– Не-а, – смеется Гарри, – не понимаю. Потому как если вопрос не задан, то и ответ на него вроде как не требуется…
– А вот тут, – Глеб неожиданно становится предельно серьезным, – ты в корне неправ, брат. Потому как от того, задан вопрос или нет, нисколько не зависит его, этого самого гребаного вопроса, существование. Он все равно уже есть, понимаешь? И живет своей, отдельной и от тебя нисколько не зависящей жизнью. А поскольку ты его не знаешь, – то и ответ не можешь найти. Что называется, – по определению. Типа, – аксиома. Ну чтоб тебе совсем понятно было. Если, допустим, никто из наших не спросит: «а где это в день дерби будет рыскать конский моб»? Ну – понимаю, что такого не бывает, но – допустим. Не задали. Случилась такая байда. Ну так ведь это вовсе не значит, что он, этот самый моб, не будет рыскать по всей столице и окрестностям – в надежде где-нибудь накрыть и жестоко опиздюлить наши с тобой единственные и неповторимые щщи, догоняешь?
– Кажется, – медленно кивает Гарри, – догоняю…
Али усмехается и, не торопясь, прикуривает сигарету от дешевой одноразовой зажигалки.
Несмотря на все свои деньги, он совсем не пафосный мужик, этот Али, и я его за это, кажется, по-настоящему уважаю.
– Ну, – говорит, – тогда давай выпьем. Приступим, так сказать, к реализации принятого нами плана. Дэн, хер ли сидишь без дела?! Давай, наливай!
Налил, а что делать?
Выпили.
Покурили.
Потом – еще по одной.
– Ну, – говорит, – а теперь давай, спрашивай. Лично я – успокоился. А ты как, Гарри?
– Да и я, – жмет плечами, – не сильно возбужден. Размышляю, под каким предлогом завтра работу задвинуть. А то такое табло на фоне хорошего галстука не очень стильно выглядит, признай. Начальство-то хер с ним, они все мужики, да и ценят меня не за внешний вид, а за то, что в черепушке творится. А вот девчонок – жалко. Они-то думают, что я – нормальный…
– А ты и есть нормальный, – усмехается Глеб. – Просто не всякие женские мозги это понять могут. Да и хуй на них. Скажешь, что живот болит, да и все дела.
– Ска-а-ажите, какая взаимосвязь, – тянет Гарри. – А на роже у меня, типа, что – тоже «живот» выступил?
– Идиот! – бьет себя по лбу Глеб и тут же морщится.
Гарри ему, видно, – тоже совсем не плохо попасть успел.
– Идиот! Болезнь живота – штука непредсказуемая! Может и день длиться, и два. А там как раз и выходные подойдут. Подойдут и – пройдут. И бланш вместе с ними пройдет. Может быть.
– А если не пройдет? – почему-то не соглашается Гарри. – Тогда что делать?
– Вот если не пройдет, – вздыхает Али, – тогда и вправду проблема. Давай еще по одной, вдруг какие мысли появятся?
– Давай, – соглашается Гарри. – Хотя я и не очень-то в эти самые мысли верю. Придется, походу, сдаваться. Так и скажу, что подрался. Причину только выдумаю поактуальнее. Дэн, наливай, что сидишь-то без дела, когда старшие разговаривают?
– Да, – вмешивается Али, – и вопрос свой давай задавай. А то забудем еще на фиг…
– Сейчас, – смеюсь, – только вот обслужу уж вас сначала, алкаши старые. И себя заодно…
Выпили еще по одной, закурили.
– А вопрос такой, – говорю. – Вы, когда срались, – так Гарри про твои «старые песни» упомянул. Ну типа, что талант нельзя судить обычными мерками. Это ты к чему сказал-то? И, если можно, – поподробнее…
Али хмыкает.
– Ну, – говорит, – ты и темы подымаешь на ночь глядя-то…
– А что? – удивляюсь. – Вам из-за этой темы можно даже друг другу щщи отрихтовать, а мне так и спросить нельзя?
Гарри усмехается.
– Да можно, – кривится, – Данил. Конечно, можно. Какие проблемы-то? Только мы и сами еще с Глебом в этом деле ни хрена договориться не можем. И – ладно бы только мы. А то ведь такое количество не самых глупых людей бошки себе на этой байде пооткручивало – просто охренеть не встать…
– Угу, – вздыхает Али, – согласен. Сколько, наверное, лет этому дурацкому миру, столько народ на эту тему и срется промеж себя. Ты тоже хочешь нам компанию составить, да, молодой?
Я усмехаюсь и пытаюсь спрятать улыбку за кружкой пива.
Точнее – за большим из нее глотком.
Кажется, – получается.
– А я, – говорю, – вы же знаете, с вами – хоть куда. Хоть Бога за бороду трясти, хоть черта в котле купать…
Али качает головой, наливает еще по рюмке, глядит на Гарри и кивает в мою сторону.
