Вася посмотрел в окно, за которым быстро темнело:
– Вот сейчас уже луну видно. Хотите посмотреть?
– Хотим, хотим, – кивнул Владимир, – тащи свою хуевину…
Вася быстро вскочил, громко отодвинув стул, и выбежал.
Вздохнув, Нина Ивановна подперла щеку пухлой рукой:
– Прямо Самоделкин растет. В кладовке мастерскую себе оборудовал, целыми вечерами там сидит. Приемник сам собрал, теперь вот – телескоп…
Владимир вытер губы салфеткой:
– В меня растет разъебай. Я в его возрасте тоже от техники охуевал до зеленой блевоты…
Вася вошел, неся телескоп. Подойдя к подоконнику, он поставил его и повернулся к сидящим:
– Идите сюда, сейчас посмотрим…
Вероника с Владимиром подошли.
Вася покрутил колесико настройки и кивнул:
– Смотрите…
Вероника склонилась к окуляру, посмотрела. Яркая, серебристая Луна была огромной и очень близкой. Правый край ее мутнел, исчезая в темноте.
– Ох, как здорово, – удивилась Вероника и взяла Владимира за руку. – Посмотри. Это замечательно.
Владимир приложил глаз к окуляру:
– Ух ты. Красавица какая… уссаться керосином…
Они долго рассматривали Луну, Вася, улыбаясь, стоял рядом, а Нина Ивановна мыла на кухне посуду, негромко напевая что-то красивым грудным голосом…
Владимир провожал Веронику совсем поздно – автобусы уже не ходили, на улицах было пусто и темно.
Они шли обнявшись, голова Вероники, сладко пахнущая рекой, прижалась к его плечу, шаги гулко раздавались в сырой городской темноте.
– Какой сегодня день, – тихо проговорила Вероника, – как сон…
– Почему? – шепотом спросил Владимир, обнимая ее сильнее.
– Не знаю… – улыбнулась она.
Они пересекли пустынную площадь с двумя яркими голубыми фонарями и свернули на улицу Вероники.
– У тебя такая хорошая мама, – сказала Вероника, поправляя волосы.
– Мамы наверно все хорошие, – засмеялся Владимир.
– И брат милый. С ним хорошо наверно поебаться до изжоги…
Владимир молча кивнул.
Они вошли в сквер, молодые липы сомкнулись над их головами.
В сквере было совсем темно и прохладно. Неразличимые листья слабо шелестели наверху.
Владимир остановился, обнял Веронику и быстро поцеловал в теплые мягкие губы.
Вздрогнув, она спрятала лицо в ладони, тесней прижалась к нему.
– Я люблю тебя, Ника… – пробормотал он в ее волосы, – люблю…
Она обняла его за шею и поцеловала в щеку.
Он снова отыскал ее теплые губы.
Поцелуй был долгим, листья тихо шелестели, слабый ветер трогал Вероникины волосы.
– Милый… – проговорила она, дрожащей рукой гладя щеку Владимира, – как с тобой хорошо… мне так никогда еще хорошо не было…
Он снова поцеловал ее.
Они медленно двинулись по аллее.
Вероника показала рукой в темноту:
– А вон и общежитие. Тетя Клава ворчать будет…
Они подошли к общежитию.
В окнах было темно, только стеклянная дверь подъезда светилась.
Владимир взял Вероникины руки:
– Когда я тебя увижу?
– Завтра, – поспешно выдохнула она и добавила, – завтра я пососу твою гнилую залупень… и мы поедем опять на косу… хорошо?
– Хорошо, – прошептал он, – я буду ждать…
Вероника мягко освободила руки, махнула ему и скрылась в подъезде.
Постояв немного, он повернулся и побежал по аллее.
Прохладный воздух охватил его, листья шевелились, проносясь над головой.
Владимир бежал, радуясь силе и ловкости своего тела, бежал, улыбаясь прохладной темноте, в которой уже начинал угадываться свет наступающего дня.
Валентина Викторовна распахнула стеклянную дверь кабинета:
– Костя! К тебе ученики пришли!
Сидящий за широким столом Константин Филиппыч приподнялся, надел очки:
– Пусть пройдут.
– Они стесняются, – засмеялась Валентина Викторовна.
– Ну не в коридоре же мне их принимать… Зови, зови…
Валентина Викторовна скрылась, и через минуту в кабинет осторожно вошли трое молодых ребят и девушка с огромным букетом сирени.
– Здравствуйте, Константин Филиппыч, – дружно поздоровались они.
– Здравствуйте, здравствуйте, друзья, – весело проговорил Воскресенский, выбираясь из-за стола. – Располагайтесь, не стесняйтесь.
– Константин Филиппыч, – быстро заговорила девушка, – разрешите поздравить вас от всего нашего факультета с днем рождения, с юбилеем. Мы вас очень любим и ценим. И очень рады, что нам довелось слушать ваши лекции, быть вашими учениками… А вот это вам…
Она протянула ему букет.
