– Поедим? – спросил он меня.
Я не был особенно голоден.
– Вы как? – ответил я вопросом на вопрос.
– Что-нибудь легкое.
Мы заказали кеджери и две маленькие тарелки рыбного супа. Вина брать не стали. Официант удалился в направлении кухни, которая частично виднелась за большим круглым окном. Так она была задумана: открытая, но не полностью, не так, чтобы обедающим были видны все до единого действия поваров, – открытая настолько, чтобы они могли ухватить взглядом кое-что: голубые языки пламени, выскакивающие из сковородок, пальцы, окропляющие блюда дождем из трав, и тому подобные вещи.
– Прежде чем начать воплощать ваш проект в жизнь, – сказал Наз, – нам нужно получить какое-то представление о масштабах. Какого размера здание вы имеете в виду?
– Большое. Шесть или семь этажей. Вы в Париже бывали когда-нибудь?
– Был две недели назад.
– Ну вот, такое здание, как там. Большие жилые дома, с кучей квартир, нагроможденных одна на другую. Такого типа здание мне и нужно. Моя квартира должна быть на предпоследнем этаже.
– А здание напротив? Если я правильно помню, вы дали понять, что это здание вам тоже, вероятно, понадобится.
– Верно. Оно должно быть почти такой же высоты. Возможно, на один этаж пониже. Под «напротив» я понимаю стоящее сзади. Отделенное двором. В этом здании мне понадобятся только две вещи: чтобы на крышах был красный шифер, а по нему гуляли черные коты.
– Крыши во множественном? – спросил он.
– Они идут вверх и вниз. Поднимаются и опускаются. Определенным образом. Может быть, нам придется их видоизменить. Нам наверняка придется видоизменить многое во всем здании и во дворе.
– Да, вы мне говорили. Но расскажите про людей, которыми вы планируете заселить здание. Я имею в виду основное здание. Они в действительности будут там жить?
– Ну да. Они могут там жить и в действительности. Только им придется привыкнуть к тому, чтобы существовать в двух режимах: «включено» и «выключено».
– Что вы имеете в виду?
– Ну, в режиме «включено» они выполняют задания, которые я их прошу выполнять. А все остальное время могут делать, что хотят. Как солдаты: только что были на параде, а потом идут, курят сигареты в караулке, моются, может, переодеваются в гражданское. Но потом, через несколько часов, им снова надо быть на параде.
Подошел официант. Перед Назом лежал его карманный органайзер. Это был «Псайон» – одна из компаний, чьи акции мы с Мэттью Янгером недавно купили. Он лежал на столе экраном кверху, но Наз им не пользовался. Вместо этого он заносил мои требования в голову, переводя их в маневры, которые следовало выполнить. Это было заметно – там, в глубине его глаз, что-то жужжало. Я почему-то вспомнил про жуков-скарабеев, потом – про слово «сайон»[1]. Та штука в глубине его глаз пожужжала немного, а потом он спросил:
– Какие задания вы хотите, чтобы они выполняли?
– Внизу, непосредственно подо мной, будет жить старуха. Ее основной обязанностью будет готовить печенку.
Постоянно. Ее кухня должна выходить наружу, во двор, в задний двор, куда будут выходить и мои собственные кухня с ванной. Запах печенки должен подниматься кверху. Еще от нее потребуется выставлять за дверь мусорный мешок, когда я спускаюсь по лестнице, и обмениваться со мной определенными репликами, которые я вспомню и закреплю за ней.
– Понятно, – сказал Наз. – Кто еще?
– Еще там будет… что означает слово «сайон»?
– Не знаю. Давайте выясним. Сейчас свяжусь с коллегой и попрошу его посмотреть в словаре.
Он вынул крохотный мобильный телефон, включил его и набрал сообщение. При каждом нажатии кнопки телефон издавал писк. Он положил телефон на стол и подождал, пока сообщение отправится. Я снова представил себе его офис: сине-красные пластмассовые ящички для входящих и исходящих, стеклянные внутренние перегородки, ковры. Мысленно начертил треугольник: луч, идущий от нашего ресторана вверх, к спутнику в космосе, потом обратно вниз, к офису «Контроля времени», куда спутник должен был его отразить. Я вспомнил, как меня тряхнуло ветром – последнее цельное воспоминание до аварии.
– Еще, – продолжал я, – там будет пианист, этажом ниже этой старухи.
– Так, а кто еще живет на ее этаже?
– Никто. В смысле, никто из конкретных людей. Просто безымянные, невнятные соседи.
– Эти невнятные соседи – им не нужно быть на параде? Я имею в виду, в режиме «включено»? Их можно все время держать выключенными?
– Нет. Все… исполнители – нет, не исполнители; это не то слово… участники… сотрудники… должны быть… я хочу сказать, вся территория должна будет целиком находиться в сфере наших полномочий.
