Заза Бурчуладзе - Adibas

– Скоро кончу, – говорю Тако.

– Не останавливайся.

– Ты?

– Продолжай!

Звонит мобильный Тако, экран и клавиатура загораются, подобно фосфору, при вибрации ползет по столу «бзззз»… оригинальный рингтон «Нокии» слышится как пение. Вытаскиваю хуй, и Тако ложится на живот.

– Ответь, пожалуйста, – просит Тако, кладет голову на подушку.

Смотрю на экран мобильного – это Софо Русадзе. Софо хороший журналист. По крайней мере, на «Первом канале» ее передача – единственное, что можно смотреть без тошноты. Мне все в Софо нравится. Как одевается, как мыслит, как говорит… не понимаю только, почему она ездит на черной «Тойоте-Прадо», как тбилисские бандиты. Для женщины эта машина, как мне кажется, чересчур. При разговоре о Софо сложно не вспомнить Пьяного Мастера. Есть такой стиль кунг-фу, когда боец прикидывается пьяным. А в случае с Софо вся фишка в том, что она никогда не играет. Наоборот, изо всех сил старается быть в теме до самого конца, но, одурманенная транквилизаторами, всегда на несколько секунд запаздывает, прежде чем сообразить, что ты ей говоришь.

Будь моя воля, журналистами назначал бы только красивых, с изюминкой, женщин. Как на итальянских телеканалах. Когда непонятно, ведущая – фотомодель или член бразильской сборной по пляжному волейболу. Не всем же нравится, когда интервью берет говорящая жаба. Привет из мира земноводных! На таких у меня пока не встает. Кроме, разве что, русалок. А журналистке, которая и физически тебя притягивает, и эмоции твои правильно направляет, всегда стараешься понравиться и ответы выдавать один лучше другого. И не только ответы. Кроме того, в конце интервью не остается ощущения, что только что тебя отъебала интеллектуальная лягушка, медуза или амфибия.

Не успеваю сказать алло, как Софо сонным голосом спрашивает:

– Гио, ты?

– Он самый, – отвечаю. – Как дела, дорогая?

Мой вопрос игнорирует.

– Где Тако?

– В ванной. Что-нибудь срочное?

– Ты ей не говори… – Пауза. – Сон плохой про нее приснился.

– А что там было? – спрашиваю.

– Ничего такого.

Она бы не стала звонить из-за ничего такого.

– Все-таки? – не унимаюсь.

– Главное, она жива, – говорит и вдруг замолкает. Кажется, зевает.

Тишина затягивается.

– Софо?

– …

Не пойму – уснула или связь прервалась. И что звонила, вообще? Смотрю на мобильный и пытаюсь угадать, что же такое плохое ей могло присниться: что маньяк откусил соски у Тако, что отрезал пальцы секатором, что просверлил лодыжки, что выколол ложкой глаза, что… Интересно, что она смотрела перед сном, новости или мексиканский телесериал.

– Это Русадзе? – спрашивает Тако, снова ищет пульт, копается среди подушек.

– Да, – говорю. – Сон плохой про тебя приснился.

– Вот он, – Тако достает пульт из-за подушек, включает плазму.

Экран пищит, медленно загорается. В снятом на мобильный кадре видно, как подбитый авиаистребитель кружит в небе, оставляя черный след.

– И что же ей приснилось? – спрашивает Нанико из-за лэпа.

– Ничего такого.