После дворовых разговоров я занялась стиркой, а потом поднялась в свою комнату, где меня давно ждали захватывающие романы Дюма и Апулея. Думать не хотелось, и я читала, пока на турбазе не кончила играть музыка, и не стихли последние шаги всех моих соседей по дому. В соседней комнате тоже было тихо, и я тихонько отвернулась к стене, где на выцветших цветастых обоях уже много лет красовалось расписание местных автобусов, нацарапанное шариковой ручкой кем-то из моих предшественников. Прошло еще два часа, а я все ждала, пока сон избавит меня от прошедшего дня. Теплый ночной ветерок снова и снова пытался рассказать о красоте звездного неба, сияющей там, за открытым окном. И я, прельстившись, наконец, рассказом, доверилась его нежным струям и унеслась к вершинам ночных сосен. Открывшаяся черная бездна и была вечностью, и в ней маленькими огоньками светились непохожие друг на друга миры.
Я опустилась в первом попавшемся мире на краю оливковой рощи. На горизонте виднелась вершина большой коричневатой горы, окутанная легкими облаками. Там бушевали страсти, и какой-то тип громовым голосом старого Станислава сулил всяческие неприятности своим домочадцам. У рощицы было тепло и тихо, и серый осел щипал неподалеку молодую зеленую травку. Внезапно послышался топот, и мимо меня по тропе пробежали полуголые белокурые атлеты, и первый из них нес большой горящий факел.
— Эй! Добрый день! — крикнула я, но они не ответили и исчезли за поворотом, оставив дух молодых разгоряченных тел.
— Ну, и Бог с вами, — подумала я и перелетела в следующий мир, густо украшенный высокими готическими замками и массивными низкими домами с красной черепицей крыш.
В этом мире лил страшный дождь, сверкали молнии и старый Таранис голосом Станислава возмущался новоявленными христианскими порядками. Двери одного из домов были открыты, и я, прячась от дождя, поднялась по лестнице, усыпанной мертвыми мужскими телами в красивых бархатных одеяниях. В спальне у кровати лежал раненый, и я сразу его узнала.
— Вставайте, граф Де Бюсси, — прошептала я, — нужно уходить, сюда уже идут враги.
Граф открыл свои дивные глаза и сказал с горькой усмешкой:
— Уходи, ты все равно не сможешь изменить финал, — и я ушла, заплакав от горя и бессилия.
Следующий мир казался хорошо знакомым, и я нырнула в его кудрявую березовую путаницу. Девицы водили хоровод, парни переминались с ноги на ногу, а старцы заседали под большим дубом во главе с круглоголовым старостой с занятной отметиной на лбу, обдумывая стратегию борьбы с коварным Ильей. Тот же разражался время от времени из-за облаков громовым хохотом, явно заимствованным у старого Станислава, и пророчил падение власти старцев.
— Эй, — окликнули меня из хоровода, — иди к нам!
— Сейчас, только отлучусь на минутку, — сказала я, и метнулась через космос в небольшой соседний мирок, заросший исполинскими соснами, потому что услышала оттуда тихий женский зов.
За грубо сколоченным столом около маленькой кузни сидела авторитетная комиссия из шести человек.
Согласия не было, и все попарно спорили друг с другом. Безусый Тримпс, заправлявший водными ресурсами, был одет в джинсы и короткий голубой хитон. Его волновали проблемы загрязнения подведомственной среды, и он доказывал свои экологические истины, непрерывно проливая слезы. Я откуда-то знала, что из правого глаза у него текли пресные слезы, а из левого — горькие и соленые. Его противником был мертвенно бледный старец с клочковатой седой бородой. Министерство старого Патолса ведало разведкой подземных богатств и горно-перерабатывающей промышленностью, и то, что творилось на водах, его совершенно не волновало. Эти спорщики имели по два решающих голоса, поскольку они беспрестанно раздваивались в соответствии с указами сверху о разделении министерств.
Пергрубрюса, ведающего сельским хозяйством, уже не волновали военно-полевые страсти весенней посевной, и теперь этот молодой генерал с веночком привядших первоцветов на голове попивал местное пиво, пререкаясь со своим сверстником из министерства леса и деревообрабатывающей промышленности, гонявшим муху над пивной кружкой свежей веточкой бузины. Оба были одеты в камуфляжные костюмы, и последний своим надменным и слегка хмурым видом напомнил мне Линаса Пушкайтиса. Расходились во мнениях они по мелочам, потому что оба обожали военную дисциплину, и приказы о смене сезонов или времени суток исполняли с точностью, потрясающей ленивых штафирок.
