Вино и коньяк быстро закончились, мы со Стасом сходили в супермаркет и взяли еще. Опьянения я не чувствовал, только легкость, бесконечная и какая-то светящаяся, наполняла меня. Передышка перед затяжным боем? Возможно. Я принимал такую диспозицию. Пусть бои будут в будущем, пусть. Но здесь и сейчас творился праздник жизни, и надо было провести его подобающе.
Мы пили, слушали музыку и болтали. Вечер катился навстречу ночи, а та протягивала ему свои теплые объятья. Июнь в Петербурге – время белых ночей: границы дня и ночи стерты, минимизированы и призрачны, ты легко теряешься во времени, поддаваясь головокружению этих волшебных мгновений. Хочется пить эти дни, до дна, до последней капли. Каждое лето как последнее перед долгой зимой, которую никому не пережить. Примерно такие ощущения.
Потом Стас исчез. Я в одиночку болтал с Валей и Аней, в голове моей сгустился приятный туман, не заволакивающий рассудок, но делающий его несколько размытым и воздушным, сродни тому, что творилось за окном. Я рассказывал про мифы скандинавов, про Великое Древо Миров, на котором расположены три мира: Утгард, подземное царство, Мидгард, срединный мир, мир людей, и Асгард – жилище Асов, человекоподобных богов, ответственных за судьбы земные. Я рассказывал им про Одина – одноглазого бога воинов, скачущего на своем восьминогом коне Слейпнире, называл их валькириями – воинственными девами, забирающими павших воинов с поля брани. Роль воина же я отводил себе. И если я должен был пасть в этой алкогольной битве, битве за вечное лето наслаждений, за свободу и бескрайнюю легкость дней, то они должны были забрать меня на своих крыльях и отнести в Асгард, в светлые пиршественные залы Одина, где я бы продолжил пир во славу великих битв и побед. Девушки слушали меня, кивали и смеялись. Мы пили и хохотали.
Стас обнаружился спящим в кресле в комнате, когда девушки собрались ложиться спать. Будить его не стали, нас оставляли на ночлег. Для меня разобрали и застелили другое кресло. Я был уже основательно пьян, и меня переполняло какое-то неосязаемое восторженное ощущение завершенности. Словно все в огромной мозаике жизни складывалось так, как надо, все кусочки ложились друг к другу, составляя правильный узор. Иллюзия? Конечно. Но иллюзиями жив человек. Ибо нет ничего более совершенного в его несовершенном мире. Иллюзии и фантазии, призраки и фантомы.
Девушки легли на диван, я разместился в кресле. Свет погас, мы остались в полумраке. Из окна лился приглушенный подслеповатый свет белой ночи. Не знаю, почему, но я спросил:
- Девушки, а можно я лягу к вам?
Секунда молчания, потом ответила Валя. Тоже вопросом:
- Зачем?
Действительно, зачем? Я не знал. Не стоило разрушать совершенства этой ночи. И мой ответ отдался эхом ее вопроса:
- И вправду: незачем.
Потом я провалился в глухой пьяный сон.
Танец с абсурдными вариациями.
Теперь мы сидим на горячем асфальте возле мрачноватого заведения с характерным названием «Песок и Пепел» где-то в центре этого зловещего города. Я считаю мелочь, рассыпанную тут же на асфальте. В голове крутится пластинка со зловещими мелодиями моего уставшего от бессонницы и беспорядочности последних дней сознания.
Странные люди. Совсем ничего не хотят от жизни. Совсем. Это некая теория управляемого Хаоса: когда два совершенно несвязанных друг с другом события на самом деле являются взаимообусловленными. То есть, например, рождение младенца в Исландии приводит к очередной заварушке в Палестине. Кто-то называет это эффектом бабочки. Одна из вероятностей, казалось бы стремящаяся к нулю, но на деле имеющая почти абсолютизированный смысл. Ты сбиваешься с пути, когда до цели остается полшага.
Человек-с-головой-Быка, о котором я столько слышал и которого недавно повстречал, спросил меня:
- Какой ты представляешь себе свою смерть?
Я задумался. Он курит «Лакки Страйк». Ага.
- Я думаю, что это просто медленное стирание – словно кто-то проводит рукой по запотевшему стеклу. Раз – и тебя нет.
Хорошо. Это очень хорошо. Потер руки, одну о другую. Татуировка с лицом мертвеца.
Он сам нашел меня. И сразу спросил о смерти. Словно это самый главный вопрос здесь. Впрочем, может, ему действительно виднее. Может, он знает кое-что такое… Что готовит этому миру его разгневанный бог… Хотя…
Бог – это просто пугающая тебя картинка, которая всплывает в голове, когда зажмуриваешься, сверяясь: сон ли это или же действительность. Ничего нельзя сказать определенно. И на такой жаре совсем невозможно пить. Никуда не годится.