Константин Филиппыч развел руками, неловко принял цветы и, перехватив узенькую ручку девушки, быстро поцеловал ее:
– Спасибо, дорогие, спасибо… я очень тронут… спасибо…
Один из ребят развернул бумажный сверток:
– А это, Константин Филиппыч, тоже вам от факультетского СНО.
Под бумагой оказалась красивая модель молекулы молочной кислоты. Вместо одного из атомов углерода в модель была вмонтирована сделанная из папье-маше голова профессора Воскресенского.
Константин Филиппыч разразился хохотом:
– Аха-ха-ха! Ну, молодцы! Проказники! Аха-ха-ха! Валя! Иди сюда! Посмотри! Посмотри!
Валентина Викторовна быстро подошла к столу, склонилась над моделью:
– Боже мой! Как же это вам удалось? А похож-то как!
– И главное – вместо углерода! – смеялся профессор. – А действительно, как же это вы так умудрились?
Один из студентов сдержанно улыбнулся:
– Общими усилиями, Константин Филиппыч.
– Ну, спасибо, спасибо… – профессор вертел модель в руках, – я ее теперь на столе держать буду, вот здесь.
Он отодвинул стопку бумаг к краю и поставил модель:
– Вот так. Ну, а что же вы все стоите?! Садитесь, садитесь!
Студенты попятились к двери:
– Спасибо, Константин Филиппыч, но нам пора.
– Отчего же пора? Куда спешите?
– Экзамены завтра. Математика.
– Аааа… Ну тогда понятно, – посерьезнел Воскресенский, – математика – дело архиважное. Я, признаться, в ней плоховато разбирался… – Он улыбнулся, рассеянно потер седой висок.
Студенты заулыбались.
– А может, все-таки чайку выпьете? – спросила Валентина Викторовна.
– Нет, что вы. Спасибо. Нам пора.
– Жаль.
– Ну, заходите хотя бы после экзаменов, – развел руками Воскресенский, – заходите обязательно! А то обижусь!
Студенты закивали:
– Зайдем. До свидания.
Он проводил их до двери.
Валентина Викторовна тем временем поставила сирень в красивую синюю вазу.
Воскресенский вернулся, насвистывая, потрогал указательным пальцем цветы:
– Молодцы какие. Роскошная сирень…
– А ребята какие хорошие, – улыбнулась Валентина Викторовна, – и девушка милая. Ты даже руку ей поцеловал…
– Ты ревнуешь?! – засмеялся профессор.
– Брось глупости говорить. Просто она вся покраснела, испугалась.
– Ну да! А я и не заметил.
– Зато я заметила.
Они посмотрели друг другу в глаза, обнялись и рассмеялись.
Константин Филиппыч погладил аккуратную седую голову жены:
– Вот и до шестидесяти дотянули.
– Осилили, – улыбнулась она.
В дверь позвонили.
– Наверно, ребята что-то забыли, – засуетился профессор.
– Не торопись, я открою…
– Пошли, пошли…
Он быстро прошаркал к двери, открыл.
На пороге стоял рабочий с корзинкой гвоздик.
– Товарищ Воскресенский?
– Да. Это я.
– Это вам.
Рабочий шагнул через порог и поставил корзину перед профессором.
– Караул! – шутливо поднял руки Воскресенский.
– За доставку распишитесь, пожалуйста, – улыбаясь, протянул квитанцию рабочий.
Профессор поспешил за ручкой.
– Боже мой! Какие чудные гвоздики! – всплеснула руками Валентина Викторовна.
– Хорошие цветы, – улыбнулся рабочий. – Давайте я вам их куда-нибудь определю. А то самим неудобно поднимать.
– Пожалуйста, будьте любезны… вон туда можно, на тумбочку.
Рабочий пронес корзину через коридор и поставил на тумбочку. Вернулся с ручкой Воскресенский, расписался в мятой квитанции и вместе с ней протянул рабочему рубль.
– Эээ, нет, – тот спрятал квитанцию и быстро отворил дверь.
– Вам за беспокойство. Возьмите.
– Так это ж работа, а не беспокойство. Спасибо. До свидания.
Он ушел.
Профессор покачал головой, спрятал рубль:
– Неловко как-то получилось…
– Дааа, – вздохнула Валентина Викторовна и обняла мужа, – ну, ничего, ничего. Ты лучше скажи – от кого это такие роскошные цветы?
– Это Сергей, наверно, прислал. Или с кафедры. Но мне кажется – Сергей.
Константин Филиппыч подошел к гвоздикам, улыбнулся:
– Не забыл еще меня. Помнит…
– Тебя, Костя, все ученики помнят.
– Ну уж, не преувеличивай…
– А я и не преувеличиваю.
Профессор прошел в комнату, отдернул штору и неловко открыл окно. Теплый июньский ветер ворвался в комнату, заколыхал шторы.
– Пух летит, – улыбнулась Валентина Викторовна.
