затем, видимо, вспомнил, что разговаривает с таким же щеглом. – Давай, шагом марш! Только тихо! Не спугни мальцов.
Парни услышали лязг цепей, но слишком поздно. Повислый стоял позади, крутя дубинку. Несовершеннолетние зеки, и без того зашуганные, испугались на несколько лет вперед. Табак полетел на пол, когда они вытянулись по струнке.
– Залет! Отправитесь в ШИЗО!
– Нет, – залепетал тот, что крошил табак. Он метнул глазами в сторону Войнова Глеба. – Только не Штрафной Изолятор, пожалуйста…
– Тогда вы знаете, что делать.
Повислый шагнул одной ногой вперед, замер. Заключенные переглянулись, но никто спорить не стал. Сначала, опустившись на четвереньки, к сапогу приложился один, а затем второй провинившийся.
Хочешь избежать одиночки, подумал Войнов Глеб, целуй сапоги тюремщика. В этом вся жизнь.
Звон цепей слышно издалека, поэтому Жемчужный Володя смотрел на дверь, когда Глеб зашел.
– Ничего себе, ты умылся! – Он пробежался с ног до головы. – Стал похож на человека, но цепи почему не сняли?
– Считают меня за особо опасного заключенного.
– Интересно, с чего бы это?
– Сам понять не могу.
Боль вспыхнула, стоило Глебу приземлиться на койку. Он задрал обруч на ноге. Новая ткань еще не прорвалась, но кожа под штанами зудела. На запястьях картина не лучше: еще в первую ночь он пытался вытащить руку из обода и разодрал кожу до крови. Если ему прибавят десять лет к заключению, он лучше задушит себя этой цепью. Терпеть это не будет.
– Володя, скажи, а тебе ведь тоже большой срок грозит?
– С чего ты это взял?
– Мы с тобой в одной камере, а я, как видишь, «в почете».
– Вообще-то, нет, – Володя вытащил из-под матраса блокнот с пометками. – Меня должны выпустить через… через пять дней!
От внезапного счастья Володя заплясал по комнате, как обезьяна, а Глеб лишь проглотил большой ком, который встал у него поперек горла. Теперь понятно, почему подселили именно к такому заключенному, как Жемчужный Володя. Через пять дней тот выйдет на свободу, а Войнов Глеб останется в одиночке, вновь изолированный от общества, точь-в-точь как его бывший сокамерник. Разве что условия будут лучше. Он их, по крайней мере, заслужил. Кровью и потом.
Опустив голову, он вытащил из-под ногтей последние сгустки черной запекшейся крови.
Глава 16
– ПОДЪЕ-Е-ЕМ! – Надрывный голос Дежурного прорвал благоговейную утреннюю тишину. – ПОДЪЕМ! ПОДЪЕМ! ПОДЪЕМ!
Жемчужный Володя в испуге открыл глаза. Два дня. Ему осталось терпеть два дня. Но этого времени хватит сполна, чтобы этот недружелюбный пронзительный будильник отпечатался в памяти на всю оставшуюся жизнь.
Ударив ногой по одеялу, Володя как можно скорее вскочил с кровати. За окном еще темно, почему их разбудили ночью? Стоп: или уже наступило утро? Сложно осознавать что-либо в минуту страха и ненависти. Вон, его сосед, Войнов Глеб тоже ничего не понимает, сидит на кровати и протирает глаза. Бронзовая кожа его контрастирует с белоснежными цепями.
«Ему хотя бы одеваться не нужно за тридцать секунд. Спит в одежде. Я бы тоже не отказался от цепей. Надоела паршивая спешка!»
Володя прыжком залез в штаны. Только начал завязывать ботинки, в комнату со своим звериным ревом вошел Дежурный:
– БЕГОМ, ЖЕМЧУЖНЫЙ, НА ЗАРЯДКУ! ПОСТРОЕНИЕ НА УЛИЦЕ, ТЕБЯ, ЦЫГАНЕНОК, ЭТО ТОЖЕ КАСАЕТСЯ!
Володя перепрыгнул через порог, и спустя пару шагов крик Дежурного, смешанный с лязгом цепей, растворился за спиной.
