09.32. Возвращаюсь к стойке регистрации № 23. Ни Гимпо, ни Z. Пишу эти заметки. У Кейт и Джеймса уже начался первый урок. Поднимаю глаза. Ну, слава яйцам: в зал входит Гимпо, чуть ли не вприпрыжку. А следом тащится Z.
– Разве мы не мужики? – Строчка из «Devo»[3] порхает в воздухе, разве что крылышками не машет. Are we not men?
Смущенные улыбки. И мы прямо с ходу проводим одну весьма деликатную церемонию, на глазах у тысяч людей, что все летят в разные города: я достаю из рюкзака три вязовых палочки, выдаю по одной Z и Гимпо, а той, что осталась, стучу себя по голове (легонько).
– Это наши дзен-палки, – говорю.
– Чего? – Гимпо явно не в курсе.
– Наши дзен-палки. Мы же дзен-мастера. Да вы, наверное, сами знаете. Наверняка же читали. У каждого мастера дзен была палка, чтобы дубасить учеников по башке. С целью помочь им в пути к просветлению. А мы, хотя и мастера, но и ученики тоже.
– Ага, – говорит Z, не глядя на меня. Он перекладывает свою палочку в правую руку и бьет себя по левой ладони. Гимпо рассматривает свою палку, чтобы убедиться, что у него – самая лучшая (кстати, так оно и есть), и с готовностью соглашается с тем, что мы – дзен-мастера.
Я выдаю им билеты и отдаю свои деньги Гимпо. Мы регистрируемся и несемся в кафе на предмет горячего плотного завтрака.
Z – солист в группе «Zodiac Mindwarp and the Love Reaction». Прошлые выходные у них не заладились. Z говорит, что вчера вечером он опять перечитывал «Книгу Екклесиаста», пытаясь как-то поднять себе настроение. Лично мне непонятно, как самая мрачная и депрессивная книга во всем Ветхом Завете может поднять кому-то настроение. Z отпивает чай, достает из кармана потрепанную колоду Таро и бормочет что-то насчет Золотой Зари и что нам, вновь воплотившимся в мире волхвам, необходимо раскинуть карты на успех нашего предприятия.
Первая карта, которую он достает наугад из колоды, это Шут, он же Дурак. Z с усмешкой косится на Гимпо. Вторая – Отшельник. Z пощипывает свою чахлую бороденку, приподнимает свои массивные темные очки и многозначительно смотрит на меня. Третья карта – Маг, он же Мудрец и Кудесник. Z расплывается в самодовольной улыбке. Для меня этот языческий символизм – штука более чем сомнительная. Он как-то претит моей пресвитерианской сущности. Не принимает его душа, хоть ты тресни. В общем, мне это неинтересно. Я возвращаюсь к своим заметкам и горячему завтраку.
Но была одна маленькая проблема: где добыть средства на эту эпическую одиссею к гиперборейским ледовым просторам. Цель во всех отношениях благая – спасти человечество. Но вот с мегабаксами было как-то напряжно. Билл очень даже неплохо нажился на своих KLF-проектах, но он спустил все свои миллиарды на обычную хрень: бывших жен, бывших подружек, проституток, кокаин и дурную магию. Я тоже был на нуле: матери двух моих отпрысков и козлы из налоговой бесновались в судах по всей Англии – все норовили оттяпать изрядный кусок от моих скромных доходов от Mindwarp'cKHX проделок. А Гимпо ограбили два черномазых ушлепка с ножами.
Ощущение было не из приятных: как будто бредешь по колено в воде в темном тоннеле, а вокруг только плавучее дерьмо и визгливые грызуны. Но в конце этой гнойной канализационной трубы стоял грязный ангел с зажженным zippo в поднятой руке с обкусанными ногтями: Трейси из «Beehive». Трейси заработала миллионы за свою карьеру эстрадной артистки, кстати, одной из самых высокооплачиваемых в стране, даже в мире: одно шоу в Вегасе иногда приносило ей больше, чем мы с Биллом вдвоем заработали за всю жизнь.
Помимо эстрады, у нее был и хороший приработок, равный размеру валового годового дохода сразу нескольких стран третьего мира и заключавшийся в оказании специфических сексуальных услуг коррумпированным американским политикам и друзьям ее папочки – услуг самого что ни на есть извращенного свойства, настолько противоестественных, что при одной только мысли об этом я начинаю бояться за свою пишущую машинку: как бы не вывалить на нее свой последний полупереваренный обед. Вспомните свой самый жуткий кошмар порнографического содержания, умножьте его на три тысячи – и это будет еще самое скромное из того, что Трейси выделывала в постели. По сравнению с ее выдающимся репертуаром самые жуткие сцены из «Ада» Данте и полное собрание сочинений де Сада приобретали невинный вид «Бельчонка Орешка» известной детской писательницы Беатрис Поттер. Вы мне не верите? Очень зря. Это чума, а не девка. Даже не жесткое порно, а круче.
