени доносился шум автомобиля, проезжающего прямо над нашими головами. В тот день было холодно, Анна оделась не по погоде. Она стала носить ту черную куртку, которую я видел на ней в день переезда.
— Тебе не холодно?
— Нет, — сказала она. — Я приучаю себя не чувствовать холод.
Я представил ее стоящей перед открытым холодильником или работающим кондиционером, или на улице на снегу в купальнике, или плавающей вместе с «моржами».
Я не думал, что что-то из этого сработает. Ведь за лето организм снова отвыкнет.
— Я начала с теплой ванны, — сообщила она. — Я садилась в нее и сидела столько, сколько выдержу, потом перешла на холодные ванны, и делала воду все холоднее и холоднее. Теперь я кладу в ванну много льда.
— А сколько ты можешь в ней продержаться?
— Могу просидеть под водой больше четырех минут, — заявила она.
— К чему ты готовишься?
— Мне может захотеться проплыть вокруг Южного полюса, — сказала она и хитро улыбнулась мне. — Никогда не знаешь… Я ненавижу зиму, нужно или убедить родителей перебраться в место, где никогда не бывает холодно — или научиться жить в холоде.
Казалось, что она чувствует себя вполне комфортно в легкой курточке. Замерз я. На мне было толстое пальто, шарф и одна перчатка. Из-за гипса я не мог натянуть перчатку на левую руку, не мог полностью засунуть руку в карман пальто, поэтому стал надевать на нее толстый коричневый носок.
— Это самая странная вещь, которую я когда-либо видела, — сказала Анна. — Словно у тебя осталась только культя.
— Но это помогает не замерзнуть.
