Когда доехали до следующего квартала на Фордхам-роуд, мы заставили Лефти заехать в фаст-фудовскую забегаловку, изнывшись, что хотим, чтобы он купил нам гамбургеров. Все молчали в тряпочку насчет обувания соперников, поскольку Лефти запрещает делать нам две вещи: говорить слово «пидорас» и красть вещи у другой команды при условии, что там белые. В забегаловке он заказал каждому по одному бургеру, и на это мы дружно сказали, какого хрена, поскольку те бургеры были породы мелких двадцатицентовых бутиков, и надо съесть штук восемь, а то и больше, чтобы хотя бы наесться, и, собственно, этого мы и добились. Лефти по этому поводу бесконечно огорчался, потому что счет потянул баксов на девять, а него была только пятерка. В результате получилась бурная сцена, поставившая в неудобное положение Лефти, которому пришлось оставить менеджеру часы, пока он не принесет остальное. Тем не менее Лефти на нас отыгрался, отказавшись везти команду назад в нижний Ист-сайд, и весь вспотевший запрыгнул в свою тачку. Мы сильно приуныли, заметив толпу ребят, которых мы недавно ограбили, направляющуюся к нам вдоль парковки со всякими трубами и прочими прибамбасами, жаждущую надрать задницу сукиным детям из Бидди. «Придется вам, козлята, отвечать за свои поступки», — язвительно прогудел Лефти на прощание и покинул нас, бегом уносящих своих жопки по Фордхам-роуд, где мы удачно влезли в такси и помчались к ближайшему метро, имея на хвосте толпу сердитых баскетболистов-католиков вместе с их приятелями, возглавляемую недоброго вида итальянским священником в развевающейся рясе.
Сегодня вечером мы целой оравой прокатились, прицепившись к автобусам, от 3-й авеню до 10-й улицы, а потом сделали по полной команду главных соперников из Бойз-клуба на Томпкинз-сквер. Мы ехали по четыре человека на колбасе двух шедших друг за другом автобусов, и до 14-й улицы все было круто, но там нас засекли копы, и пришлось разбежаться в разные стороны. Они не стали париться нас ловить, мы оторвались, и вдруг Герби, показав на околачивающихся на улице проституток, заорал, что с ними тусуется мамочка Педро, и все стали издеваться над этим ботаником. Фишка же была в том, что Герби это не придумал, и мамаша Педро в натуре стояла там на панели, опершись одной ногой о стенку дома, и при полном параде, как принято у блядей. Тут Тони наклонился ко мне и пробормотал: «Понимаешь, моя старшая сестрица как-то сказала матухе, а я подслушал, что папаша Педро банчил джанком в баре, и они оба сидят на герыче, и, сечешь, теперь он выгнал свою бабу на панель». Когда до всех доперло, что там на самом деле матушка Педро, они перестали стебаться, но он уже успел смыться. На игре он тоже не показался, однако когда мы потопали домой, сделав тех хуесосов на десять очков, то видели Педро на его остановке на 27-й улице. Убежал он, по-моему, в слезах. Хуево, наверно, иметь таких вот предков. Герби же на это насрать, и он все орал в окно Педро: «Почему малыш заплакал? Потому что его отец мудак, а мама подстилка!»
Сегодня старший брат Педро отловил Герби, когда тот шел со школы, и как следует отхуярил его за то, что он орал вчера вечером про маму и папу Педро.
Сегодня ночью на углу 2-й авеню и 25-й улицы вспыхнул гигантский пожар в трех домах. Пламя полыхало чуть ли не до неба, поди нехило, в два раза выше самих зданий. Никогда не видел, чтобы так горело. Мы с ребятами чуть живот со смеху не надорвали, потому что продавец пиццы прямо на улице, вот бля буду, шлепнулся на колени перед пожарными и слезно умолял их не разбивать фасад из цельного стекла, который он поставил всего месяц назад. Этот остолоп обрыдался, дом весь в огне, а он думает, что каким-то чудом все станет как раньше или что-то в этом роде. Так этому мудиле и надо, он никогда не дает в долг и даже не разрешает попользоваться туалетом. И теперь большой суровый дядька стоит на коленях на улице. Наверно, часов пять ушло, чтобы потушить только здесь. В одном месте огонь поднимался выше окна моей спальни.
Кстати, слышал, что старший брат Герби со своими пацанами отпиздили старшего брата Педро за то, что тот вчера отделал Герби. Похоже, скоро дела перейдут в междоусобную войну местных банд.
