Он прислушивается и слышит, как поют лягушки, но звуки доносятся издалека. В комнатах пахнет старостью: внутри царит тишина, какая бывает лишь в старинных домах. Выходя через открытую дверь в патио, он на секунду выглядывает и видит каменные колонны и арки. Он идет вперед, но столь осмотрительно, что даже если натыкается внезапно на какую-нибудь мебель, касается ее бесшумно.
Он не знает, куда пытается попасть: хочет лишь уйти от кровати как можно дальше. Сон, оставленный там, был настолько жуток, что он даже не в силах его вспомнить. Но, возможно, и это часть сна, — думает он, и волосы становятся у него дыбом, — этот неизменный безмолвный дом с людьми, подстерегающими его где-то внутри. Какое это имеет значение во сне? Нападай, ломай мебель, визжи. Пусть они мечутся по комнатам.
Он задерживает дыхание и снова прислушивается. Лягушки. Вдалеке брешет пес. Теперь он знает, что хочет выбраться из дома. Он снова начинает двигаться, но уже не столь осмотрительно, и упирается прямо в стул. Стараясь держаться как можно дальше от патио, он пробирается к противоположной стене. В дальнем конце одной из комнат он, возможно, отыщет дверь, которая ведет во двор. Когда его протянутая ладонь касается шторы, пальцы ощупывают материю до самого конца; он чуть-чуть отдергивает штору и шагает за ее складки. Окно — высоко и забрано решеткой. Но звезды волнуют его. «Они по-прежнему на месте», — думает он. В тот же миг приступ страха заставляет его обернуться и заглянуть в комнату за спиной. На время забыв о страхе, он просто прокладывал себе путь. Он вспомнил: все началось с кошмара. И теперь снова им оборачивается. Он ждет сигналов преображения, и поскольку тишина и темнота комнаты остаются неизменными, он вдруг осознает, что и тишина, и темнота — не полные. Слышится шелест листьев, колышимых слабым ветерком в патио, а неяркий свет звезд, проникающий в дверь либо окно, порой помогает определить размеры и даже форму стола или стула. В эту минуту он убеждается в том, что бодрствует, что подошвы его босых ног действительно соприкасаются с мягкими ковриками и ледяным кафелем: это — поверхности доставляющие переменчивые ощущения. «Но что это за мир? — думает он. — И сколько в нем еще комнат?»
Оштукатуренная стена, вдоль которой он ощупью пробирается, заканчивается гладкой деревянной колонной. В следующую комнату поступает немного больше света из патио, и он слышит снаружи сверчка. Акустические свойства меняются, и он смотрит вверх. Эта комната — выше других; в потемках ему даже мерещится в дальнем конце балкон.
Оказывается, что в большой комнате нет двери, ведущей в следующую. Он прослеживает взглядом кривую сводчатого прохода в патио. Подходит ближе; порыв ветерка приносит запах растительности, и этот аромат тревожит его. Дабы избежать его воздействия, он заставляет себя шагнуть вперед через сводчатый проход и выглянуть наружу. Чуть дальше в кустах за аркадой висит небольшой фонарь, скрытый колышущимися листьями. Слева — широкая лестница, ведущая наверх. По-прежнему не слышно ничего, кроме лягушек, квакающих вдалеке хором, да сухого стрекота нескольких сверчков в патио. Он быстро пересекает угол закрытой галереи и начинает подъем. Ступени — из гладкого камня, с неглубокими выемками по центру, где они вытерлись от ходьбы.
Теперь он слышит голос. Похоже, тот перелетает из одной комнаты в другую где-то далеко в противоположном конце дома.
— Да, — говорит голос.
Потом не слышно ничего. Он молча продолжает подъем. Отсюда, сверху, патио выглядит таким ясе, сводчатый балкон протянулся налево и прямо. Звезды виднее: их не скрывают ветки.
Он устремляется к ближайшей открытой двери и входит в нее. В патио он был бы заметен. Он полагает, что, скорее всего, найдет выход из дома в одной из комнат здесь наверху. Этот этаж намного сложнее. Комнаты лишь частично обставлены, и вдоль стен стоят деревянные ящики и груды коробок. В первых двух комнатах висит тяжелый запах застарелой пыли. Третья заставляет его резко остановиться: оттуда тянет чем-то живым. Он неуверенно движется дальше. Внезапно перед ним, у самого правого глаза, возникает какой-то предмет. Он отступает и поднимает глаза. Это скульптура, которая смутно высится над ним. Он чувствует, что вот-вот потеряет равновесие, и делает шаг вбок, сгибаясь в три погибели, чтобы обойти статую. Он вытягивает перед собой руку, ладонь ударяется обо что-то холодное и очень гладкое, и в этот миг в комнате раздается громкий звук.
