- Эй, человек!
Кто-то шевелится во мгле, силуэт неразличим. Стервятник бытия. Наши камни, пущенные в других, возвращаются к нам, они летят слепо: ударяя в тела, чресла, лица. Публичный дом затравленных паучих.
Я смотрю вверх:
- Звезды, дайте прикурить от своего огня!
Смех. Тысячеголосый, неукротимый, мечущийся. Ах-ха-хах. Это парни из гильдии убийц, я их знаю. Вспарывают брюхо и выпускают кишки. Смерть крушит матрицу планеты.
Посреди города высится Зиккурат. Темные жрецы поют с вершины свои песнопения. Их голоса сливаются в мутный поток, который лентой Мебиуса опутывает город. Где-то играют джаз. Где-то звучит стон испускающей дух жертвы. Это город белого шума, этот город – Белый шум. Я изучаю его реальность.
Изгои. Убийцы, мародеры, беглые каторжники. Люди с ликами чудовищ. Пустота – это радость, ведущая в бесконечную тоску. Песни падших женщин.
- Они вероломны, тебе не кажется?
Чуть приподнята бровь, рассеченная зигзагообразным рубцом. Глаза, налитые кровью.
- Они – соль земли, пуповина Вселенной. Они поют свои хоралы из утробы матери. Ты в курсе.
Все в курсе. Очевидность – это сонм тенистых раздумий. Это люди с крабовыми клешнями вместо ладоней.
- Когда я работал в доке, у нас был парень с татуировкой в виде жука-скарабея, ползающего в женской матке.
Белый шум. Этот город сидит в моей памяти. Я возвращаюсь сюда уже много столетий. Квинтэссенция нашей искореженной и извращенной реальности. Город всех тех, кто вне закона. Табу для сверкающей в лепестках гармонии.
- Всецело.
- Ага.
Так проходят секунды, так умирают минуты, так ветры уносят часы, огонь сжигает года, черный эфир растворяет тысячелетия. Чадо своих детей.
Мы порождаем его, а он порождает нас. Все просто. Хромосомные кастраты вакуумом уничтожают время. Я веду диалог с ним.
- Как думаешь, что происходит в эту самую секунду на другой стороне планеты?
- Дети линчуют отцов.
Новые горизонты - Песнь 3. Куплет 1.
Я вышел из здания бизнес-центра, где располагался офис компании, в которой я теперь работал, где-то в начале седьмого. Металлическая дверь за мной хлопнула с характерным звуком, словно сказала: до завтра. До завтра – так до завтра. Главное, что понедельник – самый тяжелый по статистике, по всеобщему признанию, да и по моим личным наблюдениям, день – закончился. Рабочий понедельник в смысле. Все его оставшееся время, отделявшее мир от вторника, принадлежало мне и только мне.
Я направился по проспекту в сторону дома – жил я недалеко, минутах в двадцати неспешной ходьбы. Переехал в этот район, как, впрочем, и устроился здесь на работу чуть больше месяца назад.
Никакой связи тут, как ни странно, не было. Я нашел работу и жилье практически одновременно и то, что они оказались в одном районе, было просто удачным совпадением – не более того.
Мне везло в последнее время. Полоса неудач закончилась. Меня так и не взяли на философский факультет, восстанавливаться по своей специальности я тоже не стал, решив отложить вопрос учебы до следующего года, так как в любом случае мне нужны были деньги. Зато я нашел работу недалеко от дома. Или дом недалеко от работы – тут уж кому как нравится.
У Стаса я жил до конца июля. За это время мы поднадоели друг другу – это чувствовалось. Поэтому когда мне позвонил другой старый приятель – Макс и сказал, что в квартире, которую он снимает, освободилась комната, я сразу же понял: это подарок судьбы. Я занял денег под будущую зарплату и въехал в новое жилье.
Почти сразу же меня взяли на работу в фирме по продаже компьютерных программ и систем. Менеджером. Чего и следовало ожидать. Я пополнил ряды офисного пролетариата.
По дороге домой я зашел в магазин и купил бутылку пива. Вчерашний день был проведен с огоньком: мы выбирались за город на шашлыки и изрядно набрались. Весь понедельник я просидел в офисе, вяло имитируя хоть какую-то деятельность. Сил работать по-настоящему у меня не было. Хорошо хоть никто не заметил моего состояния.
Взяв пива, я пошел в парк, который находился на середине пути между моей работой и домом. Устроился на скамейке и откупорил бутылку. С наслаждением сделал первый глоток.