- Я жил с одной девчонкой, она ненавидела свою мать. Подумывала об убийстве.
- Это комплекс Электры. Скорбь, зовущая нас во мрак.
Солнце висит в зените. Горячие волны ветра гонят по улице пыль и отчаяние. Засохшие трупики насекомых падают в мою ладонь. Я прикасаюсь к асфальту.
- На севере есть город, в котором всегда идет дождь. Люди там сотканы из воды, просто капли, брызги и струи.
Они растекаются по заросшим тиной руслам собственных кошмаров. Из темноты вод на них смотрят водяные боги и слепые рыбы. Там часто сходят с ума. Мне знаком этот город.
- Знаешь, есть один человек. Он живет в хрустальной сфере. Там есть кнопка – красная кнопка под стеклом. Он видит ее каждый день. Он останавливается возле нее, смотрит и долго думает. Во-первых, откуда эта кнопка в его хрустальной сфере? Во-вторых, что будет, если ее нажать? А потом в один прекрасный день он таки не выдерживает и, разбив стекло, нажимает кнопку. Ба-бах! – и всю планету разносит в щепки.
Что-то пошло не так. В выборе оправданий мы просчитались. Нас не простят. Я думаю о том, что для полноты картины здесь не хватает только потешных ковбоев и перекати-поле, катающихся туда-сюда по этому захолустью.
Вселенная зарождается в тот момент, когда умирает надежда. Синтез белка. Я смотрю, как чьи-то сны материализуются в виде вполне конкретных объектов внешнего мира. Границы между реальным и иллюзорным больше не существует.
- Никакой революции не будет. Она попросту никому не нужна. Люди достойны своей нищеты, своих неизлечимых болезней и нелепых смертей.
- Матерь богов, плывущая в лазури.
- У парня два нарезных ствола, стреляющих ядерными зарядами…
Несомненно. Он прекрасен.
- Засохшую кровь необходимо соскрести. Жидкой – пропитать марлю и высушить. Иначе кровь загниет.
Я создаю системное знание, используя всеобщий диалектический метод. Это знание о беспорядке, творящемся в наших головах. Человеческая жизнь – абсурд, возведенный в высшую степень. Всякая логика тут отсутствует напрочь, мы делаем то, что не хотим делать, и не делаем того, что вроде как хотим и желаем. Генетические искажения и психофизиологический сумбур. Теперь уже Человек-с-головой-Скорпиона смотрит пристально на меня и задает вопрос:
- Что было бы, если бы ты никогда не родился?
Я бы никогда не родился.
Передышка - Песнь 2. Куплет 4.
Утро понедельника началось с разочарований. Настроение после воскресенья, проведенного в веселом угаре, (проснувшись с утра в гостях у девушек, мы со Стасом немедленно организовали поход за алкоголем, дабы ликвидировать отравлявшее существование похмелье, и потом повторяли этот поход еще несколько раз) по правде говоря, было и так не очень. Ко всему погода испортилась, и на улице накрапывал мелкий дождик.
Собрав имеющиеся документы, я поехал на философский факультет и попал на комиссию по переводам. Но, вопреки моим ожиданиям, навеянным предварительным общением на факультетском форуме, в переводе мне отказали.
Де-факто возможность перевестись я имел, университетские законы этого не запрещали. То есть в теории любой человек мог перейти с одного факультета на другой в любой момент времени при наличии соответствующего желания. На практике же при переводе вам высчитывали академическую разницу, которую составляли предметы, входившие в программу выбранного вами для перевода факультета, но не изученные вами на том факультете, который вы оставляли. У меня их насчитали больше десяти. По тем же университетским законам человек с десятью и более хвостами должен был быть отчислен. Таким образом, меня могли взять, но тут же вынуждены были бы отчислить. Такой вот парадокс. Даже философы его объяснить не могли. Уж тем более я.
Поразмыслив над имеющимися раскладами, я пришел к выводу, что проще поступить на первый курс, чем переводиться. Либо доучиваться по своей специальности, так как времени на подготовку к поступлению почти не оставалось. Надо было все как следует обмозговать. Поэтому вопрос обучения автоматом уходил на второй план. Теперь я нуждался в работе: надо было на что-то жить. При наихудшем развитии событий я смогу продолжить обучение и на следующий год, а вот без работы я протяну ноги с голоду еще до конца этого месяца. Поэтому я решил немедленно приступить к ее поискам.