– Вот ведь, – кривится, – сволочь растет, прикинь, брат. И ведь это он пока – мелкий еще. А что будет, когда вырастет?
Гарри жмет плечами.
– Да ничего особенного не будет, – говорит. – Просто нас на террасе заменит и все. Тоже мне, бином Ньютона…
– Да это-то, – досадливо вздыхает Али, – я и сам, без тебя, знаю. Я о другом, если ты не понял…
Потом делает большой глоток пива и внимательно смотрит в мою сторону.
А глаза у него, между прочим, – совсем трезвые.
Я это замечаю, и мне это почему-то совсем не нравится.
Играет он с нами, думаю.
Как кот с мышью.
Большой, сильный, хитрый, уверенный в себе котяра.
Вот только на фига ему все это нужно-то?
– А вопрос, – говорит Али, – звучит так. К примеру, любой более-менее образованный человек знает, что Михаил Юрьевич Лермонтов был по этой жизни, мягко говоря, просто нереальнейшей сволочью, пристрелить которую, к тому же на честной дуэли, а не просто как пса шелудивого, – это еще и честь подонку оказать. Ногами в подворотне забить, вот что с ним за то, что он творил, сделать надо было. Или еще что покруче. Только за одних изнасилованных, а потом до смерти запоротых дворовых девок, не считая обосранных прилюдно и униженных доверившихся ему дам да девиц из общества. Кое за какие делишки – так сам пристрелил бы, как бешеную собаку, не задумываясь. Но это, скажем так, – с человеческой точки зрения. С обычной. А вот история почему-то считает, что подонком в этой ситуации был не Михаил Юрьевич, а его убийца, офицер Мартынов, человек чести, между прочим, на секундочку. И самое поганое, что я с этой «историей» в данном случае – абсолютно согласен. Почему, как ты думаешь?
Жму плечами.
– А мне, – говорю, – откуда знать-то, что у тебя в голове происходит.
– А ты подумай, – усмехается, – на досуге. Потом расскажешь как-нибудь, что удумал, если время будет. А пока – давайте-ка парни – выпьем! А то от серьезных разговоров уже башка болеть начинает…
– Это она у тебя не от серьезных разговоров болит, – ржет Гарри, – это, походу, я тебе все-таки защиту пробил нормально…
– И это, – вздыхает Али, – тоже. Но тут уж – что поделаешь. Давайте уж, наливайте что ли. Добьем бутылочку да – по домам. Пора уже. Дел надо кучу переделать да к выезду подготовиться. Ты, Дэн, как, в Албанию не едешь?
Я фыркаю.
– А что я там забыл, в этой Албании? За сбродную газзаевскую болеть?
Гарри мрачнеет.
– Газзаев, – говорит, – оно, конечно, – пес. Кто бы спорил. Но то, что он тренирует, – это не «сбродная». Это – Сборная. И – не «газзаевская», а России. Другой у нас нет, Дэн. Ни России, ни даже – сборной, представь себе…
– Да я понимаю, – смущаюсь и, чтобы скрыть это самое смущение, быстренько разливаю водку по стопкам. – Просто у меня-то и на клубный «золотой выезд» бабла впритык, какая уж тут сборная. Да и в универе надо хвосты чуть-чуть подтянуть, а то в мае у меня по выездам даже не «двойник», а «тройник», похоже, ожидается. Волгоград – Тольятти – Казань, представляешь?
– Да, – поднимает одновременно с бровями налитую рюмку Али, – «тройник» – это круто. За него и выпьем. Ну и за наш с Гарри предстоящий выезд в Албанию на, пусть хоть и тупенькую, но все-таки нашу – сборную…
…Вернулись они, кстати, из Албании, – злые как собаки.
Сборная легла под местных карликов с позорным счетом 3:1 при совершенно позорной игре и не забитом албанцами пенальти.
Словом, – без шансов.
Разгром и позор.
Ну его на фиг…
…А тем временем приближалось главное событие первого круга.
Наше дерби с конями.
И оно – грянуло.
Гарри запретил мне лично участвовать в акциях, но что мне мешало радоваться за парней, которые положили конский сброд и до, и после игры? И вместе с ними – наглухо переорать конскую террасу непосредственно на стадио…
Вот только – сама игра…
Впрочем, чего уж там, – в сторону той игры той команды вы не услышите от меня ни одного дурного слова.
Парни должны были умереть на поле – и они на нем умерли.
А то, что не выиграли, – это не их вина.
Увы.
В то дерби вместилось – все.
И ярость борьбы, и высочайший уровень энергетики, и красота комбинаций, и горечь от травмы набравшего ход Макса Деменко, которая, как выяснилось потом, фактически положила конец его футбольной карьере, и подлая, признаваемая даже конями низкая грязь «странных» судейских решений.
И – боль от одного из самых несправедливых поражений «Спартака» на моей памяти.
И многое, многое другое.
Только вот – не буду я об этом ничего говорить и писать, парни.
