«Ну всё, пошло дело…» обречённо подумал Иван Петрович, но вслух ничего не сказал.
Только проходя мимо тёщи (да и то, только чтобы злость сорвать), заметил ей весьма ядовито:
— Вы, мамаша, когда бельё стирает, не отжимайте его, пожалуйста. А то пятна потом на нём остаются.
Ничего тёща на то не ответила. Только рубашку мокрую встряхнула, Ивана Петровича обрызгав.
Так вот вчетвером и зажили.
Мальчишка дичился, конечно, первое время. В углу сидел, бегал от всех.
А потом привык. Признал родителей. Людмилу Сергеевну мамой стал называть. Ивана Петровича — папой.
Имя своё сказал (через неделю только). Петя его имя было, оказывается.
Скромно, конечно, жили и тихо. Но заметил Иван Петрович, что денег ему стало хронически не хватать. Семья, конечно, затрат больших требует.
Жене платья покупай, теще тоже кости прикрыть надо. И пацану одежонка нужна (он хоть и тоже по улице не бегал и с другими мальчишками, понятно, не играл, возле дома с игрушками возился, что из обрезков деревянных Иван Петрович ему сколотил, но рукава да штаны на коленях и возле дома рвать умудрялся).
Думал Иван Петрович, как семью обеспечить. Долго думал, как бы денег заработать.
И придумал, наконец.
Дождался как то вечера и сыну то говорит:
— А пойдём, Петь… Погуляем, что ли?
И жене сказал:
— Я хоть лес ребёнку покажу. А то сидит все дни дома, не видит ничего. Часа через два вернёмся.
Когда они вдвоём на двор вышли, сказал Иван Петрович:
— Мы с тобой, Петь, на машине поездим немного. На шоссе поедем. Папка вещь одну придумал…
— Это какую же? — Петя его спросил.
— Потом объясню… Ты только мамке не говори. А тебе мороженое будет… И самолёт я тебе куплю.
— А танк?
— И танк… И парашютиста… Такого, знаешь… Из рогатки запускать…
Завёл он машину.
Поехали.
Выехали на шоссе.
Иван Петрович машину в сторону отогнал, за деревьями спрятал.
Потом вывел сына на дорогу и говорит:
— Мы, Петь, так поступим… Здесь место светлое, фонарями освещено. Но в то же время ночь сейчас, так что света особого нет. Как машина какая поедет (только чтобы не очень быстрая) — мы с тобой дорогу начнём переходить. Причём близко от неё, прямо перед ней. Как она тормознёт пере нами — ты на землю падай и лежи, будто мёртвый…
— Да я и есть мёртвый, — Петя ему отвечает.
— … Нет, ты лежи так, будто ты и не оживал никогда. А дальше я уж за дело возьмусь.
В общем, так и поступили они.
Первые две машины прозевали (опята ещё необходимого не было), зато с третьей всё как по маслу пошло.
Прямо перед капотом побежали, шофёр еле успел по тормозам дать.
Петя на дорогу упал, и захрипел ещё так натурально.
А Иван Петрович как начал над ним голосить.
— Ой, сыночек! Что ж это творится то, а?! Да за что же это мне? На кого ж ты папку то бросил?! За что же сбила тебя машина то эта проклятая, номер такой-то, регистрация Московской области! Да мне же и хоронить то тебя не на что! Да как же я один то теперь буду!..
Обработал шофёра на славу Иван Петрович. И откуда талант в нём такой взялся?
Шофёр глядит — и впрямь пацан мёртвый лежит и даже остыть уже успел. Побелел весь (Петя то в могиле неделю почти провёл, так что цвет у кожи его самый подходящий для такого случая был, особенно, если в свете фонаря глядеть).
Сначала судом пригрозил Иван Петрович. Потом вроде (на бедность жалуясь) согласился на месте деньгами взять. И даже потом расписку написать, что сын погиб по собственной неосторожности и претензий к водителю у него нет.
Шофёр на радостях, что дело можно так просто закрыть все деньги наличные выгреб и даже канистру с бензином Ивану Петровичу отдал, лишь только то намекнул, что цены на топливо быстро растут, не угонишься.
А когда уехал шофёр, сказал Иван Петрович:
— Вставай, Петька. Пять тыщ нам с тобой перепало! Понравилось?
— Спрашиваешь, — ответил Петя, с асфальта поднимаясь. — Только ты, папк, с иномарками поосторожней…
И как в воду смотрел!
Ещё одну машину они опять прозевали (Иван Петрович канистру относил да в багажник прятал).
А следующую тормознули…
Иномарка! Роскошная, чёрная. С тонированными стёклами.
Ну, Иван Петрович старую песню начал.
— Ой, сыночек! И сбила тебя проклятущая эта машина, номер такой-то, московской регистрации! На что ж мне хоронить то тебя!
Водитель (мужик серьёзный, в тёмной, солидном костюме) из машины вышел.
