Пять часов мы тащились по заснеженной дороге и наконец добрались до мрачного городишки, где должен был состояться концерт. Никогда в жизни не видел более унылого места. Жителей всех до одного выселили из города и, похоже, переправили в устроенный неподалеку лагерь для беженцев. Остались только улицы, на которых стояли пустые дома с заколоченными ставнями, давно разграбленные магазины да пара административных зданий, раскуроченных пьяными солдатами. Склады бывшего стекольного завода теперь служили казармами. Там среди ваз, стаканов, пресс-папье и разных безделушек ютились две тысячи солдат регулярной армии, набранных в округе, и стояла невыносимая вонь от старого нестиранного белья.
Солдат регулярной армии, деревенщин и дегенератов, мы презирали. В ответ деревенщины-дегенераты ненавидели нас, парней из «Осеннего дождя», звезд телеэкрана, телохранителей Каролины Лемонсид, расквартированных в комфортабельной гостинице «Ибис» при въезде в город. Нас предупредили, чтобы мы не показывались в случайных барах, в кино, где крутили любительскую порнуху, в которой снимались дочери беженцев, и на улицах, слишком удаленных от центра. При этом предполагалось, что мы вскорости круто изменим ситуацию, и солдаты регулярной армии станут нами восхищаться. Недалеко от городка по обочинам дороги, которая соединяла между собой пару-тройку деревень и вела к автостраде, бродило несколько сот сбитых с толку семейств, совершенно потерянных бедняков-крестьян, трясущихся стариков, сопливых детишек, женщин, наполовину обезумевших от голода, холода и отсутствия проточной воды. Все эти люди, вместо того, чтобы отправиться в лагеря для беженцев, где бы их приютили, помыли и накормили, упорно двигались в противоположном направлении, в глубь страны. Командование на стенку лезло от злости, доподлинно зная, что среди этого грязного отребья преспокойно скрываются десятки террористов, которых покрывают их братья, сестры и кумовья. Регулярная армия устанавливала заграждения, проверяла документы, распространяла фотороботы и объявления с надписью «разыскиваются», сулила вознаграждения, но ей так ни разу и не удалось схватить даже самую мелкую сошку. Бывшему летчику, ныне телеведущему, пришла в голову умная мысль. Четверо рекламодателей посчитали, что она обещает хорошую прибыль, а Наксос заявил, что дело ему очень даже по душе, так что уже через три часа мы приступили к операции под кодовым названием «Бедолаги».
В мою палату никогда еще не набивалось столько народу. Само собой, здесь были Никотинка, студентка-медичка и главврач, они стояли около моей кровати, держась поближе друг к другу. Явились и двое субъектов в чиновничьих костюмах, приходившие на прошлой неделе. С собой они привели низкорослое существо с жирными волосами, которое никак не могло оторвать взгляд от моего лица, и женщину в строгом костюме, судя по всему, большую начальницу. А в самом дальнем углу неподвижно застыл юноша с невыразительным лицом.
— Вы утверждаете, что нашли его лежащим на полу? — спросил Никотинку первый субъект.
— Да, он лежал на животе у кровати.
— И вы утверждаете, что он что-то сказал? — Да.
— И что же он вам такое сказал?
Никотинке явно стало неловко.
— Он меня оскорбил, обозвал сволочью.
Существо с жирными волосами скорчило нервную гримасу, от которой уголки губ у него поползли вверх.
— Вы полагаете, если он произнес одно слово, это уже означает, что он вышел из кататонического ступора? — спросила женщина в костюме. Голос ее звучал холодно и резко, как синтезатор речи. Никотинка собралась было ответить, но главврач ее перебил.
— Это означает, что в его нервной системе произошли определенные изменения. Они могут оказаться как временными, так и окончательными, пока трудно судить.
— Значит, остается вероятность, что он пока не способен двигаться и говорить? — продолжила женщина в костюме.
— Да, такая вероятность есть.
— Но возможно и то, что он, так сказать, снова на ходу, и скрывает это от нас?
— Такое тоже не исключено.
— Есть ли какой-то способ это выяснить?
— Думаю, да. Если мы понаблюдаем за реакцией мозга на определенные стимулы и сравним полученные результаты с показателями последних недель, у нас появятся достоверные данные для дальнейшей работы.
— Достоверные данные для дальнейшей работы? — переспросила женщина в костюме. — И сколько же времени займет эта работа?