Минут через десять:
– Слушай, Билл, что получается. Похоже, что все мы давно запродали души Дьяволу, и то, что ты там колупаешься со своей музыкой, это уже ничего не изменит.
– Понимаешь, в чем дело, – говорю я Z, доедая последний кусок кровяной колбасы, – когда мы отвезем Элвиса к Полюсу и разыщем младенца Иисуса, потом мы пойдем искать Дьявола. Может быть, нам удастся его уболтать, чтобы он отдал наши души «взад».
Z отрывается от своих карт и цитирует строчку из Мильтона. Надо думать, он хочет сказать, что Дьявола так легко не проведешь.
Гимпо берет управление на себя, и мы дружно проходим на паспортный контроль.
И тут выясняется, что я где-то посеял куртку. А в куртке у меня паспорт, дзен-палка и кошелек. В общем, я в панике. Бросаюсь обратно в кафе. Вот она, куртка. Висит на стуле. Прохожу через металлоискатель – ничего не пищит: оружия и бомб при мне нету – потом вверх по лестнице, в Duty Free, в поисках Гимпо и Z. Лично я ненавижу эти Duty Free; мне сразу хочется их разгромить; ненавижу эти рекламы духов, горящие золотом… эти бутылки… меня от них просто трясет. Ненавижу.
Ни Гимпо, ни Z. Мчусь в зал отлета, к выходу 23. Нас уже просят пройти на посадку. Объявление по всему аэропорту: пассажиры такие-то, просьба пройти на посадку. Ни Гимпо, ни Z. Типа, всё: вот и съездили? Если они не появятся прямо сейчас, я улетаю один. Сказочные долбоебы. Во мне уже все кипит от злости. Только что дым из ушей не валит. Милая девушка-стюардесса, которая отмечает в списке имена прибывших пассажиров, пытается меня успокоить. Говорит, без моих друзей самолет все равно не взлетит. Да шли бы мои друзья на хуй, мысленно отвечаю я. Если они неспособны элементарно сесть на самолет, значит, они не достойны высокого звания спасителей мира. Они все-таки появляются. Злость испаряется.
Они тащат раздутые сумки с водкой. «Синяя этикетка». Лично я ненавижу водку – я ненавижу всякое крепкое пойло – но Гимпо так улыбается… так тепло и душевно. Улыбается и вынимает из сумку бутылку красного вина, которая, надо думать, пробила изрядную брешь в нашем скромном походном бюджете. Z говорит, что это вино – для меня. Чтобы я выпил его на полюсе. Какие все-таки у меня замечательные друзья!
В самолете на нас все косятся, причем косятся недобро – да, из-за нас задержали вылет. Нам достались места в самом конце. Проходим, садимся. Гимпо разглядывает стюардесс на предмет их ебабельности – ну, в смысле, кому из них он бы заправил, Z листает мой «Sun», a я достаю свой блокнот, чтобы перечитать, что я уже написал. Пишу еще пару фрагментов, заполняю пробелы.
В одном месте я явно соврал: мы все разглядываем стюардесс на предмет их ебабельности – ебабельной нет ни одной. Страшная правда, она заключается в том, что, когда мужики садятся на самолет, пусть даже лететь-то всего минут сорок, они предаются безудержным – и в корне ошибочным, – рьяным фантазиям, что все эти ослепительные улыбки и дружелюбные предложения выпить чего-нибудь из ассортимента с тележки с напитками есть проявление особенного интереса к их неотразимому обаянию и выдающейся сексапильности. Но когда они видят, что их стюардесса так же приветлива и любезна и с толстым немцем-бизнесменом, что сидит впереди, и с чернорабочим из Турции, что сидит через проход, они понимают, что это всего лишь развратная шлюшка, которая тщательно изображает, что у нее есть стоящая работа.
Перечитав этот последний кусок, я понимаю, что надо подробнее остановиться на двух вещах: Гимпо и Трейси.
Если говорить о причинах, почему эта американская подруга – дама, надо сказать, уникальная во всех отношениях, – зажгла zippo надежды для нас троих, единственных, кто уцелел из всего человечества, это будут причины действительно странные, даже, я бы сказал, извращенные. Пытаться понять психологические извраты этой растленной, завернутой логики – делозаведомо безнадежное, так что мне остается лишь изложить голые факты. Трейси считает, что Гимпо – неотразимый мужик. Она вся буквально пылает безудержной, но, к сожалению, безответной страстью к нашему другу, похожему – между нами – на гремлина-переростка.
Стоит им оказаться в одном помещении, и не важно, что это за помещение – зал, где происходит опорно-буржуазный суаре, бар с сомнительной репутацией, ресторан или даже гостиная в доме у маменьки Гимпо – эта ненасытная янки тут же падает на четвереньки и буквально вгрызается ему в гонады, производя, так сказать, оральную стимуляцию головки его стыдливого причиндала, красного от смущения. Ничуть не стесняясь присутствия посторонних, она сдирает с него штаны и запихивает к себе в рот оробевший объект своей страсти, ее алые ногти вонзаются в его трепещущие ягодицы и рвут их в клочья.
