Укрыв своим телом ребенка, приготовилась к расправе. Она слала проклятия Вечному Синему Небу, молила оставить сына в живых, проклинала себя за то, что доверилась Посланнику Неба. Он убеждал, что волк должен принадлежать её сыну. Проклятый предатель, златокудрый и синеокий. Златокудрый и синеокий, также как и её сын.
— Амши! Амши! Амши… — хрипела Гюзель, призывая смерть на голову Посланника, на голову человека, которого любила больше жизни.
Пришла в себя Гюзель от странного звука. Она лежала на спине, широко раскинув руки под Небом. Кто-то хихикал невдалеке. Сына рядом не было.
— Тэмху! — позвала мать, в ужасе ощупывая примятую траву. На руках оставалось что-то темное и липкое… Кровь… Кровь была повсюду…
Липкая, как кровь тьма накрыла Гюзель, черным бархатом заволокла сознание. Мир качнулся и Гюзель впала в гипнотическое беспамятство. А Демон Ночи остался сидеть на взгорке, неся извечную стражу.
Птицы пели свои утренние песни, ветер шелестел ковылём, а неподалеку кто-то чавкал… Гюзель подняла тяжелую голову и внутренности её подкатились к горлу. Среди примятого ковыля лежал нукер хана, выпущенные сизые внутренности уже собрали мух. На левой руке пальцев не было, а у правой руки лежал голодный Тэмху, и жадно вцепившись в палец, обсасывал с него капельки крови.
Не помня себя, Гюзель подхватила ребенка и ринулась прочь от проклятого места.
* * *
Последний переход дался Оэлун особенно тяжело. Многодневный конный переход на новое пастбище дал о себе знать. У проведшей несколько дней на коне Оэлун начались роды. Первенец Оэлун явился пред Вечным Синим Небом раньше срока. Раздирая материнскую утробу, он яростно вырвался на свет. Спустя несколько часов первенец умер.
* * *
Обессиленную Гюзель подобрали люди Исугея, заслышавшие плач младенца. Обескровленными губами она лишь прошептала: — Ар арганыт Темучин…
В руке синеокий мальчик сжимал запекшийся сгусток крови, похожий на яшмовую тамгу.
Рагнарёк на обочине
Оксана Ищаулова
Выполнить предназначение
День и ночь не спали, все рассказ мы сочиняли
Находили продолжение, рассмотрели предложения
Из всего нашли мы то, что подарит вам восторг
Пусть немного там крови, есть и чуточку любви.
Тайны много и стремлений: завладеть, спасти, понять.
Есть немного и сомнений… Все вернуть на круг опять…
Гюзель-Лейлат пошла с первенцем к озеру, чтобы набрать воды. Оно было не большое, но вода в нем была чиста и прохладна. В зеркальной глади отражалось небо, с серыми тяжелыми тучами, от чего у Гюзель было не спокойно на душе. Она набирала воду в курдюк, а ее любимый сын бегал рядом. В утреннем воздухе колокольчиком раздавался его звонкий голосок. Это ее первенец, любимый сын Хана. Хандармых так был похож на своего отца, сердце Гюзель-Лейлат наполнялось любовью при взгляде на своих мужчин.
Вдруг она услышала крик сына, он был коротким, но сердце матери подсказало, что то что не так. Обернувшись она, увидела незнакомца, который держал её сына. Ондержал кинжал у горла малыша. «Нет! Только не мой Хандармых!» — от страха крик застрял у нее в горле.
— «Кедыр! Отра Кендыр! — сказал незнакомец, — Онгар, кондор то мых.» Его голос был тих и спокоен, но говорил он так, что возражать не хотелось. Незнакомец все время держал ее сына так, что у нее не было даже шанса освободить его. И от безисходности ее сердце готово было выпрыгнуть из груди.
Энгер! Сакрыничтыр басак! — сказала Гюзель-Лейлат. Она попыталась сказать это как можно тверже, но дрожь в голосе выдавала ее волнение. Незнакомец говорил ей ужасные вещи, она не могла пойти на такое.
— Канзамандор!! Энчеор! Кырдык! — твердо ответил мужчина. Он схватил ребенка и вскочив на скакуна умчался прочь.
Гюзель-Лейлат не верила, что это случилось, что любимый сын похищен и ей предстоит нарушить запрет. Каждое слово отчеканивалось у нее в голове. «Забрать… Проклятье… сын…». Обессилив от отчаяния он рухнула на влажную землю.
* * *
Юрту наполняла дымная вонь. Чадили и трещали объятые огнем кизяки, метались по стенам тени.
Возле костерка замерла Гюзель-Лейлат. Уронив голову, вглядывалась в хнычущий сверток на своих коленях, потряхивала, баюкала.
Хан задумчиво восседал на коврах, созерцая лежавшую перед ним небольшую фигурку цвета начищенного серебра.
