Горбун отхлебнул вина и тут же выплюнул его в полотенце.
Дверь в кухню была открыта, так что из комнаты было видно, что делает Кэнди, и сейчас она как раз нагнулась, чтобы поставить что-то в духовку. При таком интересном ракурсе, да еще в облегающих джинсах, ее ладная попка смотрелась особенно сочно и аппетитно, так что любой нормальный мужик, в смысле традиционной сексуальной ориентации, уже давно бы вломился в кухню, чтобы потрогать эти прелестные ягодицы и искусать их, как спелое яблочко; но в голове у горбуна были совсем не те мысли. Мысли, надо сказать, были странные и причудливые. С точки зрения эмоциональной насыщенности, он предпочел бы сейчас оказаться в мужском туалете в баре «У Джека» на Бовери — он бы обсасывал кусок хлеба, пропитанный мочой, и терся бы горбом об какого-нибудь красавчика из полиции нравов. И, тем не менее, хотя он решил, что она сумасшедшая (и, стало быть, малопригодна к тому, чтобы потешить его самолюбие), он все-таки смутно осознавал, что с нее можно кое-что поиметь, и теперь напряженно соображал, путаясь в невразумительных мыслях: как бы разжиться денежкой. Но у пего мало что получалось, в смысле придумать что-нибудь конструктивное, потому что мысли блуждали и разбредались, и были, к тому же, не совсем чтобы искренними: на самом деле, у него не было ощущения, что ему нужны деньги, просто он знал, что в таких обстоятельствах надо думать о деньгах. Может быть, это было последнее проявление нормальности в его ненормальной системе ценностей.
— Омлет с луком, — объявила Кэнди, поставив поднос на стол. — Надеюсь, ты любишь чеснок и эстрагон. Смотрится вроде неплохо, правда? — Это последнее замечание она произнесла с простодушной, даже где-то наивной прямотой, потому что все ее друзья в один голос твердили, что она очень вкусно готовит.
Во время еды горбун не произнес ни слова, лишь иногда фыркал и хрюкал. Кэнди продолжала непринужденно болтать ни о чем, в а перегруженном образами и картинками мозгу горбуна периодически возникали вопросы, простые и примитивные: «Где? Только давай без убийства! Как? Без убийства! Где?»
Его молчание произвело впечатление на Кэнди, так что ей еще больше захотелось ему понравиться и заслужить его одобрение.
— Ой, я все болтаю, болтаю, не даю тебе слова вставить! — она улыбнулась и кивнула, изображая из себя девушку понимающую, даже можно сказать, умудренную. — Или тут вообще не за чем говорить… «если б слова что-то стоили»… ну, и так далее. Да, я все понимаю… ладно, давай пить чай. Ой, какой чай?! Я все еще мысленно в Элиоте… такой милый и старомодный поэт, я его обожаю. Я хотела сказать, кофе. Эспрессо. Я мигом… Попробуй камембер, боюсь, он не слишком blеп fait, но все равно… — Она метнулась на кухню, а горбун продолжал сидеть молча и сосредоточенно чавкать хлебом. Для него это было уже не в новинку. Подобные приключения случались с ним уже не раз.
Когда сладкая девочка вернулась в комнату, она предложила пересесть на диван и там выпить кофе. Она села поближе к горбуну и открыла альбом с репродукциями Блейка.
— Правда, красивые, — проговорила она, — и такие забавные! Хотя их немногие понимают! — Она указала глазами на репродукцию на стене. — И вот еще. Тебе нравится? Я имею в виду, там такие детали… ты когда-нибудь обращал внимание? Сейчас я сниму, ты посмотришь поближе.
Она потянулась за гравюрой, но та висела достаточно высоко, так что Кэнди пришлось встать на цыпочки. Такая гибкая и изящная, она приподнялась на одной ноге, а вторую отставила чуть в сторону, как балерина. При этом ее фланелевая рубашка задралась, приоткрыв голую спину, а аппетитные ягодицы напряглись под джинсовой тканью и обозначились еще резче. «Ой, разве так можно?! — подумала Кэнди, стараясь все-таки дотянуться до репродукции. — Что я тут перед ним выставляюсь?! А вдруг он решит, что я… и это будет моя вина, только моя!»
Горбун наблюдал за ней очень внимательно, и когда у нее задралась рубашка, его вдруг осенило — словно серое небо обрушилось вниз, — что все остальные девчонки, с которыми ему доводилось общаться, хотели лишь одного: быть привлекательными и желанными, чтобы мужчины сходили по ним с ума, и несмотря на все их попытки вести умные разговоры и казаться духовно продвинутыми, их манящая красота была убедительной и непреложной, и обладала поистине убойной силой, и низводила всякого мужика до состояния голодного зверя… которого должно насытить.