На центральном проходе царила паника, как всегда. Из комнат выбегал народ, кто-то прямо на ходу надевал рубашку. Точно муравьи, такие маленькие, спешащие на общее дело, они стекались к выходу с разных сторон, образуя затор. В дверь помещался только один человек, но стоило выбежать на лестницу, вокруг забарабанила сотня ног.
Утренняя свежесть прикоснулась к плечам холодными пальцами, и Володя почувствовал, как коже у него выступили мурашки. Хотелось солнца, но оно пряталось за лесами и бараками, предоставляя теням править миром. Судя по траве, покрытой белой коркой, ночью был мороз. В воздухе над плацем до сих пор висит белая шапка тумана, от которой все сильнее брал озноб.
Парни становились в линию, мрачно глядя на двери барака. Минуту назад нежась под теплым одеялом, но теперь оказавшись на улице, все чувствовали дискомфорт. Многие переминались с ноги на ногу, били подошвами, сжимали кулаки. Некоторые тихо ругались и бормотали проклятия себе под нос. Кто-то зевал, пуская по воздуху белую струйку зловония. Нет ничего противнее вони нечищеных зубов.
Неблагоприятных факторов было множество, а Дежурный с Повислым, как назло, выходить не спешили. У Жемчужного Володи начала трястись челюсть, когда, спрыгивая с крыльца, выбежали запоздавшие. Сосед Войнов Глеб семенил последний.
Широко расставив ноги, укутанный в телогрейку, Дежурный гаркнул:
– НА ПРА-А-АВО! ДЕ-ЕСЯТЬ КРУГОВ ВОКРУГ ПЛАЦА БЕГОМ МА-А-АРШ!
Шеренга жалких, безвольных муравьев повернулась и двинулась в одном направлении. Точь-в-точь как паровоз. Куда, зачем и почему они должны бежать на морозе – никто так и не спросил. Ну и пусть. Через два дня всему придет конец, подумал Жемчужный Володя. Два дня, и это бессмыслие будет вспоминаться ему как страшный, безвозвратно ушедший сон.
После десяти кругов бег не прекратился, и они побежали в барак чистить зубы и умываться. Чтобы не произошло толкучки, некоторые парни сразу направились застилать кровати. Другие хватали зубные щетки. Считалось, что за десять минут пятьдесят несовершеннолетних заключенных должны не только принять водные процедуры, когда в их распоряжении всего четыре крана, но также переодеться, подмести, убрать мусор и навести в комнатах порядок. Самое удивительное, что они как-то успевали. Наверное, потому что все делали бегом.
Жемчужный Володя набрал в рот воды и сразу же выплюнул. Больше секунды не продержишь, она настолько ледяная, что зубы режет. Оказавшись в колонии первые дни, он брезгал умываться. От воды разило тухлыми яйцами. Плюнув зубной пастой, Володя принюхался. Ничем не пахнет, кроме мяты. Скорее всего, он просто привык.
В центральном проходе раздался голос Дежурного. Володя вытер лицо жестким вафельным полотенцем и, даже не взглянув в зеркало, ринулся к выходу.
В семь тридцать утра, когда белое пятно, заменяющее солнце, поднялось выше макушек деревьев, их муравьиная колонна стояла напротив столовой и готовилась к приему пищи. Но прежде их ждал ежедневный утренний ритуал.
Набрав полную грудь воздуха, Дежурный закричал так, что в строю зашевелились головные уборы.
– ПОЗДРАВЛЯЮ, ТОВАРИЩИ ЗАКЛЮЧЕННЫЕ! СЕГОДНЯ ВЫ НА ДЕНЬ БЛИЖЕ К ВЫХОДУ НА ВОЛЮ, А ЗНАЧИТ, БЛИЖЕ К СВОЕЙ НОВОЙ ЖИЗНИ!
В ответ подхватило пятьдесят голосов:
– УРА! УРА! УРА-А-А!
По команде Дежурного они направились в столовую.
Дисциплина соблюдалась везде, и прием пищи не был исключением. Придерживаясь строгой последовательности, топчась друг за другом с подносами в руках, несовершеннолетние заключенные приближались к окну раздачи. Каждый поочередно брал булку, сливочное масло, чай с молоком, рисовую кашу. Еду здесь называли баландой, и не зря. Она не имела ни вкуса, ни запаха, и даже такие «ароматные» продукты как капуста,
