Юрий Рытхэу - Конец вечного безмолвия

Дочка, облизываясь, наблюдала за отцом, орудующим хорошо отточенным ножом. Тымнэро поймал себя на том, что старается резать тонко, оставляя людям больше, чем богам.

Искрошенное мясо Тымнэро положил на деревянное жертвенное блюдо, украшенное орнаментом, и вышел из яранги.

Бродячие собаки, среди которых были, и его псы, насторожились" и двинулись следом за ним к морскому берегу.

Пока Тымнэро шептал заклинания, собаки чинно и спокойно стояли поодаль. Но едва только на землю были брошены первые крошки настроганного мяса, как свора собак с лаем и рычанием бросилась подбирать жалкие кусочки.

Тымнэро услышал смех за спиной и обернулся.

Это был Николай Кулиновский.

— Ну что, накормил богов?

Тымнэро ничего не ответил: он не любил, когда чуванцы или другие тангитаны насмехались над чукотскими богами.,

— Да ты не обижайся. Я все понимаю. Кулиновский зашагал рядом с Тымнэро и вошел вместе с ним в ярангу.

— Пришел к тебе с разговором, — сказал чуванец. — Затеяли мы рыбалить совместно.

— Как это — совместно? — не понял Тымнэро.

— Ты про Советы ничего не знаешь? мьшнэро отрицательно мотнул головой.

— Тогда слушай. — Кулиновский примостился на краешке бревна-изголовья. — Власть-то снова переменилась у нас в Ново-Мариинске, и теперь знаешь как называется? Совет рабочих, крестьян и солдат.

— А какая разница? — спросил Тымнэро, Кулиновский некоторое время помолчал, ч

— Разницы-то, конечно, почти что никакой. Но Волтер сказал мне, что если такая власть, то можно артель для рыбалки сделать. Понимаешь? Те, у кого нет сетей, нет места, для рыбалки, объединяются и совместно ловят рыбу.

— Места-то нет для нашей рыбалки, — заметил Тымнэро.

— Вот это и главное, — оживился Кулиновский. — Раз Совет солдатских, рабочих и крестьянских людей, то и место нам должны дать.

Тымнэро в сомнении покачал головой.

— Ты нынче к Сооне не ходи, а к нам, в нашу артель. Артель рабочих, крестьянских и солдатских людей…

— А что это — солдатских? — спросил Тымнэро.

— Военных, вооруженных людей, — пояснил Кулиновский.

— Охотников?

— Охотников, — усмехнулся Кулиновский, — на людей охотников… Да ты что? Не знаешь, кто такой солдат?

— Казак?

— И не казак, хотя и похож, — ответил Кулиновский. — Солдат — это вооруженный человек, который на войне стреляет во врага.

— И враги тоже стреляют? — спросил Тымнэро.

— Они-то и начинают, — уверенно сказал Кулиновский, — а потом на них солдаты идут.

— А кто эти враги? — заинтересовался Тымнэро. — Тоже тангитаны?

— Германцы, — сказал Кулиновский, — Тоже тангитаны, но не русские.

— Путаюсь я в них, — смущенно признался Тымнэро. — Что Волтер, что Тренев — для меня они одинаковые тангитаны.

— Нет уж, — мотнул головой Кулиновский, — большая разница среди них есть, может быть, даже больше, чем у нас с тобой. Ну так как — будешь в артели нашей рыбу ловить? — еще раз спросил Кулиновский.

— Не солдат я, — с сомнением сказал Тымнэро, — оружие мое неважное, да и стрелять никуда не хочу. Нету у меня врагов.

— Тьфу ты, — махнул рукой Кулиновский, — не стрелять тебя зовут, а рыбачить вместе.

— Если у вас есть невод и сети, лодка, то почему не пойти?

— Значит, договорились?

— Коо, — опять засомневался Тымнэро.

Куликовский ушел, а Тымнэро остался в яранге в растерянности: что он там наговорил? Как же они собираются ловить? Где сети и невод возьмут? Да и место рыбалки где? Все занято неводами Сооне да Грушецкого.

Михаилу Куркутскому, собственно, не пришлось учительствовать, и занимался он тем же, что и его старший брат, — собачьим извозом и рыбалкой. Зимой ставил капканы у подножия горы Святого Дионисия на песца и лисицу.

Учительское звание чуванец получил от настоятеля марковской церкви, где научился грамоте и счету до такой степени, что церковное начальство посчитало возможным присвоить ему звание народного учителя с правом обучать чтению и письму представителей местного населения. Однако в Ново-Мариинске школы для местного населения не было.

Летом, когда нартовая дорога превращалась в талую воду и все анадырские каюры распускали собак на вольный промысел, Михаил Куркутский превращался в рыбака. Обычно он нанимался к Грушецкому.