– Вы продолжайте, – сказал Наз. – Простите, что перебил.
– Разве?
Тут я слегка заволновался – почувствовал, что не могу удержать нужный тон. Я вспомнил последнее официальное слово, которое использовал, и повторил его, чтобы этот тон вернуть.
– Да, так вот: в сфере наших полномочий. Кроме хозяйки печенки, под ней или, может, через этаж, должен быть пианист. Под сорок или чуть больше, лысая макушка, патлы по бокам. Высокий и бледный. Днем он репетирует. Музыка должна подниматься кверху точно так же, как запах при готовке печенки. Когда репетирует, он должен время от времени ошибаться. Ошибившись, он медленно повторяет пассаж, снова и снова, а в том месте, где споткнулся, совсем замедляется. Как «Ленд Ровер» замедляется перед неровным участком – например, там, где рытвины. Дальше, после обеда он учит детей. Ночью сочиняет. Иногда он злится на…
Мобильный Наза издал громкий двойной писк. Я остановился. Взяв его в руки, Наз нажал кнопку «ввод».
– Отпрыск, потомок, – прочел он. – От среднеанглийского sioun и старофранцузского sion – побег, ветка. Первое упоминание 1848 г. Оксфордский словарь английского языка.
– Интересно, – я пригубил минералку и снова вспомнил про жуков-скарабеев. – Так вот, – продолжил я через пару секунд, поставив стакан, – иногда этот парень злится на другого человека, который мне тоже понадобится, на этого мотоциклиста-любителя, который возится со своим мотоциклом во дворе. Ремонтирует его, чистит, разбирает, снова собирает. Когда у него работает мотор, пианист злится.
Какое-то время Наз обрабатывал сказанное. В его глазах появилось отсутствующее выражение, а эта штука в глубине все жужжала, все обрабатывала информацию. Я подождал, пока глаза велят мне продолжать.
– Дальше идет консьержка. Ее лицо мне пока не дается – зато есть ее шкаф. И еще несколько человек. В общем, понятно.
– Да, понятно, – сказал Наз. – А где будете вы, когда они будут выполнять свои задания – когда они будут в режиме «включено»?
– Я буду повсюду перемещаться, как мне заблагорассудится. Мы будем отрабатывать разные вещи в разное время. Разные места, разные моменты. То мне захочется пройти мимо хозяйки печенки, когда она выносит мусор. То мне захочется выйти на улицу к мотоциклу. А то обе сцены одновременно – одну можно приостановить, а я побегу вверх или вниз по лестнице, чтобы попасть в другую. Или в третью. Комбинаций бесконечно много.
– Да, это верно.
Принесли рыбный суп. Мы его прихлебывали. Потом кеджери. Мы его ели. Я разъяснял Назу прочие подробности, а он их обрабатывал. Когда его глаза велели мне подождать, я ждал; когда жужжание в глубине прекращалось, я снова двигался дальше. Он ни разу не спросил меня, зачем мне все это нужно; просто слушал, обрабатывая, рассчитывая, как все это исполнить. Мой исполнитель.
Перед тем, как мы ушли из «Проект-кафе», Наз ознакомил меня со своими расценками. Хорошо, сказал я. Я сообщил ему реквизиты своего банковского счета, а он сказал мне, как с ним можно связаться в любое время; он будет руководить моим проектом лично, ни на что другое не отвлекаясь. На следующее утро в десять он позвонил мне и рассказал, как, по его мнению, нам следует действовать: сначала нам следует найти здание, приблизительно соответствующее тому, которое я имел в виду – по крайней мере, до такой степени, чтобы его можно было перестроить. Это первый шаг. Пока это делается, он свяжется с архитекторами, с дизайнерами и, конечно, с потенциальными актерами.
– Актеры – это не то слово, – сказал я. – Персонал. Участники. Реконструкторы.
– Ре-конструкторы? – переспросил он.
– Да, – ответил я. – Реконструкторы.
– Вы хотите, чтобы я организовал поиски недвижимости?
– Ну да.
Когда мы закончили разговор, у меня перед глазами снова сложилась четкая картина моего дома: сначала вид снаружи, потом парадное, шкаф моей безликой консьержки, главная лестница с черно-белым повторяющимся узором на полу, с почерневшими деревянными перилами, утыканными штырьками. Потом на это наложился офис Наза: сине-красная пластмасса, окна, его сотрудники, как они шагают по коврам, отправляясь на поиски моего места. Эти люди несли с собой в город образ «Контроля времени», а не образ моего дома. Этот второй образ начал угасать у меня в голове. Внезапная волна страха пробежала по правой половине моего тела, от голени вверх, до самого правого уха. Я сел, закрыл глаза и изо всех сил сосредоточился на своем доме. Держа их закрытыми, я продолжал сосредотачиваться, пока тот образ не вернулся и не затмил образ офиса. Мне полегчало. Я снова поднялся.
