Пушкин по-настоящему любил свободу. Поэтому когда царские палачи и душители мысли заточили его в темницу, он и оттуда вершил свои революционные деяния. Он придумывал пламенные прокламации и анекдоты про Керенского и читал их своим тюремщикам, за что постоянно ходил битым.
Однажды Пушкин, набравшись смелости, пришел на прием к психотерапевту. Пообщавшись с поэтом, тот сказал: «А Вам еще рано выписываться!» Пришлось Пушкину, несолоно хлебавши, вернуться в свою палату.
Как известно, дядя Пушкина служил послом России в Эфиопии. Оттуда и берет корни знаменитая кучерявая шевелюра поэта. Однако, вопреки расхожему мнению, перхоть в Россию завез вовсе не Пушкин, а немецкие шпионы Проктер и Гэмбл.
Однажды Пушкин, проживая в Болдино, решил стать депутатом уездной думы, и стал им, потому что из кандидатов только он один был обучен грамоте. Историки обнаружили в архивах заявление Пушкина, в котором он требовал себе казенную усадьбу и карету BMW немецкого производства. Между тем на тех заседаниях, где он появлялся, Пушкин сочинял вовсе не законы, а свои фривольные стишки.
Молодой Пушкин очень не любил памперсы. Бывало, перед сном наденут на него один такой, а поэт и давай кричать, надрываться, руками махать. Лежит весь красный, взъерошенный, жжет домочадцев глаголом. Прямо ужас!
Пушкин любил свою жену – Н. Гончарову. Но любил он также и А. Керн. Ничем хорошим это не закончилось – он сошел с ума и умер в нищете, всеми забытый.
Маленький Пушкин часто плакал и не находил себе места в тоске, в зрелом возрасте он задирал Дантеса, а в старости печально бродил по осенним полям. Мысли о смерти никогда не оставляли его.
Как известно, никаких письменных свидетельств о жизни Пушкина не сохранилось, не дошли до нас также и его сочинения. В связи с этим пушкинистика долгое время пребывала в застое. Наконец недавно удалось установить, что человека с такой фамилией не было вовсе.
1997
Люди бывают разные –
И чистые, и грязные.
Бывают, рук не моют по утрам,
И в морду злобно смотрят вам.
Когда-то знал я человека одного –
Все время руки чисты у него,
жил он давно (ХХ век),
Фамилии Никитин, звать Олег.
Он был сообразительный мужик,
И многое он в мире сем постиг:
Умел читать, умел писать.
Но не умел он бичевать!
Вина не пил он никогда,
Его питье – свята вода;
И сигарет он не курил –
Отроду он их не любил.
Уж умер он давным-давно
(Недавно видел я в кино),
Но через много-много лет
живет в душе моей портрет.
1981
Когда вдруг откроется дверь,
Войдет в помещение дева –
Товарищ, глазам своим верь,
Прикрой отверзание зева!
Восстань и словами любви
Приветствуй возникшее чудо,
От курицы кус оторви,
Подай с ананасами блюдо.
Нарежь ей ножом сервелат,
Воздвигни кастрюлю с водою,
Чтоб сделать вареный батат,
И в кружку налей ей спиртное.
Когда же покажется мало –
Как будто уйдя за вином,
В сугробе, холодном и талом,
Забудься живительным сном.
1994
Когда бы девы волоокой
Я осязать изгибы смог,
Сраженный искренне, глубоко,
Я б тотчас, верно, занемог.
В тоске как тетерев токуя,
И так я грезами томим
О шоколадном поцелуе.
Ах, Цинтия, позволь, я буду
Надежды полным без причин.
?
Направляясь на свидание к подножию Фудзи
Медленно время течет
Ночь приводя незаметно
На окне автобуса лед
1988Лимерики
Жил дедушка в городе Бресте,
Сидевший всю ночь на насесте.
Головой он качал,
Когда солнце встречал,
И злобно вертелся на месте.
Один старичок из Бомбея
Считался потомком Помпея.
Он очень гордился,
И громко хвалился,
А днем выставлялся в музее.
Жила в Татарстане бабулька,
Что сперла у внука свистульку.
Она так свистела,
И так свиристела,
Что сослали ее в Акапулько.
Рассую твои нейрончики по полочкам,
На твоих нервишках этикетки налеплю,
Разолью твой костный мозг по пухлым колбочкам –
Я тебя классифицировать люблю.
1989
Ежик съел одну морковку
И подумал: «Очень вкусно!»
Так он схрупал килограмм,
И в кладовке стало пусто.
Ежик впал в затяжной летаргический сон,
Он нимало не мохал и овощем был ободрен.
Хоть и чувствовал резь в животе, но спокойно лежал,
И опасности, что на него надвигалась, он не вполне сознавал.
От моркови погибель не слаще, чем смерть от ножа:
Вот подкралась беда и ударила в брюшко ежа,
Бедный ежик лежал и беззвучно стонал,
Гадкий овощ у ежика жизнь отобрал.
1989
Ах, как тонкие пальчики
(ноготки, словно лезвия)
впились в гладкое,
Крепкое тельце мое!
Впрочем, это цветочки,
Ты же – горькая ягодка.
Прикоснусь к твоей кожице
И нежно резцами сдавлю.
И под теплой, мохнатой поверхностью,
Освещенной лишь бликом
Моих серых зрачков,
Поплыву я по терпкой реке неизвестности
Из моих фантастических снов.
?
Я танцую на лезвии, чувствую – явственно,
Твои ясные глазки сверкают в ночи.
Ты так дивно чиста, а я злой и безнравственный,
И готов целый день пролежать на печи.
Твой волнительный лик перманентно мне грезится,
В кровь вторгается жар твоих розовых губ.
Ну а я, как всегда, говорю околесицу,
Безобразный урод и как каторжник груб.
А в мечтах твой горячий язык я кусаю,
Глажу теплую спинку холодной рукой,
И при вспышке прозрения враз понимаю,
Что я гадкий, убогий и просто тупой.
?
Как безумный астроном, с трубою
Изучаю Солнце я живое.
В звездном атласе его вы не найдете,
Разве если случай улыбнется –
Как комета, мимо вы пройдете:
Только гравитонами коснется.
А какие в его шкурке пятна!
Их четыре – три поменьше, как монетки,
Что десятилетие ржавели,
Или как червленые конфетки
В переплете желтой паутели.
На бокал четвертое похоже,
Но протуберанцы ручки-ножки
То пятно, как правило, скрывают,
Ну а если все же разойдутся –
Как суровый астроном, с трубою,
Я к нему свирепо устремляюсь,
И восторг познания отведав,
От безумных истин отрекаюсь!
2001
Если ты на унитазе
Посидел совсем немножко,
Но залить успел мочою,
Или калом засорить,
Не спеши смывать водицей
Все, что ты внизу наделал!
Бесполезно это дело
И бессмысленно при этом,
Потому что в унитазе
Может больше поместиться,
Чем за раз сумел ты дать.
Так зачем же тратить воду
Ручку дергать оголтело?
Все равно ведь сядет кто-то,
Чтоб твой подвиг повторить.
Пусть тогда он и смывает,
Тратит даром свои силы,
Если думать не умеет,
И заглядывать вперед.
Написано в соавторстве с В.П. Павловым
Неизвестный автор XXI в.