Грушецкий страшно удивился, когда Михаил заявил, что в нынешнюю путину он не собирается рыбачить у него.

Куркутский говорил тихо и застенчиво, мял в руках обтрепанную кепку.

— Чем же ты будешь ловить рыбу, лодырь? — сердито спросил Грушецкий, презиравший заодно с чукчами и эскимосами и чуванцев. — Дырявыми штанами? Или обзавелись снастью?

Грушецкий поднял глаза и подозрительно посмотрел на чуванца.

— Ежели есть снасть, то еще надо разрешение получить на рыбалку. Не дури, Миша, начинай работу. В нонешнюю путину, если рыба хорошо пойдет, так и быть — заплачу тебе больше.

Куркутский все еще топтался.

— Ну, что раздумываешь? — заорал на него Грушецкий. — А ежели не хочешь, так катись отсюда в тундру!..

На берегу лимана Арене Волтер смолил свой баркас, прилаживал керосиновый мотор, который всю зиму ремонтировал, изредка заводил, пугая анадырцев непривычным ревом.

— Гляди, Михаил, какой у нас баркас, — похвалился Волтер. — Будет невод, можем ловить рыбу аж на Русской Кошке.

Единственное незанятое место для рыбалки находилось на далеко выдававшейся в море косе — Русской Кошке. Место было неудобное, далекое, да и не всякий год рыба подходила к берегу.

Михаил Куркутский и Николай Кулиновский отправились к Сооне торговать у него невод.

Завидя Михаила и Николая, он еще издали начал кланяться и широко улыбаться, так что глаза его превратились в узкие щелочки, а широко оскаленный рот с большими желтыми зубами занял все лицо.

— Здравствуй, хоросий дорогой гости! — кланялся Сооне. — Хороси погода, хороси будет путина.

— Это, мольч, еще как бог пошлет, — ответил Коля Кулиновский.

Сооне отодвинулся в сторонку, высвобождая место на ступеньках чисто вымытого крыльца.

— Сооне-сан, — начал, откашлявшись, Михаил, — пришли мы к тебе просить невода… Можем его купить по сходной цене, а можем и в кредит взять и после путины рассчитаться… А еще лучше, если ты нам дашь его в аренду…

— Кому? — вежливо спросил японец. — Вам лично?

— Не совсем лично, — ответил Куркутский, — а нашей артели.

— Но моя сама лови рыба, — сухо ответил Сооне, — моя имей три невод, больше нет.

— Врет, гад, — нисколько не стесняясь Сооне, словно тот ничего не понимал, сказал Николай Кулиновский.

— Тогда продай, — настаивал Михаил.

— Моя не продавай, моя не давай аренда, моя говори — пошел вон! — Японец показал коротким холеным пальчиком с полированным ногтем в сторону тундры.

— Пошли. — Николай решительно поднялся с крыльца и нехорошо выругался.

— Я все понимай, — многозначительно проговорил Сооне-сан.

— Понимай, понимай, допонимаешься, — погрозил в его сторону кулаком чуванец.

К вечеру собрались у Аренса Волтера,

Набились так, что в тесной комнате не повернуться. Двоим даже пришлось усесться на столик.

Норвежец радостно сообщил, что баркас готов, мотор работает и можно хоть завтра отправляться на Русскую Кошку.

Ермачков обещал дать свою палатку и запас соли, оставшейся от прошлого года.

— А бочки, бочки где мы возьмем? — с беспокойством спросил Мефодий Галицкий, служивший у Грушецкого на неводе.

— Будем солить пластом, — предложил ингуш Мальсагов.

Мальсагов недавно поселился в Ново-Мариинске, придя в уездный центр с севера. Хотел пристроиться к своему земляку торговцу Магомету Гулиеву, но поссорился с ним и снова ушел в тундру искать золото. Однако ему, как и большинству золотоискателей, не везло, и он окончательно переселился в Ново-Мариинск, увеличив число бедных тангитанов.

Невод достать не удалось, решили ловить малыми ставными сетями.

Во второй половине июля 1918 года от берега Анадырского лимана во время отлива отплыл баркас Аренса Волтера с артельными рыбаками, таща на буксире небольшую байдарку Тым-, нэро.

На баркасе сидели Николам Куликовский, Михаил Куркутский, Ермачков, Галицкий, Мальсагов, раздобывший где-то чукотекий плащ из моржовых кишок, и Арене Волтер.

Тымнэро устроился в своей байдарке.

Волтер возился с мотором, который никак не хотел заводиться.

Мальсагов нетерпеливо наблюдал за норвежцем и тихо ругался:

— Что это за керосинка дурацкая! И плащ воняет, и твой мотор, знал бы, не поехал!

Однако мощным течением баркас с байдаркой несло именно туда, куда надо: мимо острова Алюмка, мимо зеленых берегов левого берега в синеющую ширь Анадырского залива.