— Приблизительно в течение недели нужно будет провести три-четыре вида обследований, попытаться найти ответы на интересующие нас вопросы, соотнести их с результатами электроэнцефалограммы и сравнить с предыдущими показателями. Для большей уверенности надо будет сопоставить эти данные с аналогичными случаями. Я могу направить двух человек в больничный архив и посоветоваться с коллегами. Окончательный ответ я смогу вам дать через три недели, возможность ошибки будет сводиться к минимуму.
— Возможность ошибки?
— Всегда остаются определенные сомнения.
Женщина в костюме вплотную подошла к врачу. Она была намного меньше его ростом, но я заметил, как он втянул голову в плечи.
— То есть вы предлагаете мне ждать три недели, и все ради того, чтобы получить относительно достоверный ответ?
— Я не вижу другого выхода. Мне очень жаль.
— Вам известно, что через неделю начнутся Междисциплинарные встречи?
— Да, известно, последние два месяца все только об этом и говорят.
— А вы знаете, сколько миллиардов вложили в них спонсоры?
Врач не ответил. Обстановка в моей палате, обычно такой спокойной, заметно накалилась.
7*
— Не знаете, потому что этого не знает никто. Речь идет об астрономической сумме. Беспрецедентной. Сами спонсоры уже не уверены в том, что знают точную цифру. Возможно, они просто предпочитают об этом не думать, потому что если Встречи не принесут ожидаемых результатов, страшнее ничего уже не будет, это будет самая чудовищная катастрофа в истории, крушение всего. Вы это понимаете? Население должно быть счастливым и безмятёжным, иначе оно перестанет потреблять.
— Понимаю.
— А вам известно, отчего у людей пропадает желание потреблять?
Врач снова промолчал, и женщина продолжила. Синтезатор речи звучал теперь на повышенных тонах.
— Все зависит от того, в каком они настроении. Если в плохом, люди сидят дома, их одолевают мрачные мысли, они становятся вялыми, впадают в депрессию и перестают потреблять. А это огромная помеха экономическому развитию. Дурное настроение — величайшая эпидемиологическая опасность нашего времени. Вам это известно, доктор?
— Нет.
— Что ж, теперь вы в курсе, А наш парализованный друг (она кивнула с мою сторону) стараниями правозащитных лиг и некоторых газетчиков, не заботящихся об общем благе, превратился в опаснейший источник инфекции, с какими нам очень давно не приходилось сталкиваться. Об этих событиях столько пишут, а тут еще фотографии, непонятно как сделанные у вас в больнице. Неудивительно, что люди понемногу впадают в депрессию. А когда люди впадают в депрессию, спонсоры и рекламодатели готовы наложить в штаны от страха. И в конце концов, приходят к выводу, что такого просто не должно было случиться. Что ничего этого никогда не было, а раз ничего не было, то субъект, который лежит здесь, на этой кровати, ничего плохого не сделал. Вы меня понимаете? Ничего не было, он ничего не сделал.
— Я все понимаю, но ведь все это было. Есть же свидетели, письма… Я хочу сказать, он… — пробормотал врач.
— Вы ведь еще не знакомы с начальником секретариата нашего министра? — прервала его женщина, указывая на невыразительного юношу.
— Нет.
— Господин начальник секретариата, будьте любезны, повторите, что вам сказал министр.
Юноша сделал шаг в мою сторону, изобразив на лице некое подобие дежурной улыбки. — Безусловно, министр со всей серьезностью отнесся к сложившейся ситуации, вот уже несколько недель он уделяет этому вопросу повышенное внимание. Министр рассмотрел тысячу и один вариант решения проблемы, встречался с акционерами, рекламодателями, предпринимателями, представителями телеканалов, купивших права, и со всеми другими слоями общества, в той или иной степени вовлеченными в организацию Междисциплинарных встреч. Затем он встречался с представителями лиг, но, к сожалению, все попытки завязать с ними диалог потерпели неудачу из-за их абсурдно непримиримой позиции. Итак, после долгих размышлений министр пришел к выводу, что, если человек, лежащий на этой койке, выздоровеет, его следует отпустить на все четыре стороны.
Я увидел, как лицо главврача посерело. Никотинка застыла с открытым ртом, издав немой вопль. Студенточка опустила глаза. Женщина в костюме с улыбкой повернулась ко мне.