Сегодня суббота, холодно, Бойз-клуб закрыт на ремонт, и я решил съездить в этот дерьмовый Манхэттен, где обитает мой двоюродный братец, и повидать его. На самом деле я терпеть не могу это место, где полно всяких склочных ирландских католиков, которые на меня пялились во все глаза, когда я притащил компанию черных пацанов поиграть в парке против друзей моего братана, больших любителей нажраться пивом. Тем не менее там много и хороших людей, если разобраться, и мне лучше привыкать к ситуации, потому что я собираюсь вскоре переезжать туда с родителями и заканчивать второе полугодие в школе, куда ходят все эти чуваки.
В общем, швырнул я банкой розового лимонада в разносчика, выпил целую кварту за завтраком и потопал на Вест-сайд ловить поезд «А», идущий в город. Ехать туда до конечной остановки на 207-й улице ебанешься как долго. Будто в Олбани собрался, и хорошо, что я прихватил с собой кучу спортивных журналов развеять скуку. Итак, читаю я про то, как Билла Расселла кроют со страшной силой, все нормально, тут доезжаем мы до 125-й, и в поезд заползает старый пьянчуга-ирландец, садится рядом, от него несет, как от целого завода, и он неразборчиво начинает мне излагать свою душещипательную историю, как всегда и бывает в подобных случаях. Я не выношу этих старых пидорасов, и уверен, они меня по всем поездам вылавливают, потому что в наполовину пустом вагоне всех остальных пропускают и идут сразу ко мне. Либо гнусные попрошайки, либо, еще хуже того, алкаши. Проблема в том, что у меня вечно недостает наглости послать их или самому пересесть, и так получилось, что следующие две остановки я был вынужден выслушивать херню, которую мне втирал этот тип (причем я и половины не мог разобрать, чего он там болтает), и даже начинал нести в ответ всякий бред, типа: «Да-да, я вас прекрасно понимаю, то же самое случилось с одним моим знакомым, и он вот так же спился и так далее ля-ля-ля...»
То есть я воспринимаю этих мудозвонов всерьез, будто они говорят осмысленные вещи. Сегодняшний урод всех переплюнул.
Он постоянно лез на меня своей отупевшей рожей, распинаясь, как он случайно пришил свою жену, уронив на нее зеркало, когда они его вдвоем вешали, и прочий бред, и каждые десять секунд тыкал мне в лицо бутылкой «Твистера» с предложением отпить. Но, как всегда бывает, на 18-й улице нарисовывается коп, работающий в подземке, и вышвыривает этого чела, а тот печально и жалостливо кивает мне на прощанье, когда поезд трогается, словно думает: «Кто бы теперь меня выслушал?» — и я ощущаю тупую тоску, обычную после подобных встреч.
Сегодня у нас не было уроков из-за Хеллоуина. Я пошел потусить на 29-й с ребятами из Бойз-клуб и наткнулся на Герби с компанией, играющих наверху в бильярд. Решил, что будет прикольно пошататься сегодня вечером с этими челами. Мы отправились в спортзал и на лестнице, где ошивались еще несколько мудаков, вымазали мордахи кремом для обуви и разорвали рукава рубашек для создания посредственного маскарада. Бадди, один из немногих черномазых, кто общается с Герби и его пацанами, конечно, ни в каком креме не нуждался, и рукава ему особо рвать не надо было, по причине наличия у него таких штук во всякий день, и на Хеллоуин и так просто. Потом раздобыли вдобавок длинные носки у страдающего варикозным расширением вен папаши одного чувака, набили их мукой и стали нападать на девчонок в черной школьной форме, затеявших устроить танцы в церкви, и от муки у них на спине оставались огроменные белые следы. Они довольно смешно носились по зданию, угрожая пожаловаться на нас монахиням. Господи, кого хоть немного ебет, что подумают эти несчастные монахини... Я больше не учусь в католической школе, поэтому у этих блядских пингвинчиков задницу мне надрать больше не выйдет.
Для следующего охуенно потешного прикола мы поднялись в ближайший дом и положили бумажный пакет с собачьими какашками перед дверью квартиры на верхнем этаже, подожгли сверток, слиняли пониже и стали слушать, как старый педрила топает по нему, сбивая пламя. Я представляю выражение лица этого лоха, когда он вытирал свои тапки в туалете бумажными салфетками.
На 24-й мы встретили распевающих хеллоуинские песенки детишек. Черножопый Бадди разбил яйцо о голову маленькой блондинистой девочки, наряженной ангелочком. Она в слезах убежала, на крылышках остался желток. Неужели нет ничего святого для этих совершенно сумасшедших челов? Сегодня вечером нет. Особенно после того, как старший братец Герби угостил нас вином, нас развезло, и мы придумали набить носки камешками вместо муки и лупить ими всяких лохов, чтобы еще посмеяться, а еще мы били окна и сматывались от копов по крышам, и вообще отрывались на полную до трех утра. Наконец, я и остальные пошли дрыхнуть, впрочем, мне по-любому завтра огребать от бати, потому что мне сильно поплохело от того красного вина, и я заблевал новый половичок.