Зыбкий свет выхватывал неподвижные лица стражи и Всезнающего. Именно последний и привел ханское войско к могиле великого Чингиза, которую никто не мог сыскать вот уже сотню лет.
А старик Жондырлы — сумел.
Но это не принесло счастья роду Хана.
— Сакрыничтырбасак! — сухая, как старая ветка, рука Жондырлы-ака ткнула в сторону Гюзель-Лелат. — Кондыргэнбасак! Басак!
Женщина вскочила с колен.
— Кэчюм дыр! Хавсанатгэйдысалдынык! Кэчюм дыр! Кэчюм дыр! — тонко закричала, сбиваясь на визг и вой, отступая вглубь, пряча за спину свёрток.
Никому не дозволено прикасаться к фигуркам, посланным Небом. Кроме тех, кому они предназначены. Молодая мать нарушила запрет.
— Кэчюмйок! Йок! — отверг мольбу Хан. И бесстрастным голосом приказал: — Жондарбай!
— Хавсан атгэйдыс алдынык… — возроптала Гюзель. Её глаза излучали страх и ненависть, словно она пыталась сжечь ими мужа.
Однако Хан был надёжно защищён десятком отборный бойцов. Стражи, вскоре смекнули, что роль истуканов им не светит. Они выволокли отчаянно вопящую женщину из юрты, но не смогли отобрать младенца. Слишком крепко прижимала к себе дитя Гюйзель, как будто это могло что-то изменить. И только мрачное лицо Хана убедило её в обратном, заставив отдать ему драгоценный свёрток.
— Кончюм дыр!!! — кричит Гюзель-Лейлат, ее крик охватывает всю округу, но стражники будто не слышат ее. Они сжимают ее крепче. Девушка чувствует, как немеют ее руки, как уже не может кричать…
— Жондарбай. — повторил Хан, но на сей раз уже с какой-то безадресной злобой.
«Я сделал все верно…» — успокоил он себя, покидая место расправы над своей женой.
Воины не теряли времени зря, кто-то привёл скакуна. Неукротимый, необъезженный, дикий как вепрь. Он храпел и тщетно рвался, обильно орошая землю пеной. Орущую бабу, которую крепили к нему ремнями, жеребец воспринимал как ярмо. Отныне они злейшие враги. Отныне они в унисон проклинали друг друга и весь мир.
Гюзель-Лилат понимает, что ей уже не выжить, что все закончилось, но она пытается освободить руки и плюнуть в лицо Жондырлы-ака. Это он выдал ее! «Будь ты проклят, коварный Жондырлы-ака!»
Вот кто-то крикнул: Козлый! — и бешеный галоп поглотил всё вокруг.
Конь помчался прочь под низко нависшим хмурым небом.
* * *
Казах увидел скачущего коня издали, он следил за всем, что происходило в лагере.
Взяв веревку и привычным движением сделал из нее удавку. Казах помчался на коне вслед убегающему жеребцу, чтобы криками загнать животное в сторону леса. Конь мчался как очумевший, поднимая в воздух куски земли и столбы пыли, чтобы догнать его и накинуть петлю нужна была ловкость и сноровка. Казаху пришлось изрядно постараться чтобы нагнать жеребца и закинул на него веревку. От сильного рывка он чуть не слетел с коня.
Стреножив жеребца, странник отрезал ремни, сдерживающие девушку, она была в обмороке. Тело упало на руки Казаха. Аккуратно положив Лейлат на землю, мужчина привел девушку в чувства.
— Кахонто — тихо сказала Гюзель-Лейлат, — кахонто…
Эйзкахонто, узырник байкун. — голос был спокон и тих, как при первой встрече.
Девушка поняла, что жива и что ей ничего не грозит. Но она не выполнила его просьбу и она никогда не увидит сына. Страх окутал ее душу, он отразился в ее глазах.
— Кантоагрык? — спросила Гюзель…
Они поднялись с земли, и незнакомец вновь напомнил ей о задании.
— Норгыдын, ангорзу, торга. — уже увереннее сказала Гюзель-Лейлат. — Гунзардон? Энго?
Он показал ей фигурку бабочки и объяснил, как ей пользоваться. Гюзель-Лейлат теперь знала, как ей спасти сыновей и выполнить обещание.
* * *
— Жондырлы-ака, эзгры, Кунзап? Хорту невгы? — вопрашал Хан.
— Энзри. Сакрынич тырбасуп роскардк Антуак. — ответил слуга. Хан не мог понять, почему вернулся его преданный слуга, он ведь отправил его отдыхать. Вглядываясь в лицо преданного своего помощника, он не находил ответа.
В юрте было почти тихо, только всхлипы младенца нарушали тишину. Кунзап подошел к ребенку и провел рукой по его лицу, в этом жесте было столько любви и ласки, что Хану на мгновение показалось, что это Лейлат. Но это был его преданный Кунзап, Владыка не стал прогонять чуть обнаглевшего слугу и перестал обращать внимание на происходящее.