На Петю посмотрел. Пульс ему пощупал.
И молчит, главное.
— Ой, как же мне жить то теперь! — пуще прежнего завёлся Иван Петрович. — Унесла тебя от меня машина номер такой-то, московской регистрации!..
— Да, мёртвый пацан… — сказал водитель.
И огляделся по сторонам.
— А ты, стало быть, и номер успел запомнить?
И руку за пазуху сунул.
— Бежим, папка! — Петька заорал и подпрыгнул даже. — У него там кобура под пиджаком!
Водила от неожиданности отшатнулся даже. На капот машины упал, глазами только хлопает.
А Иван Петрович с Петей как припустились!
За деревья забежали, в машину прыгнули.
Только услышали — выстрел им вслед хлопнул.
Ох, как быстро с места рванул Иван Петрович! Машина заскрипела аж вся!
Прямо через поле поехал, на кочки не глядя. На грунтовку выбрался — и домой.
— Хватит, — говорит он. — Хватит, Петя, нетрудовыми доходами заниматься. Заработали уже, ладно… А ты откуда про иномарки знаешь?
— Так меня же иномарка сбила, — Петя ему отвечает. — Когда я умер. И уехала… Гад, правда, папк? А катер мне купишь? На батарейках?
— Гад, — согласился Иван Петрович.
И добавил:
— Куплю. Только мамке ни-ни! Ни слова!
А дальше жили они спокойно уже.
Иван Петрович промысел ночной забросил. На работу ходил, да отсыпался днём.
Да только зашла как-то днём к нему соседка, Алевтина Николаевна. Давно она, видно, за домом его наблюдала и приращенье семейства заметила.
Если с бабой ей ещё понятно всё было (ну, нашёл… бывает и такое), то с пацаном, что по ночам возле дома бегает ей ничего не было понятно.
Откуда ребёнок то взялся? Баба то, вроде, у него недавно появилась. И не беременная она была. И не рожала. Чужой? Усыновил, что ли?
Бобыль-бобылём, а дитё, стало быть, усыновил? И это в таком то возрасте?
Интересно ей стало.
Зайти она решила. Заглянуть, вроде. С бабой его поговорить, выведать побольше.
Очень уж её любопытство мучило!
Вот и зашла.
Иван Петрович, на беду свою, на работе был. Людмила Сергеевна и Петька спали. Отсыпались.
Одна тёща, чёрт неугомонный, шкаф протереть надумала. От пыли. Запылился, дескать. На табуретку залезла, в шкаф голову засунула. Водит тряпкой да под нос гадости себе всякие бурчит, зятя вспоминая.
Зашла Алевтина Николаевна.
Поздоровалась.
— Здравствуйте, — говорит. — А я вот… по соседски… проведать пришла. А то люди новые — как же не познакомиться! А вы откуда бу…
Тут Антонина Макаровна голову из шкафа высунула да на голос то и обернулась.
Алевтина к двери отпрыгнула, затылком о косяк ударившись.
— Я-ай! — заорала она.
И сознание потеряла.
— Приходят тут без спросу, — тёща заворчала. — Да орут ещё! Прямо припадочная какая-то… Пойду в «скорую» звонить… А то помрёт ещё тут…
— Мам, ты куда? — спросила её проснувшаяся от крика Людмила Сергеевна. — Куда на улицу то? День ещё!
Но тёща своенравная уже и дверью хлопнула.
Платок только набросила и вокруг головы плотно обернула, от солнца защищаясь.
На почту пошла (от зятя слышала, что телефон там должен быть).
Но не дошла до почты. Возле магазина уже гвалт поднялся.
Ребятишки глазастые её увидели, гвалт подняли.
Женщины визжат. Мужики орут чего-то, кулаками машут.
Один только алкаш местный ей обрадовался.
Заглянул ей под платок да воскликнул радостно:
— Здорово, костлявая! Неужто за мной пришла? А ну и забирай ты меня отсюда к едрене фене! За. бало тута всё!
А там уж в тёщу и камни полетели, бутылки пустые.
Ребятишки орут:
— Мертвяк! Мертвяк ходит!
Тёща обратно домой кинулась.
Да поздно уже было. За ней и не погнались хоть, но толпа возле магазина собираться стала. Шум нарастал. И кричал уже кто-то:
— Это у Петровича в доме зараза эта живёт! Он их по ночам выпускает! Может, они ещё и кровь тайком пьют!
Забежала в дом Антонина Макаровна, а соседки нет уже.
— А где эта, припадочная?
— Ушла уже, — Людмила Сергеевна ей отвечает. — Очнулась было, в себя стала приходить… Да тут Петьку нашего и увидела. В дверь и кинулась.
— Дура — она дура и есть, — резюмировала Антонина Макаровна.
— Чего там такое? — спросила Людмила Сергеевна. — Шум вроде какой?
— Да это… — начала было тёща.