В последующей тишине он вначале прислушивается, но ничего не слышит. Он даже не спрашивает себя, что же произошло — что вызвало этот звук. Снова прислушивается, но опять ничего не слышит. Прислушиваясь, он привыкает к своему окружению: он стоит перед большим фортепьяно, склонив голову и глядя вниз. Но теперь он уже что-то слышит. Сначала он не столько услышал, сколько почувствовал это под ногами — словно глухой удар. Затем в патио к стрекоту сверчков и шуму ветра в листве прибавляется легкое шевеление.
Они поднимаются по ступеням, не обращая внимания на шум собственных шагов. Он стоит и ждет. Неожиданно комната заливается светом, будто он с огромной высоты глянул вниз на отчетливый черно-белый ландшафт клавиатуры.
Они очень вежливы и осторожно шутят с ним, пока спокойно ведут его к двери, а затем — по крытой галерее к лестнице. Один из них постоянно твердит, что у него лихорадка, и ему нужно лечь в постель. Он отвечает, что это не так, но он все равно ждал их прихода. Похоже, они немного благоговеют перед ним, и он чувствует, что это уважение обусловлено его полным послушанием: при первом же отклонении в его взглядах или образе действий их отношение изменится. Он всегда знал, что мир — таков. Спасения — нет. Они приходят, берут тебя и тихо уводят Спускаясь по каменным ступеням, они говорят ему он рискует подхватить пневмонию, он должен понимать, что болен, и лежать в постели.
Теперь они снова внизу — в другой половине мира. Пока они идут под сводами, он чувствует, что в глубине души хорошо знаком со всем этим: с фонарем в листве, пением сверчков, открытыми дверями в темные комнаты и закрытыми дверями, под которыми сквозит ветер.
Когда они попадают в его комнату, и он видит кровать, то поднимает на них глаза, ожидая, что ему велят лечь. Один из них сообщает, что заварит ему горячего чаю, поскольку он, возможно, простыл. Говорит, что если бы не жар, дал бы ему взамен бренди.
— Жар? — повторяет он неразборчиво, залезая в постель. — Жар? — Он поворачивает голову набок, закрывает глаза и лежит неподвижно. В одном эти двое молодых незнакомцев правы: он очень болен.
Гораздо позже кто-то входит, и он открывает глаза. Свет горит только за высокой ширмой, кровать же — в тени. Один из молодых людей шагает к нему с чашкой и блюдцем. Он пристально смотрит с подушек вверх: его не удивляет, что лицо того, кто держит его в неволе, выкрашено синими и черными полосами. Вокруг рыльца полосы соединяются в изящный узор: эта часть лица слабо светится. Ему кажется, будто он жестом попросил поставить чашку на стол. Он говорит себе, что ждал этого, но полосатая маска его тревожит, и он не желает никак соприкасаться с ее владельцем.
Он не подал вообще никаких знаков — даже не шелохнулся. Тварь заставляет его сесть в кровати и выпить горячего чаю, обжигающего губы. Кажется, будто прошло много времени, прежде чем он выпил и ему разрешили лечь. Он больше ни разу не взглянул на лицо. Молодой человек удаляется. Выходя из комнаты, он останавливается на секунду в дверях и говорит, что мистер Сото скоро будет здесь. Произносит это с таким видом, будто обещает что-то приятное и сам тоже с нетерпением ждет приезда.
Когда он снова остается один в темной комнате, ему в голову приходит нелепая мысль о том, что эти люди — космические пришельцы. Он уверен, что ни у кого никогда не было таких лиц: посмотрев прямо, он увидел миниатюрный узор вокруг рыла.
Новый посетитель оказывается таким же, как двое первых, только крупнее и напыщеннее: он, несомненно, их командир. У этого полос на лице нет. Наоборот, кажется, будто кто-то приложил все усилия для того, чтобы он выглядел как можно реалистичнее. Он — точная копия, сделанная с кропотливейшим вниманием к деталям; идеальная имитация человека. И теперь, когда включен свет, он увидит, что на морде у другого полос тоже больше нет. «Выгорели», — думает он.
Начальник подходит к кровати, сунув руки в карманы.
— Как вы себя чувствуете, доктор? Немного лучше? — он склоняет голову набок.
— Все нормально.
— Таблетки помогли, — говорит главарь с вопросительной интонацией и ноткой слабого удивления.
Он лишь фыркает и немного шевелится в постели, чувствуя, что главарь подошел ближе и стоит над ним, двигая предметы на столике возле подушки.
— Возможно, сбили, — слышит он его голос и чувствует, как в губы упирается термометр.