Вообще моя нынешняя работа мне нравилась. Пока нравилась. Возможно, через некоторое время ей предстояло разочаровать меня. Но на данный момент, надо отдать ей должное, я получал удовлетворение от своего хождения на работу. Даже когда мне нездоровилось. Потому что в офисе можно было имитировать деятельность – и делать это было не зазорно, скорее даже естественно. Когда люди ничего не производят, должны же они создавать хотя бы какую-то видимость действия. Иначе все это рискует превратиться в насмешку над Бытием, а Бытие таких насмешек не прощает.
Моей начальницей была молодая еврейка с характерными вьющимися волосами и не менее характерным для представителей ее нации носом. Моложе меня на два года, но в отличие от меня уже руководила отделом. Из интеллигентной еврейской семьи, но в отличие от меня позволяла себе ругаться в офисе матом. Обладала достаточно узким кругозором, но в отличие от меня имела законченное высшее образование.
На досуге занималась плетением разного рода мишуры из бисера и даже на этом умудрялась зарабатывать деньги, и в отличие от меня совсем не пила. С чувством юмора. В общем, добрая и хорошая девушка. Во всем. Во всем, кроме денег. Вопрос денег для нее был болезнен. Она грызлась из-за каждого рубля со своим, более высоким начальством. Видимо, сказывалась специфика ее нации, я был склонен так полагать, хотя она – единственный еврей, которого я, к сожалению или же к счастью, знал более-менее близко.
Она пришла работать на две недели позже меня. И уже через две недели стала руководителем отдела. Такого стремительного карьерного взлета мир, я уверен, еще не видал.
Дело в том, что предыдущая начальница отдела, которая опять же устроилась на неделю позже меня, уже через неделю ушла в декрет. Что, в общем-то, и логично: она изначально пришла с намерением поиметь контору – она ее и поимела. Ей было нужно официальное трудоустройство, которого не предоставляли на ее предыдущем месте работы, и что с удовольствием делали у нас, чтобы в декретном отпуске получить от государства все причитающиеся ей выплаты.
Чудеса на этом не заканчиваются. Руководила нашим офисом на тот момент взбалмошная и – я почти уверен – фригидная тетка Лариса, которая тоже проработала две недели, потом взяла отпуск и из него уже не вернулась. Запомнилась она мне только кучей своих безумных, нереализуемых ни при каких обстоятельствах проектов и тем, что большую часть рабочего времени по телефону учила свою дочь готовить борщ. И еще назначила руководителем отдела (у нас было принято гордо именовать его департаментом) продаж Софью – мою нынешнюю начальницу.
Надеюсь, теперь вы чуть-чуть представляете, в какой дурдом я устроился работать, едва вернувшись из армии.
После исчезновения Ларисы офисом фактически никто не руководил – и все даже облегченно вздохнули. Да здравствует анархия!
Еженедельно приезжали кураторы из головного московского офиса, но они сильно не донимали, отдав все на откуп Софье. Софья руководила нами, менеджерами, сносно: не притесняла, работать (или заниматься имитацией работы) не мешала.
Помимо меня было еще три менеджера, устроившихся одновременно со мной. Остальных добрали в тот месяц, что я там отработал. Фактически я застал эпоху формирования нового кадрового состава отдела продаж. Что случилось с предыдущим составом, никого особенно не интересовало. Ходили слухи, что их всех уволили вместе с руководителем, который частенько приходил на работу либо поддатым, либо подбитым.
Большинство сотрудников офиса были приезжими из провинции. Я считал, что это закономерно: приезжие в большинстве своем были людьми с амбициями и какой-никакой житейской хваткой – там, где местные предпочитали ни один раз подумать, они хватали и действовали. К этому побуждали, как правило, вполне простые причины: необходимость съема жилья и полная финансовая самостоятельность, так как родители и прочие родственники с малой родины с их уровнем заработка на периферии банально помочь деньгами не могли. Детей богатых местечковых шишек я в расчет не брал: тех после окончания школы забрасывали в мегаполис сразу же на благодатную почву, в специально купленную квартиру с регулярным месячным иждивением. В институтах в преобладающем большинстве случаев они учились на платных отделениях и то только для того, чтобы получить диплом: рабочее место после получения высшего образования для них уже было приготовлено – либо под папиным крылом на малой родине, либо в конторе папиного друга здесь, в Питере.
Местные же, не отягощенные решением бытовых проблем, по умолчанию были людьми более медлительными: они предпочитали пробовать и изучать, исходя изначально из более высоких требований, нежели «понаехавшие». Поэтому после окончания институтов, если у них опять же не имелось богатых и влиятельных родителей, они занимались тем, что скакали с работы на работу, подыскивая лучший вариант; либо, в обратном случае, когда верх брала природная лень, - устраивались сразу на теплое место и больше с него не слезали.