Кэнди все-таки удалость снять репродукцию со стены, но когда она вернулась к дивану, взгляд У горбуна изменился; глаза у него стали красные-красные и как-то странно блестели. Милая девочка сразу это заметила и сильно смутилась. Стараясь скрыть смущение, она зачастила, указывая на картину:
— Правда, прелестно? Посмотри вот на эту фигуру, в углу, большинство ее даже не замеча… — она умолкла на полуслове и даже закашлялась под жгучим взглядом горбуна, который буквально пожирал ее глазами. Пытаясь взять себя в руки, она провела рукой по волосам и тряхнула головой. «О чем он думает, интересно? — спросила она себя. — Блин, я сама во всем виновата». Маленькие глазки горбуна горели жадным огнем; он думал о деньгах.
— Я тебя люблю! — выпалил он неожиданно, и прозвучало все это, по меньшей мере, странно.
— Нет, милый, не надо так говорить! — умоляюще пролепетала Кэнди, как будто ждала чего-то подобного. Она смотрела на картину у себя на коленях, не решаясь поднять глаза.
— Я тебя хочу! Очень хочу! — горбун прикоснулся к ее локтю.
Она вздрогнула и накрыла его руку своей рукой.
— Не надо так говорить, — повторила она мягко, но с достоинством.
— Я хочу тебя трахнуть! — сказал горбун и положил свободную руку на ее нежную левую грудку.
Она схватила его за запястье и крепко сжала. Медленно повернулась к нему и закрыла глаза, со страдальческим выражением на лице.
— Нет, милый, не надо. Пожалуйста, — проговорила она очень тихо, но твердо.
— Я хочу тебя трахнуть… хочу тебя вылизать! — сказал он, сжимая ей грудь, и Кэнди почувствовала, как напрягся ее сосок. Словно крошечный твердый грибочек.
Она резко поднялась с дивана и закрыла лицо руками.
— Не надо. Пожалуйста, — повторила она. Она еще пару секунд постояла на месте, а потом подошла к окну. — Ну почему все должно быть именно так? — вопросила она у вечернего неба. — Почему? Почему? — Она обернулась к горбуну, чтобы повторить свой вопрос, но он заговорил первым:
— Это вот из-за этого? — спросил он с надрывом. — Из-за этого?! — Он поднял руку и указал за плечо, на свой горб. И в его глазах было столько отчаяния…
Кэнди рванулась к нему, как сердобольная и внимательная медсестра — к постели тяжелобольного.
— Нет, бедный ты мой, ну, конечно же, не из-за этого! Нет, нет, — она упала на диван и заключила горбуна в объятия. — Ты мой глупенький! — Она закрыла глаза и принялась гладить его по волосам, прижавшись лбом к его лбу. — Я его даже и не замечала.
— Тогда почему? — спросил он. — Почему? Теперь, когда Кэнди к нему прикоснулась, она перестала смущаться.
— Почему? — вздохнула она. — Ой, я не знаю. Девушки, они такие… никогда не знают, чего им хочется… и что им нужно. Я не знаю. Наверное, мне просто хочется, чтобы все было красиво.
— Это все из-за этого, — повторил горбун и затрясся в беззвучных рыданиях.
— Нет, мои хороший, — проворковала она, снова закрыла глаза и потерлась носом о его щеку. — Нет, нет, нет. Какая, в сущности, разница?! У меня голубые глаза — у тебя вот это. Какая разница, кто как выглядит?!
— Почему? — повторил он настойчиво и вдруг запустил руку ей под рубашку и сжал ей грудь. Кэнди даже не успела сообразить, что происходит, как он задрал на ней рубашку, сдвинул бюстгальтер вверх и жадно присосался губами к ее груди.
— Ой, нет, милый, не надо, — выдохнула она, но при этом ее голова как бы сама собой опустилась на диванную подушку. — Почему все должно быть так? — умоляюще проговорила она. — Почему? Да, я Знаю. Я сама во всем виновата. — И она разрешила ему целовать и сосать свою грудь, пока сосок не затвердел так, что ей стало больно, а внизу живота не возникло щекочущее покалывание. Тогда она мягко оттолкнула его от себя, но не отпустила его голову, а принялась баюкать ее в ладонях. Она мужественно улыбалась, но ее глаза блестели от слез. — Нет, мой хороший, — прошептала она. Пожалуйста… не сейчас.
— Это все из-за этого, — с горечью проговорил горбун.
— Нет, нет, нет, — она закрыла глаза и прижала его голову к своей груди, но при этом стараясь не дать его рту прикоснуться к ее гордо напрягшемуся соску. — Нет, вовсе не из-за этого!
— Я хочу! — сказал горбун. Он положил руку ей на бедро и принялся судорожно расстегивать пуговички на боку ее джинсов, а потом его рука проворно скользнула внутрь, забралась ей под трусики и угнездилась в жарком и влажном местечке.