Третью пару составляли мускулистый тип в белом халате и пузатый господин в цилиндре.
Мускулистый, сверкая глазами под низко надвинутой таллинкой, доказывал пузатому, что здоровье за деньги не купишь, а тот в опровержение тряс жирными щеками, и золотые монеты в его карманах тоже возмущенно звенели. Я тут же узнала главного здравохранителя Аушаутса и главного финансиста Пильвитса, и у них явно был шанс договориться, поскольку в оздоровительные центры одного без денежек другого лучше не стоило соваться.
Слева от стола с потупленным взором стояла красивая молодица с белой курочкой в руках, а справа на поляне два старца разглядывали друг друга в весьма воинственных позах. У более низкого, свирепого и волосатого, на поясе висел большой меч с рукояткой в виде звериной головы, а второй, высокий, был безоружен и несколько нервничал. Наконец, из кузни вышел человек крестьянского вида и отдал высокому сверкающее желтое копье, украшенное венчиком из разноцветных перьев.
— Ух! — крикнул высокий голосом старого Станислава и бросился в бой.
В это время знакомый женский голос позвал меня из зарослей можжевельника. Там стояла женщина, удивительно похожая на Лауму, но это была не она, а княгиня Шумская — у нее был большой фольварк в Пакавене. Рядом стоял мужчина средних лет в военном мундире, ловко обхватывающем стройную спину.
— Меня так утомляют эти петушиные бои Перкунаса, — томно пожаловалась княгиня. — Приглядывал бы лучше за своей курочкой! Да, кстати, знакомьтесь, это мой кузен — барон Кирш фон Дранговец.
— Мы не могли встречаться раньше? — спросила я его, пока он целовал мою руку. Уж очень знакомым мне показалось его лицо. В глазах офицера забегали чертики:
— Как же, как же! На балу у вице-губернатора в Санкт-Петербурге я танцевал с вашей родственницей, приятной замужней дамой.
Я тут же ощутила, как кружилась голова этой дамы от близости этого красивого пруссака. Боже, как давно это было!
— Я недолго пробыл в Санкт-Петербурге, но, спустя положенный срок, эта дама родила хорошенькую девочку, вашу прапрабабушку. Ее назвали Варенькой, но своим отцом она всегда считала мужа своей матери.
— Тогда, княгиня, мы связаны с вами узами крови, — сообразила я, обратившись к Шумской.
— Мне очень, очень приятно, и это дает мне право обратиться к вам с маленькой просьбой.
— Я счастлива быть в вашем распоряжении, княгиня, — ответила я, не подозревая подвоха.
— Тогда летим! — и она уселась на массивную черную метлу. Я уселась позади, а наш родственник, щелкнув шпорами, приспособился на хвосте. Летели мы недолго, но лес становился все реже и безжизненней.
— Вирус занес, сволочь, — сказала о ком-то Шумская, указывая на оголенные ветки ржавых сосен, — и жуков колорадских притащил.
Она добавила еще что-то, но я ее не услышала, отбиваясь от рук доблестного кавалера, решившего сравнить объем моей талии с изученным ранее в санкт-петербургских гостиных объектом. Мы остановились у глубокой темной пещеры. В ее чреве на каменистом субстрате лежала большая и отвратительно мохнатая тень.
— Вот он, — с ненавистью сказала княгиня, — наелся и спит, а ведь я только вчера его убила. Я никак не могу убить его до конца. Поможете мне? — обратилась она ко мне. Я кивнула, но в это время тень зашевелилась, и в пещерной тьме сверкнули красные глаза. Ужас сковал все мое существо, пора было просыпаться.
Проснувшись, я обнаружила, что порядок в мире не изменился, и мои окна, выходившие на восток, привычно залиты солнечным светом. Андрей ждал меня в беседке, и мы уже за завтраком, не сговариваясь, выбрали тот дружелюбный и безличный стиль отношений, который ни к чему не обязывал. После завтрака решили отправиться на Кавену, и по дороге он все же сказал мне:
— Марина, я не мог остаться, я уехал в отпуск с этим условием.
— Это все уже не имеет значения, сказка все равно кончилась.
— Сказка кончилась, когда ты усомнилась в моей искренности.
— Я не спорю, моя реакция могла показаться излишне бурной. Сегодня и мне кажется, что эмоций было многовато.
— Мне уехать? — спросил он, и мы остановились.
— Ты все время торопишь события, я не успеваю за этим темпом.
— Я не знаю, что делать, а это не так уж часто случается. Я не могу ни обнять тебя, ни уйти от тебя. Из меня словно батарейки вынули.
